Пришлось обратиться за помощью к бургомистру Эндерсу и магистрату, но решение еще не было вынесено. Правда, в суде писцу Каспару немного увеличили жалованье; деньги он все аккуратно отдавал учителю. Столь стесненные обстоятельства не позволяли ему ни гроша истратить на себя. В начале октября он был конфирмован и с нетерпением ожидал так называемых «конфирмантских» денег, которые дал ему город. Рассерженный долгими проволочками, он обратился к пастору Фурману, тот сказал, что Каспару следует попросить учителя сходить в магистрат и поторопить их с выплатой.
– Нет, господин советник, я туда не пойду, гордость не позволяет мне выступать в роли просителя, – заявил Квант.
Гофман пожал плечами.
– Ну выдайте ему эти несколько талеров из своего кармана, – сказал он, – вам их, конечно же, возвратят в самое ближайшее время.
– В том, что касается Хаузера, – возразил учитель, – ничего нельзя знать наверняка, – у меня без того расходов достаточно, и я боюсь, что они мне непосильны.
Советник задумался.
– У него же есть состоятельные и даже богатые друзья, – сказал он наконец, – они могут ему помочь.
– Ах, боже ты мой, – вздохнул Квант, – для них он представляет слишком большой интерес, а о мелких его нуждах они и не помышляют.
– Завтра я загляну к вам и спрошу Хаузера, зачем ему так срочно понадобились деньги, – заключил разговор советник.
Поздно вечером Каспар зашел в кабинет Кванта и, простирая руки, стал умолять не отдавать его из дому, он будет делать все, что от него потребуют.
– Только не к лейтенанту полиции, все что угодно, только не это, – бормотал он.
Учитель по мере сил его успокоил, пока что, говорил он, об этом и речи быть не может, лейтенант просто хотел припугнуть его.
– Нет, – отвечал Каспар, – сегодня судейский чиновник Майер говорил то же самое.
– Послушайте, Хаузер, вы ведете себя как ребенок, а вы ведь взрослый человек, – укоризненно проговорил Квант. – Я лично всерьез эту угрозу не принимаю, а вы по-ребячески все преувеличиваете. В конце концов лейтенант полиции вам голову не откусит, хоть я и не отрицаю, что манеры у него, иной раз, грубоватые. Но вы ведь теперь христианин в полном смысле слова и, несомненно, уже слыхали пословицу: «Сделай добро своему врагу, и ты посыплешь его голову раскаленными углями».
Каспар кивнул.
– У Дитмара в его «Пшеничных зернах» есть стишок об этом, – сказал он.
– Верно, мы ведь с вами его проходили, – живо подхватил Квант. – И знаете что, дабы лучше удержать в памяти эти прекрасные слова, я предлагаю вам записать свои мысли по этому поводу. Условимся рассматривать это как заданный урок; завтра можете посвятить ему все послеобеденное время.
Каспар не возражал.
Советник Гофман явился лишь через два дня, а не завтра, как обещал. Когда он вошел в комнату, учитель, гневно жестикулируя, за что-то распекал Каспара. На вопрос советника, в чем провинился юноша, Квант отвечал:
– Он только и знает, что сердить меня. Третьего дня я дал ему тему для сочинения. Он обещал мне ее разработать, и вчера времени у него было предостаточно. Сейчас я спросил у него тетрадь, и вот, пожалуйста, можете убедиться сами, господин советник, здесь ни одной строчки не написано. Такая лень, право же, вопиет к небесам.
Квант протянул советнику раскрытую тетрадь: сверху на первой странице выведено было название сочинения: «Сделай добро своему врагу, и ты посыплешь его голову раскаленными углями». Под заглавием же ничего не стояло, страница была пуста.
– Почему вы не написали сочинение? – холодно осведомился Гофман.
– Я не мог, – отвечал Каспар.
– Вы должны мочь! – крикнул Квант. – Третьего дня вы говорили мне, что эта тема представлена в вашей хрестоматии, развить ее, следовательно, вам ничего не стоило, поскольку начало было уже положено!
– Попробуйте-ка еще разок, Хаузер, – сказал советник успокаивающим тоном. – Напишите хоть несколько фраз. Мы с господином учителем уйдем пока что в соседнюю комнату, а когда вернемся, вы нам покажете то, что успеете сделать, и, таким образом, засвидетельствуете свою добрую волю.
Квант одобрительно кивнул и вышел вместе с Гофманом. Советник вручил Кванту два золотых дуката, сказав, что их передала ему фрау фон Имхоф, которой он сообщил о затруднительном положении Каспара; добрая женщина даже попросила извинения за малую сумму и добавила, что деньги находятся не в ее распоряжении.
– Кстати сказать, – добавил он, – Хаузер вчера приходил просить меня за него заступиться и не отдавать его на попечение лейтенанта полиции.
– Черт знает что такое, – с досадой воскликнул Квант, – он всем докучает своими ребяческими опасениями, меня он тоже об этом просил.
– Он, видно, невесть как боится Хикеля.
– Да, лейтенант полиции достаточно сурово с ним обходится.
– Я сказал, что в мои намерения это не входит, он должен только выполнять свой долг, и тогда никто его не тронет.
– Совершенно правильно.
– Мы поговорили еще о его денежных затруднениях, но он не пожелал подробнее на эту тему распространяться. Я пообещал подарить ему пять дукатов и спросил, когда, собственно, день его рождения. Он с грустью ответил, что не знает, и должен признаться, было в нем в эту минуту что-то глубоко меня растрогавшее. В остальном он показался мне слишком уж искательным, его суетливая угодливость была мне неприятна.
– Увы, это так, господин советник, искательство ему свойственно, в особенности, когда он добивается своей цели.
После этого обмена мнениями они вернулись к Каспару. Он сидел у стола, подперев голову рукой.
– Итак, что вы успели сотворить? – игриво воскликнул надворный советник. Он взял тетрадь и удивленно на нее уставился, в ней была написана одна только фраза, которую он и прочитал вслух: «Если они причинили зло твоему телу, воздай им за это добром». И это все, Хаузер?
– Странно, – пробурчал Квант.
Гофман встал перед Каспаром, склонил голову на плечо и с места в карьер начал:
– Скажите на милость, Хаузер, кого из людей, доселе вам знакомых, вы всего сильнее любите? – Лицо у него при этом было хитрое; некогда судейский чиновник, он усвоил манеру даже самые невинные слова произносить а кислой усмешкой.
– Встаньте, когда с вами разговаривает господин советник, – шепнул учитель Каспару.
Каспар встал. Беспомощно огляделся вокруг. Он почуял ловушку в этом вопросе. Внезапно его осенило: «Наверно, учитель сердится, думая, что я не написал сочинения, потому что считаю его своим врагом». Он взглянул на Кванта и с отсутствующим видом проговорил:
– Больше всех я люблю господина учителя.
Советник обменялся с Квантом понимающим взглядом и многозначительно кашлянул.
«Ага, пытается купить меня», – подумал Квант и тотчас же ощутил известную гордость, оттого что ничуть не умилился этим ответом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– Нет, господин советник, я туда не пойду, гордость не позволяет мне выступать в роли просителя, – заявил Квант.
Гофман пожал плечами.
– Ну выдайте ему эти несколько талеров из своего кармана, – сказал он, – вам их, конечно же, возвратят в самое ближайшее время.
– В том, что касается Хаузера, – возразил учитель, – ничего нельзя знать наверняка, – у меня без того расходов достаточно, и я боюсь, что они мне непосильны.
Советник задумался.
– У него же есть состоятельные и даже богатые друзья, – сказал он наконец, – они могут ему помочь.
– Ах, боже ты мой, – вздохнул Квант, – для них он представляет слишком большой интерес, а о мелких его нуждах они и не помышляют.
– Завтра я загляну к вам и спрошу Хаузера, зачем ему так срочно понадобились деньги, – заключил разговор советник.
Поздно вечером Каспар зашел в кабинет Кванта и, простирая руки, стал умолять не отдавать его из дому, он будет делать все, что от него потребуют.
– Только не к лейтенанту полиции, все что угодно, только не это, – бормотал он.
Учитель по мере сил его успокоил, пока что, говорил он, об этом и речи быть не может, лейтенант просто хотел припугнуть его.
– Нет, – отвечал Каспар, – сегодня судейский чиновник Майер говорил то же самое.
– Послушайте, Хаузер, вы ведете себя как ребенок, а вы ведь взрослый человек, – укоризненно проговорил Квант. – Я лично всерьез эту угрозу не принимаю, а вы по-ребячески все преувеличиваете. В конце концов лейтенант полиции вам голову не откусит, хоть я и не отрицаю, что манеры у него, иной раз, грубоватые. Но вы ведь теперь христианин в полном смысле слова и, несомненно, уже слыхали пословицу: «Сделай добро своему врагу, и ты посыплешь его голову раскаленными углями».
Каспар кивнул.
– У Дитмара в его «Пшеничных зернах» есть стишок об этом, – сказал он.
– Верно, мы ведь с вами его проходили, – живо подхватил Квант. – И знаете что, дабы лучше удержать в памяти эти прекрасные слова, я предлагаю вам записать свои мысли по этому поводу. Условимся рассматривать это как заданный урок; завтра можете посвятить ему все послеобеденное время.
Каспар не возражал.
Советник Гофман явился лишь через два дня, а не завтра, как обещал. Когда он вошел в комнату, учитель, гневно жестикулируя, за что-то распекал Каспара. На вопрос советника, в чем провинился юноша, Квант отвечал:
– Он только и знает, что сердить меня. Третьего дня я дал ему тему для сочинения. Он обещал мне ее разработать, и вчера времени у него было предостаточно. Сейчас я спросил у него тетрадь, и вот, пожалуйста, можете убедиться сами, господин советник, здесь ни одной строчки не написано. Такая лень, право же, вопиет к небесам.
Квант протянул советнику раскрытую тетрадь: сверху на первой странице выведено было название сочинения: «Сделай добро своему врагу, и ты посыплешь его голову раскаленными углями». Под заглавием же ничего не стояло, страница была пуста.
– Почему вы не написали сочинение? – холодно осведомился Гофман.
– Я не мог, – отвечал Каспар.
– Вы должны мочь! – крикнул Квант. – Третьего дня вы говорили мне, что эта тема представлена в вашей хрестоматии, развить ее, следовательно, вам ничего не стоило, поскольку начало было уже положено!
– Попробуйте-ка еще разок, Хаузер, – сказал советник успокаивающим тоном. – Напишите хоть несколько фраз. Мы с господином учителем уйдем пока что в соседнюю комнату, а когда вернемся, вы нам покажете то, что успеете сделать, и, таким образом, засвидетельствуете свою добрую волю.
Квант одобрительно кивнул и вышел вместе с Гофманом. Советник вручил Кванту два золотых дуката, сказав, что их передала ему фрау фон Имхоф, которой он сообщил о затруднительном положении Каспара; добрая женщина даже попросила извинения за малую сумму и добавила, что деньги находятся не в ее распоряжении.
– Кстати сказать, – добавил он, – Хаузер вчера приходил просить меня за него заступиться и не отдавать его на попечение лейтенанта полиции.
– Черт знает что такое, – с досадой воскликнул Квант, – он всем докучает своими ребяческими опасениями, меня он тоже об этом просил.
– Он, видно, невесть как боится Хикеля.
– Да, лейтенант полиции достаточно сурово с ним обходится.
– Я сказал, что в мои намерения это не входит, он должен только выполнять свой долг, и тогда никто его не тронет.
– Совершенно правильно.
– Мы поговорили еще о его денежных затруднениях, но он не пожелал подробнее на эту тему распространяться. Я пообещал подарить ему пять дукатов и спросил, когда, собственно, день его рождения. Он с грустью ответил, что не знает, и должен признаться, было в нем в эту минуту что-то глубоко меня растрогавшее. В остальном он показался мне слишком уж искательным, его суетливая угодливость была мне неприятна.
– Увы, это так, господин советник, искательство ему свойственно, в особенности, когда он добивается своей цели.
После этого обмена мнениями они вернулись к Каспару. Он сидел у стола, подперев голову рукой.
– Итак, что вы успели сотворить? – игриво воскликнул надворный советник. Он взял тетрадь и удивленно на нее уставился, в ней была написана одна только фраза, которую он и прочитал вслух: «Если они причинили зло твоему телу, воздай им за это добром». И это все, Хаузер?
– Странно, – пробурчал Квант.
Гофман встал перед Каспаром, склонил голову на плечо и с места в карьер начал:
– Скажите на милость, Хаузер, кого из людей, доселе вам знакомых, вы всего сильнее любите? – Лицо у него при этом было хитрое; некогда судейский чиновник, он усвоил манеру даже самые невинные слова произносить а кислой усмешкой.
– Встаньте, когда с вами разговаривает господин советник, – шепнул учитель Каспару.
Каспар встал. Беспомощно огляделся вокруг. Он почуял ловушку в этом вопросе. Внезапно его осенило: «Наверно, учитель сердится, думая, что я не написал сочинения, потому что считаю его своим врагом». Он взглянул на Кванта и с отсутствующим видом проговорил:
– Больше всех я люблю господина учителя.
Советник обменялся с Квантом понимающим взглядом и многозначительно кашлянул.
«Ага, пытается купить меня», – подумал Квант и тотчас же ощутил известную гордость, оттого что ничуть не умилился этим ответом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117