Прислонившись к витрине с драгоценностями, он зачарованно наблюдал за сестрой Берти.
– Нет, ты слышал, Дейн? Ты слышал, что сказала эта дрянная девчонка?
– Не пропустил ни слова, – заверил его Дейн.
– Я! – Берти ударил себя кулаком в грудь. – Педант.
– Действительно, шокирующее заявление. Я буду обязан прервать знакомство с тобой. Не могу позволить, чтобы меня развращали целомудренные компаньоны.
– Но, Дейн, я…
– Твой друг прав, дорогой, – сказала мисс Трент. – Люди не должны видеть вас вместе. Если слухи об этом просочатся, его репутация погибнет.
– А, так вам знакома моя репутация, мисс Трент? – спросил Дейн.
– О да! Вы самый порочный из людей. Вы едите на завтрак маленьких детей, если они плохо себя ведут, так утверждают их няньки.
– Но вас это не тревожит?
– Сейчас не время для завтрака, и я не маленький ребенок. Хотя понимаю, что вы могли по ошибке, с высоты своего чердака, принять меня за ребенка.
Лорд Дейн осмотрел ее сверху донизу:
– Нет, не думаю, что мог бы совершить такую ошибку.
– Не мог, потому что слышал, как ты ругаешься и обзываешься, – встрял Берти.
– С другой стороны, мисс Трент, – продолжал Дейн так, будто Берти не существовало, – если вы будете плохо себя вести, у меня может появиться искушение…
– Quest-ce que cest, Champtois? – спросила мисс Трент Она двинулась к прилавку, где на подносе лежали вещи, отобранные Дейном еще до прихода в магазин этой парочки.
– Rien, rien. – Шантуа закрыл рукой поднос и нервно посмотрел на Дейна. – Pas interessant.
Она посмотрела на поднос:
– Это ваша покупка, милорд?
– Отнюдь, – сказал Дейн. – На какой-то миг меня заинтересовала серебряная чернильница. Как вы понимаете, это единственная вещь, на которую можно взглянуть во второй раз.
Однако она направила свою лупу не на чернильницу, а на маленькую грязную картину в толстой заплесневевшей раме.
– Кажется, женский портрет, – сказала она.
Дейн отошел от витрины с драгоценностями и встал рядом с ней у прилавка.
– Ах да, Шантуа заявил, что это человек. Вы испачкаете перчатки, мисс Трент.
Берти тоже подошел вразвалочку.
– Воняет как не знаю что. – Он сморщил нос.
– Потому что гниет, – объяснил Дейн.
– Потому что она довольно старая, – продолжила его мысль мисс Трент.
– Скорее, десять лет пролежала в сточной канаве, – сказал Дейн.
– У нее интересное выражение лица, – сказала по-французски мисс Трент хозяину. – Не могу понять, грустное или счастливое. Сколько вы за нее хотите?
– Сорок су.
Она положила картину.
– Тридцать пять, – сказал он. Она засмеялась.
Шантуа сказал, что сам заплатил за картину тридцать су и не может продать дешевле.
Она посмотрела на него с жалостью. У него на глаза навернулись слезы.
– Тридцать, мадемуазель.
Она сказала, что в таком случае берет только часы.
В конце концов, она заплатила десять су за грязную, вонючую картинку, и Дейн подумал, что если бы она поторговалась подольше, Шантуа сам ей заплатил бы, чтобы она ее взяла.
Дейн никогда еще не видел, чтобы неуступчивый Шантуа пребывал в таком замешательстве, и не мог понять почему. Когда мисс Джессика Трент наконец ушла – слава Богу, забрав с собой брата, – единственное мучение, которое осталось у лорда Дейна, это головная боль, и он приписал ее тому, что почти час провел в обществе Берти.
В тот же вечер в отдельном кабинете своего любимого притона порока под безобидным названием «Двадцать восемь» лорд Дейн услаждал товарищей описанием этого фарса, как он его назвал.
– Десять су? – засмеялся Роуленд Ваутри. – Сестра Трента уговорила Шантуа с сорока су до десяти? Жаль, меня там не было.
– А что, зато теперь стало ясно, как все было, – сказал Малкольм Гудридж. – Она родилась первой и забрала себе весь интеллект, а Тренту остались одни крохи.
– Внешность она тоже себе забрала? – спросил Френсис Боумонт, подливая Дейну вина.
– Я не нашел, ни малейшего сходства в лице, фигуре и цвете волос. – Дейн глотнул вина.
– Это все? – спросил Боумонт. – Предоставляешь нам гадать? Как она выглядит?
Дейн пожал плечами:
– Черные волосы, серые глаза. Рост примерно пять футов, вес – килограммов пятьдесят.
– Ты ее взвешивал? – с ухмылкой спросил Гудридж. – Как скажешь, эти пятьдесят килограммов хорошо распределены?
– Откуда мне знать? Как, к черту, можно что-то узнать со всеми этими корсетами, турнюрами и что еще там нацепляют на себя фемины? Все ложь и увертки, пока не разденешь их догола. – Он улыбнулся. – Тогда начнется другая ложь.
– Женщины не лгут, милорд Дейн, – с легким акцентом сказал от двери другой голос. – Простоим так кажется, потому что они обитают в другом мире. – Граф Эсмонд вошел и мягко прикрыл за собой дверь.
Хотя Дейн приветствовал Эсмонда небрежным кивком, он обрадовался его приходу. У Боумонта были потрясающие способности вытягивать из людей то, что они больше всего желали бы скрыть, и хотя Дейн приготовился к его трюкам, его возмущала необходимость быть настороже и отгонять эту шавку.
В присутствии Эсмонда Боумонт ни к кому не сможет приставать. Даже Дейна граф иногда приводил в смущение, хотя по другим причинам. Эсмонд был красив, как может выть красив мужчина, похожий на женщину: изящный, белокурый, голубоглазый, с лицом ангела.
Когда на прошлой неделе его впервые представили, Боумонт, смеясь, предложил попросить его жену-художницу написать их двойной портрет и назвать его «Рай и ад».
Боумонт очень хотел Эсмонда. Эсмонд хотел жену Боумонта. А она не хотела никого.
Дейну ситуация казалась восхитительно забавной.
– Вы вовремя, Эсмонд, – сказал Гудридж. – Сегодня у Дейна было приключение. В Париж приехала молодая леди и первым делом наткнулась на Дейна. И он с ней разговаривал.
Всему миру было известно, что Дейн отказывался иметь хоть какое-то дело с респектабельными женщинами.
– Сестра Берти Трента, – пояснил Боумонт. Возле него был пустой стул, и все понимали, для кого он оставлен. Но Эсмонд подошел к Дейну и облокотился на спинку его кресла. Чтобы помучить Боумонта, разумеется. Он только с виду был ангелом.
– А, да, – сказал он, – она совсем на него не похожа. Пошла в Женевьеву.
– Я мог бы догадаться, – сказал Боумонт, наливая себе бокал. – Ты с ней уже познакомился? Она похожа на тебя, Эсмонд?
– Я столкнулся с Трентом и его родственницами у Тори-тони, – сказал Эсмонд. – Весь ресторан разволновался. Женевьеву, то есть леди Пембури в Париже не видели со времени подписания мира в Амьене. И ее не забыли, хотя с тех пор прошло двадцать пять лет.
– Клянусь Юпитером, так и есть! – закричал Гудридж и хлопнул рукой по столу. – Конечно! Я был так ошеломлен поведением Дейна в отношении этой девушки, что не увидел связи. Женевьева! Этим все объясняется.
– Что объясняется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Нет, ты слышал, Дейн? Ты слышал, что сказала эта дрянная девчонка?
– Не пропустил ни слова, – заверил его Дейн.
– Я! – Берти ударил себя кулаком в грудь. – Педант.
– Действительно, шокирующее заявление. Я буду обязан прервать знакомство с тобой. Не могу позволить, чтобы меня развращали целомудренные компаньоны.
– Но, Дейн, я…
– Твой друг прав, дорогой, – сказала мисс Трент. – Люди не должны видеть вас вместе. Если слухи об этом просочатся, его репутация погибнет.
– А, так вам знакома моя репутация, мисс Трент? – спросил Дейн.
– О да! Вы самый порочный из людей. Вы едите на завтрак маленьких детей, если они плохо себя ведут, так утверждают их няньки.
– Но вас это не тревожит?
– Сейчас не время для завтрака, и я не маленький ребенок. Хотя понимаю, что вы могли по ошибке, с высоты своего чердака, принять меня за ребенка.
Лорд Дейн осмотрел ее сверху донизу:
– Нет, не думаю, что мог бы совершить такую ошибку.
– Не мог, потому что слышал, как ты ругаешься и обзываешься, – встрял Берти.
– С другой стороны, мисс Трент, – продолжал Дейн так, будто Берти не существовало, – если вы будете плохо себя вести, у меня может появиться искушение…
– Quest-ce que cest, Champtois? – спросила мисс Трент Она двинулась к прилавку, где на подносе лежали вещи, отобранные Дейном еще до прихода в магазин этой парочки.
– Rien, rien. – Шантуа закрыл рукой поднос и нервно посмотрел на Дейна. – Pas interessant.
Она посмотрела на поднос:
– Это ваша покупка, милорд?
– Отнюдь, – сказал Дейн. – На какой-то миг меня заинтересовала серебряная чернильница. Как вы понимаете, это единственная вещь, на которую можно взглянуть во второй раз.
Однако она направила свою лупу не на чернильницу, а на маленькую грязную картину в толстой заплесневевшей раме.
– Кажется, женский портрет, – сказала она.
Дейн отошел от витрины с драгоценностями и встал рядом с ней у прилавка.
– Ах да, Шантуа заявил, что это человек. Вы испачкаете перчатки, мисс Трент.
Берти тоже подошел вразвалочку.
– Воняет как не знаю что. – Он сморщил нос.
– Потому что гниет, – объяснил Дейн.
– Потому что она довольно старая, – продолжила его мысль мисс Трент.
– Скорее, десять лет пролежала в сточной канаве, – сказал Дейн.
– У нее интересное выражение лица, – сказала по-французски мисс Трент хозяину. – Не могу понять, грустное или счастливое. Сколько вы за нее хотите?
– Сорок су.
Она положила картину.
– Тридцать пять, – сказал он. Она засмеялась.
Шантуа сказал, что сам заплатил за картину тридцать су и не может продать дешевле.
Она посмотрела на него с жалостью. У него на глаза навернулись слезы.
– Тридцать, мадемуазель.
Она сказала, что в таком случае берет только часы.
В конце концов, она заплатила десять су за грязную, вонючую картинку, и Дейн подумал, что если бы она поторговалась подольше, Шантуа сам ей заплатил бы, чтобы она ее взяла.
Дейн никогда еще не видел, чтобы неуступчивый Шантуа пребывал в таком замешательстве, и не мог понять почему. Когда мисс Джессика Трент наконец ушла – слава Богу, забрав с собой брата, – единственное мучение, которое осталось у лорда Дейна, это головная боль, и он приписал ее тому, что почти час провел в обществе Берти.
В тот же вечер в отдельном кабинете своего любимого притона порока под безобидным названием «Двадцать восемь» лорд Дейн услаждал товарищей описанием этого фарса, как он его назвал.
– Десять су? – засмеялся Роуленд Ваутри. – Сестра Трента уговорила Шантуа с сорока су до десяти? Жаль, меня там не было.
– А что, зато теперь стало ясно, как все было, – сказал Малкольм Гудридж. – Она родилась первой и забрала себе весь интеллект, а Тренту остались одни крохи.
– Внешность она тоже себе забрала? – спросил Френсис Боумонт, подливая Дейну вина.
– Я не нашел, ни малейшего сходства в лице, фигуре и цвете волос. – Дейн глотнул вина.
– Это все? – спросил Боумонт. – Предоставляешь нам гадать? Как она выглядит?
Дейн пожал плечами:
– Черные волосы, серые глаза. Рост примерно пять футов, вес – килограммов пятьдесят.
– Ты ее взвешивал? – с ухмылкой спросил Гудридж. – Как скажешь, эти пятьдесят килограммов хорошо распределены?
– Откуда мне знать? Как, к черту, можно что-то узнать со всеми этими корсетами, турнюрами и что еще там нацепляют на себя фемины? Все ложь и увертки, пока не разденешь их догола. – Он улыбнулся. – Тогда начнется другая ложь.
– Женщины не лгут, милорд Дейн, – с легким акцентом сказал от двери другой голос. – Простоим так кажется, потому что они обитают в другом мире. – Граф Эсмонд вошел и мягко прикрыл за собой дверь.
Хотя Дейн приветствовал Эсмонда небрежным кивком, он обрадовался его приходу. У Боумонта были потрясающие способности вытягивать из людей то, что они больше всего желали бы скрыть, и хотя Дейн приготовился к его трюкам, его возмущала необходимость быть настороже и отгонять эту шавку.
В присутствии Эсмонда Боумонт ни к кому не сможет приставать. Даже Дейна граф иногда приводил в смущение, хотя по другим причинам. Эсмонд был красив, как может выть красив мужчина, похожий на женщину: изящный, белокурый, голубоглазый, с лицом ангела.
Когда на прошлой неделе его впервые представили, Боумонт, смеясь, предложил попросить его жену-художницу написать их двойной портрет и назвать его «Рай и ад».
Боумонт очень хотел Эсмонда. Эсмонд хотел жену Боумонта. А она не хотела никого.
Дейну ситуация казалась восхитительно забавной.
– Вы вовремя, Эсмонд, – сказал Гудридж. – Сегодня у Дейна было приключение. В Париж приехала молодая леди и первым делом наткнулась на Дейна. И он с ней разговаривал.
Всему миру было известно, что Дейн отказывался иметь хоть какое-то дело с респектабельными женщинами.
– Сестра Берти Трента, – пояснил Боумонт. Возле него был пустой стул, и все понимали, для кого он оставлен. Но Эсмонд подошел к Дейну и облокотился на спинку его кресла. Чтобы помучить Боумонта, разумеется. Он только с виду был ангелом.
– А, да, – сказал он, – она совсем на него не похожа. Пошла в Женевьеву.
– Я мог бы догадаться, – сказал Боумонт, наливая себе бокал. – Ты с ней уже познакомился? Она похожа на тебя, Эсмонд?
– Я столкнулся с Трентом и его родственницами у Тори-тони, – сказал Эсмонд. – Весь ресторан разволновался. Женевьеву, то есть леди Пембури в Париже не видели со времени подписания мира в Амьене. И ее не забыли, хотя с тех пор прошло двадцать пять лет.
– Клянусь Юпитером, так и есть! – закричал Гудридж и хлопнул рукой по столу. – Конечно! Я был так ошеломлен поведением Дейна в отношении этой девушки, что не увидел связи. Женевьева! Этим все объясняется.
– Что объясняется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75