VIII
Молодые люди молчаливо направились по Медвежьей улице и, свернув на улицу Святого Дионисия, дошли до Сены, по правому берегу которой и направились к Лувру.
— Пибрак видел меня ребенком, — задумчиво сказал Генрих, — готов держать пари, что он сразу узнает меня!
— Это очень возможно, — ответил Ноэ, — но надо постараться, чтобы он отнюдь не узнал вас с первого взгляда. Ведь у него может вырваться какое-нибудь неосторожное слово, которое сразу обнаружит ваше инкогнито.
— Ты прав! — согласился принц.
— А поэтому будет лучше, — продолжал Ноэ, — если я отправлюсь в Лувр один. Я повидаю Пибрака и предупрежу его.
— Отлично, — сказал принц. — Ну а я в таком случае подожду тебя здесь! — И он указал на кабачок, вывеска которого гласила: «Свидание беарнцев».
В этом кабачке было пусто, только два ландскнехта играли в кости за грязным, засаленным столом. Когда принц вошел, его встретила на пороге хорошенькая девушка лет двадцати в беарнском чепчике. Она спросила:
— Чем прикажете служить вам, благородный господин? Юный принц знал, как сладко звучит родной язык в ушах тех, кто живет вдали от родины. Поэтому он ответил по-беарнски:
— Чем угодно, прелестное дитя мое!
Девушка вздрогнула, покраснела от удовольствия и крикнула:
— Эй, дядя, земляк!
На этот крик из глубины зала выбежал маленький человек лет пятидесяти. Протягивая руку принцу, он спросил:
— Вы беарнец?
— Да, хозяин. Я из По.
— Черт возьми! — крикнул трактирщик. — Здесь, в Париже, все земляки — братья мне! По рукам! ЭЙ, Миетта! — обратился он к девушке в красной юбке, продолжая говорить на родном языке. — Принеси-ка нам бутылочку того доброго кларета, который стоит там в углу… Знаешь?
— Еще бы! — смеясь, ответила девушка. — Того самого, которого не полагается ландскнехтам!
— Так же, как и швейцарцам, французам и прочей нечисти, — добавил трактирщик, подводя принца к столику и без церемоний усаживаясь против него. — Простите меня, — продолжал он, — я отлично вижу, что вы — дворянин, тогда как я простой кабатчик. Но в нашей стране дворяне не кичливы, не так ли?
— И все порядочные люди одного происхождения! — ответил принц, крепко пожимая руку трактирщика.
— Странное дело, — сказал последний, в то время как Миетта расставляла на столе оловянные кружки и запыленную бутылку с длинным горлышком, — чем больше я смотрю на вас… Надо вам сказать, что в молодости я пас стада в Пиренеях поблизости от Коарасса и нередко встречал красивого дворянина… Ну а другого такого пойди-ка сыщи!.. Это было лет двадцать тому назад, но я мог бы подумать, что это вы сами и были, если бы…
— А кто же был этот дворянин? — спросил Генрих, который при первых словах трактирщика вздрогнул, а теперь улыбался, овладев собой.
— О, это был большой барин…— При этих словах кабатчик случайно взглянул на правую руку принца и сейчас же встал, почтительно снимая свой берет. — Хотя ваша честь и одета в камзол грубого сукна, словно мелкопоместный дворянин, — продолжал он, — но… это ничего не значит!
Принц беспокойно оглянулся на ландскнехтов, которые продолжали спокойно играть в кости.
Кабатчик, очевидно, понял этот взгляд, потому что сейчас же надел свой берет и снова уселся на место.
— У этого барина было на пальце кольцо, — продолжал он на беарнском наречии. — Однажды в дождь он укрылся в нашей хижине. Вот он и показал это кольцо мне и моему отцу, сказав:
«Друзья мои, посмотрите на это кольцо. Я сниму его, только умирая, и тогда отдам сыну. Пусть же всякий житель Гаскони и Наварры признает его по этому кольцу!» — Того барина звали Антуан Бурбонский, ну а так как я запомнил кольцо и вижу его вот на этом самом пальце…
— Молчи, несчастный! — шепнул принц. — Ты узнал меня, это хорошо, но… молчи!
В это время ландскнехты кончили играть и, расплатившись, тяжело вышли из кабачка.
Трактирщик встал и сказал, отвешивая почтительный поклон:
— Ваше высочество, такой принц, как вы, не наденет камзола из грубого сукна и не заберется запросто в простой кабачок без соображений политического свойства. Но будьте спокойны! Я не пророню ни словечка о том, что признал ваше высочество, и это так же верно, как то, что меня зовут Маликаном, и как я дам колесовать себя за члена вашего дома!
— Да сядь же, — сказал ему принц. — Ведь мой отец разрешал тебе сидеть в своем присутствии. Так вот, присядь и давай поговорим. Ты можешь дать мне кое— какие сведения. Приходилось тебе видеть короля?
— Ну еще бы! Ведь Лувр-то совсем близко от моего заведения, только по другую сторону!
— Каков король собою?
— Король-то? Коли говорить откровенно, странный он государь! Всегда нелюдимый вид… Вечно он болен, взволнован… Говорят, что сам-то он очень добрый, но вот… королева-мать доводит его до жестокости и бешенства…
— Ну, а… его сестра?
— Принцесса Маргарита? Вот что, ваше высочество: вы уж позвольте мне говорить с вами так же открыто, как приходилось, бывало, с вашим покойным батюшкой! Позволите? Да? Так вот, иной раз мне приходят в голову странные мысли. Вижу я, например, что ваше высочество соблюдает инкогнито, и вспоминаю, как наш земляк, капитан Пибрак, рассказывал вот в этом самом зале другому военному, что в Лувре поговаривают насчет брака Маргариты Валуа и Генриха Наваррского!
— А, так насчет этого говорили?
— Только вчера еще, ваше высочество! Ну так вот мне и пришло в голову, чго, по обычаям нашей страны, моему принцу захотелось сначала повидать принцессу Маргариту в неподготовленном виде, прежде чем начать ухаживать за ней!
— Что же, эта мысль не лишена остроумия! — заметил принц улыбаясь. — У нас говорят, что не следует покупать поросенка в мешке, и если принцесса некрасива…
— Вот уж нет, она хороша, как ангел!
— В таком случае мать была совершенно права, если пожелала видеть ее моей женой!
— Вот уж нет, должен я сказать и тут!
— Это почему?
— Да видите ли, ваше высочество, ваш покойный батюшка любил говорить, что лучше быть угольщиком и жить в своей хижине, чем одеваться в шелка и бархат, но искать приюта под чужой кровлей!
— Это золотые слова, Маликан.
— Конечно, наваррский король повелевает таким маленьким государством, что французский король в сравнении с ним является важным барином. Поэтому французская принцесса крови должна казаться лакомым кусочком для наваррского короля, но…
— Да договаривай же до конца, нелепый человек!
— Но и принцессы крови иной раз подвержены той же участи, что и простые горожанки, а именно: о них слишком много говорят!
— Эй, эй, друг мой! — недовольно сказал Генрих, сердито сдвигая брови. — Начинаешь ты издалека, да кончаешь уж очень близко!
— Простите великодушно, ваше высочество, но ваш покойный батюшка всегда позволял нам говорить с ним совершенно откровенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31