Что с ней будет через три дня?
— Я вижу вооруженных людей… Они силой проникли в дом… Кровь! — с отчаянием выговорил Годольфин и поник головой, словно сломленный непосильным напряжением.
Тогда Рене взял его на руки, отнес на кровать и задумчиво сказал:
— Годольфин угадал, что я задумал! Мой проект удастся, и я буду обладать красоткой-еврейкой! Однако надо возвращаться в Лувр, королева ждет меня!
Рене потушил лампу, завернулся плотнее в плащ и вышел из лавочки.
— Не правда ли, все это очень странно? — шепнула Паола.
— Да-да, действительно «странно», — ответил Ноэ. — Это самое подходящее слово в данном случае!
Услышанное спугнуло его влюбленное настроение, и он скоро ушел, спустившись по лестнице на облюбованную мостовую перекладину. При этом он думал:
«Хорошо было бы повидать как можно скорее Генриха! Мне кажется, что его евреечка подвергается серьезной опасности!»
XIX
Незадолго перед тем, как Генрих Наваррский вошел в комнату Маргариты, принцесса сидела наедине с Нанси. Она была грустна, задумчива и, видимо, терзалась жесточайшей меланхолией. Нанси, посматривая на нее, думала: «Бедная принцесса, ей так необходима любовь, что она способна изобрести себе дружка, если он не найдется!»
Маргарита резко тряхнула головой и сказала:
— А знаешь ли, Нанси, он уже давно уехал, между тем от него нет ни малейшей весточки!
— Мужчины забывчивы, — ответила камеристка, — и на вашем месте, принцесса, я заплатила бы той же монетой.
— Бедная Нанси, — грустно сказала Маргарита, — вот и видно, что ты никогда не любила!
— Как знать, — слегка краснея, ответила Нанси.
— Что такое? — полушутливо сказала Маргарита, всматриваясь в лицо своей камеристки. — Ты любишь и ничего не говоришь мне? Так у вас завелись секреты?
— Ах, Господи, — еще более краснея, ответила Нанси, — но разве я сама знаю? Ведь любовь подходит незаметно… Сначала смеешься, шутишь, а потом настает момент, когда шутки замирают на устах…
— А ну-ка, скажи, милочка! Кажется, я угадала? Существует такой хорошенький паж, у которого темные волосы, черные глаза, красные губы и который становится пунцовым при встрече с тобой…
— Я знаю, ваше высочество, что Рауль любит меня, но могу ли я сказать то же самое и о себе?..
— Ну, если это так, — с капризным, решительным видом ответила камеристка, — если это так, то обещаю вашему высочеству, что Рауль не скоро разлюбит меня!
— Кокетка!
— Я знаю для того отличное средство, и если бы вы, ваше высочество, применили это средство к герцогу Гизу, то…
— Тише! Лучше скажи, какое это средство?
— Это средство любить, не говоря об этом и не выказывая этого. Чем хуже обращаются с милым дружком, тем сильнее любит он… Но — увы! — когда зло совершено, его уже не поправишь!
— Знаешь, что я тебе скажу, Нанси, — заметила принцесса, — для девушки семнадцати лет ты удивительно опытна!
— О нет, ваше высочество, опыта мне еще не хватает, но я чутьем угадываю!
— И ты чутьем угадала, что зло, о котором ты говоришь, непоправимо?
— Нет, простите, ваше высочество, я говорю это не .в том смысле. Впрочем, если вы разрешите мне прибегнуть к метафоре, то я сумею лучше развить свою мысль.
— Ладно! Выкладывай свою метафору!
— Представьте себе, ваше высочество, что я приношу вам к завтраку целое блюдо остендских устриц. Вы знаете, что это очаровательное лакомство, но только, вскрывая раковину, надо стараться не проткнуть маленькой сумочки, наполненной горьким, как желчь, соком.
— Постой, да куда ты клонишь?
— Разрешите продолжать, ваше высочество. Так вот, представьте себе, что, неудачно вскрыв первую раковину, вы берете в рот ее содержимое и тут же делаете гримасу отвращения. Может ли это послужить уважительной причиной для отказа попробовать вторую устрицу?
— Разумеется нет!
— Ну так вот, я сравниваю с этой первой устрицей мужчину, которому его милая слишком открыто выказала свою любовь. Такой устрицей был для вашего высочества тот самый человек, имя которого вы запрещаете мне упоминать. Но разве это мешает приступить к следующей раковине?
— Милая Нанси, — ответила принцесса, — вы дерзки!
— Боже мой, я в отчаянии, если рассердила ваше высочество, но мне показалось, что… этот беарнский дворянин…— при этих словах Маргарита заметно покраснела, — очень мил и остроумен!
— Ты с ума сошла, Нанси!
— И ваше высочество, наверное, не забыли, что в девять часов я должна привести его сюда, так как вашему высочеству угодно узнать кое-какие подробности относительно жизни при неракском дворе!
— Ну что же, — ответила Маргарита, — я раздумала; я нахожу его слишком смелым.
— Но, ваше высочество, разве вы предпочли бы, чтобы он оказался таким же неуклюжим, как и наваррский принц?
— Конечно нет, но…
— Да ведь я уже назначила ему место и час свиданья!
— Так и ступай туда за свой собственный счет!
— О нет! А Рауль-то как же?
— Ну, так не ходи совсем!
— Ах, ваше высочество, — соболезнующим тоном сказала Нанси, — подумать только! Так мистифицировать молодого человека, заставлять его ждать понапрасну…
— В сущности говоря, — сказала после недолгого молчания Маргарита, поколебленная доводами ловкой камеристки, — я действительно хотела бы разузнать подробности о жизни в Нераке… Ну что же, ступай, пожалуй, за ним!
«Мне кажется, что моя притча об устрицах несколько подвинула дела юного гасконца!» — думала Нанси, поспешно отправляясь на свидание с пришлем Генрихом.
Оставшись одна, Маргарита поправила прическу, пониже опустила абажур лампы и снова уселась в кресло у стола. Поэтому, когда Генрих вошел в комнату, она казалась глубоко погруженной в чтение.
— Ах, простите, месье, — сказала Маргарита, когда Генрих в нерешительности остановился в двух шагах от нее, — я так зачиталась, что даже не заметила, как вы вошли! Присядьте сюда, около меня. Простите, что я взяла на себя смелость пригласить вас сюда, но мне хотелось бы иметь от вас самые точные сведения о наваррском дворе. Кроме того, мне показалось, что вы обладаете очень тонким умом и будете интересным собеседником!
— О, мне кажется, что во Франции много умных людей! — ответил Генрих, низко кланяясь принцессе.
— Ошибаетесь! Я знаю только двоих: Пибрака и аббата Брантома, автора «Жизнеописания славных любовными делами дам».
— Он бывает у вашего высочества?
— Да, прежде я принимала его очень часто и находила большое удовольствие в его разговорах, но… он так стар и уродлив…
— А вы, принцесса, чувствуете большое отвращение к старости и уродству?
— Далеко нет, если только человек сам сознает это и держит себя в нужных границах… А этот урод… Знаете ли, однажды он пришел ко мне и прочел мне главу из своей книги, где говорится о существовавшем при дворе Франциска Первого обычае посылать пару шелковых чулок даме своего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Я вижу вооруженных людей… Они силой проникли в дом… Кровь! — с отчаянием выговорил Годольфин и поник головой, словно сломленный непосильным напряжением.
Тогда Рене взял его на руки, отнес на кровать и задумчиво сказал:
— Годольфин угадал, что я задумал! Мой проект удастся, и я буду обладать красоткой-еврейкой! Однако надо возвращаться в Лувр, королева ждет меня!
Рене потушил лампу, завернулся плотнее в плащ и вышел из лавочки.
— Не правда ли, все это очень странно? — шепнула Паола.
— Да-да, действительно «странно», — ответил Ноэ. — Это самое подходящее слово в данном случае!
Услышанное спугнуло его влюбленное настроение, и он скоро ушел, спустившись по лестнице на облюбованную мостовую перекладину. При этом он думал:
«Хорошо было бы повидать как можно скорее Генриха! Мне кажется, что его евреечка подвергается серьезной опасности!»
XIX
Незадолго перед тем, как Генрих Наваррский вошел в комнату Маргариты, принцесса сидела наедине с Нанси. Она была грустна, задумчива и, видимо, терзалась жесточайшей меланхолией. Нанси, посматривая на нее, думала: «Бедная принцесса, ей так необходима любовь, что она способна изобрести себе дружка, если он не найдется!»
Маргарита резко тряхнула головой и сказала:
— А знаешь ли, Нанси, он уже давно уехал, между тем от него нет ни малейшей весточки!
— Мужчины забывчивы, — ответила камеристка, — и на вашем месте, принцесса, я заплатила бы той же монетой.
— Бедная Нанси, — грустно сказала Маргарита, — вот и видно, что ты никогда не любила!
— Как знать, — слегка краснея, ответила Нанси.
— Что такое? — полушутливо сказала Маргарита, всматриваясь в лицо своей камеристки. — Ты любишь и ничего не говоришь мне? Так у вас завелись секреты?
— Ах, Господи, — еще более краснея, ответила Нанси, — но разве я сама знаю? Ведь любовь подходит незаметно… Сначала смеешься, шутишь, а потом настает момент, когда шутки замирают на устах…
— А ну-ка, скажи, милочка! Кажется, я угадала? Существует такой хорошенький паж, у которого темные волосы, черные глаза, красные губы и который становится пунцовым при встрече с тобой…
— Я знаю, ваше высочество, что Рауль любит меня, но могу ли я сказать то же самое и о себе?..
— Ну, если это так, — с капризным, решительным видом ответила камеристка, — если это так, то обещаю вашему высочеству, что Рауль не скоро разлюбит меня!
— Кокетка!
— Я знаю для того отличное средство, и если бы вы, ваше высочество, применили это средство к герцогу Гизу, то…
— Тише! Лучше скажи, какое это средство?
— Это средство любить, не говоря об этом и не выказывая этого. Чем хуже обращаются с милым дружком, тем сильнее любит он… Но — увы! — когда зло совершено, его уже не поправишь!
— Знаешь, что я тебе скажу, Нанси, — заметила принцесса, — для девушки семнадцати лет ты удивительно опытна!
— О нет, ваше высочество, опыта мне еще не хватает, но я чутьем угадываю!
— И ты чутьем угадала, что зло, о котором ты говоришь, непоправимо?
— Нет, простите, ваше высочество, я говорю это не .в том смысле. Впрочем, если вы разрешите мне прибегнуть к метафоре, то я сумею лучше развить свою мысль.
— Ладно! Выкладывай свою метафору!
— Представьте себе, ваше высочество, что я приношу вам к завтраку целое блюдо остендских устриц. Вы знаете, что это очаровательное лакомство, но только, вскрывая раковину, надо стараться не проткнуть маленькой сумочки, наполненной горьким, как желчь, соком.
— Постой, да куда ты клонишь?
— Разрешите продолжать, ваше высочество. Так вот, представьте себе, что, неудачно вскрыв первую раковину, вы берете в рот ее содержимое и тут же делаете гримасу отвращения. Может ли это послужить уважительной причиной для отказа попробовать вторую устрицу?
— Разумеется нет!
— Ну так вот, я сравниваю с этой первой устрицей мужчину, которому его милая слишком открыто выказала свою любовь. Такой устрицей был для вашего высочества тот самый человек, имя которого вы запрещаете мне упоминать. Но разве это мешает приступить к следующей раковине?
— Милая Нанси, — ответила принцесса, — вы дерзки!
— Боже мой, я в отчаянии, если рассердила ваше высочество, но мне показалось, что… этот беарнский дворянин…— при этих словах Маргарита заметно покраснела, — очень мил и остроумен!
— Ты с ума сошла, Нанси!
— И ваше высочество, наверное, не забыли, что в девять часов я должна привести его сюда, так как вашему высочеству угодно узнать кое-какие подробности относительно жизни при неракском дворе!
— Ну что же, — ответила Маргарита, — я раздумала; я нахожу его слишком смелым.
— Но, ваше высочество, разве вы предпочли бы, чтобы он оказался таким же неуклюжим, как и наваррский принц?
— Конечно нет, но…
— Да ведь я уже назначила ему место и час свиданья!
— Так и ступай туда за свой собственный счет!
— О нет! А Рауль-то как же?
— Ну, так не ходи совсем!
— Ах, ваше высочество, — соболезнующим тоном сказала Нанси, — подумать только! Так мистифицировать молодого человека, заставлять его ждать понапрасну…
— В сущности говоря, — сказала после недолгого молчания Маргарита, поколебленная доводами ловкой камеристки, — я действительно хотела бы разузнать подробности о жизни в Нераке… Ну что же, ступай, пожалуй, за ним!
«Мне кажется, что моя притча об устрицах несколько подвинула дела юного гасконца!» — думала Нанси, поспешно отправляясь на свидание с пришлем Генрихом.
Оставшись одна, Маргарита поправила прическу, пониже опустила абажур лампы и снова уселась в кресло у стола. Поэтому, когда Генрих вошел в комнату, она казалась глубоко погруженной в чтение.
— Ах, простите, месье, — сказала Маргарита, когда Генрих в нерешительности остановился в двух шагах от нее, — я так зачиталась, что даже не заметила, как вы вошли! Присядьте сюда, около меня. Простите, что я взяла на себя смелость пригласить вас сюда, но мне хотелось бы иметь от вас самые точные сведения о наваррском дворе. Кроме того, мне показалось, что вы обладаете очень тонким умом и будете интересным собеседником!
— О, мне кажется, что во Франции много умных людей! — ответил Генрих, низко кланяясь принцессе.
— Ошибаетесь! Я знаю только двоих: Пибрака и аббата Брантома, автора «Жизнеописания славных любовными делами дам».
— Он бывает у вашего высочества?
— Да, прежде я принимала его очень часто и находила большое удовольствие в его разговорах, но… он так стар и уродлив…
— А вы, принцесса, чувствуете большое отвращение к старости и уродству?
— Далеко нет, если только человек сам сознает это и держит себя в нужных границах… А этот урод… Знаете ли, однажды он пришел ко мне и прочел мне главу из своей книги, где говорится о существовавшем при дворе Франциска Первого обычае посылать пару шелковых чулок даме своего сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31