После этой речи, которую мы целиком одобрили, дверь отворилась, и показалось лицо Красной Рыбы, освещенное фонарем и подтверждающее, что владелец был во всех отношениях достоин своего прозвища.
Лицо Красной Рыбы было украшено двумя красными глазками; маленький и тощий нос возвышался над беззубым ртом, короткий подбородок сливался с линией шеи, что придавало человеку — если еще принять во внимание заостренный и лысый череп — вид трески. Цвет его кожи, насколько мы могли рассмотреть при свете фонаря и в первых розовых проблесках зари, был чудесного темно-красного оттенка.
— Войдите и закройте за собой дверь, — сказал Красная Рыба.
Мы последовали за ним. Он провел нас через двор, окруженный с четырех сторон строениями и галереей из резного дерева. Мы поднялись по каменной лестнице, и Красная Рыба, исчезая во тьме, задул свой фонарь и уступил нам дорогу. Тогда Мак-Гроу первым, а за ним и мы — проникли в обширную, странно обставленную комнату, распространявшую запах ада.
— Это, — прошептал Мак-Гроу, — похоже на часовню, воздвигнутую для обеден Черному Повелителю.
Он уселся на скамью, и мы последовали его примеру, выискивая место, куда можно было поставить ноги, посреди горшков с краской и кистей, обмакнутых в облупленные кувшины.
— Ты уже не аптекарь? — спросил Мак-Гроу.
— Нет, — резко ответил Красная Рыба, — теперь я занимаюсь живописью. Зачем вы пришли втроем?
Он подошел ко мне вплотную, взял своей грубой рукой мою руку и нажал пальцем на артерию.
— Берегитесь, — прошептал он.
Затем, повернувшись к Мак-Гроу, он сказал с гневом в голосе:
— Вы уверены, что ее у вас нет? Покажите язык… А глаза… какие они у вас красные!
— Ты бы дал нам выпить, — отвечал Мак-Гроу.
Красная Рыба вышел, что-то бормоча про себя. Мы слышали, как он перебирает во дворе связку ключей.
Не обмениваясь ни одним словом, мы осмотрелись. Пол комнаты был завален обрывками холста, горшками с красками и старыми кистями. В углу выстроились какие-то странные сахарные головы из картона, причем некоторые из них, наполовину закрытые, имели смешной и отталкивающий вид. На стенах были развешаны кресты, покрытые латинскими надписями, громадные наплечники, перечеркнутые крестом св. Андрея, а также украшенные фигурами крылатых демонов, размахивающих трезубцами и извергающих пламя.
Мы все еще продолжали разглядывать развешанные по стенам облачения, по меньшей мере непонятные, сшитые из грубой материи и предназначенные разве только для представлений уличного балагана, когда вошел Красная Рыба с двумя бутылками в руках. Он поставил их на стол, рядом со свечным огарком, несколькими ломтями хлеба и высохшими апельсинными корками.
— Пейте, — сказал он. — Может быть, у вас жар?
Мы наполнили наши стаканы и стакан Красной Рыбы и выпили за его здоровье. В этот момент с улицы послышался протяжный и громкий крик, топот лошадей и внушительное бормотание молящейся толпы.
Мы бросились к закрытым ставнями окнам и увидали религиозную процессию, вид которой привел нас в изумление.
Между двумя шеренгами солдат, одетых в плохо пригнанные мундиры и небрежно держащих ружья, шли мужчины и женщины, облаченные в ризы, разрисованные наподобие тех, которые мы видели на стенах комнаты. На головы надеты были безобразные колпаки, разъяснившие нам загадку сахарных голов, которые показались нам столь отвратительными в мастерской Красной Рыбы. За этим маскарадом кающихся следовали рабы-метисы. неся на плечах деревянные ящики, похожие на маленькие гробы.
Священники пели среди этой суматохи; несколько девушек, в церковных облачениях и размалеванных картонных колпаках, бледные от ужаса, огромными безумными глазами смотрели на окружавшую их толпу. Их челюсти дрожали. Иногда они падали на колени, и священник с распятием в руках грубо заставлял их подняться.
— Это Инквизиция, — сказал Мак-Гроу, — и несколько жидовок, которых ведут на костер. Голландский флаг нас защитит
— Они занесли сюда чуму, — пояснил Красная Рыба. — Я рисовал Ангела Чумы на их колпаках, которые называются кароччами, и на их облачениях, так что я состою главным художником святой Инквизиции. На этих ведьмах надеты лучшие мои произведения, проникнутые неподдельным чувством.
И он продолжал глухим голосом, в то время как процессия снова тронулась в путь:
— Я разрисовываю кресты, кароччи и их серые облачения. Посмотрите, как живо и естественно написан этот портрет еретика, или колдуна. Я рисую прямо с натуры, в темнице, где эти подлецы надоедают небу своими криками. Обратите внимание на эту молодую девушку, или женщину, — это безразлично, — третью после цепи мужчин… Видите? Я изобразил эту девушку на обеих сторонах ее облачения, потому что она носит свой балахон за отрицание своей вины перед священным трибуналом, несмотря на то, что ее уличили в том, что она занесла в наш город гнусную, проклятую чуму, лишающую свои жертвы рассудка.
— Ночью, — продолжал этот висельный художник, — мне чудится, что моя напряженная кожа стягивается в один огромный чумный нарыв, который лопается с громовым треском. Чума овладеет миром, и вулканы — это те же нарывы, — быть может, избавители, если верить моим сновидениям.
— Ну, а торговля? — спросил Мак-Гроу.
— Ах, чтоб дьявол, намалеванный здесь, схватил тебя! — завизжал Красная Рыба. — Этот веселый жаворонок говорит о торговле, когда весь город трепещет, словно Девочка, протягивающая свою ладонь гадалке.
— Взгляните, — восторгался знакомый Мак-Гроу, — взгляните на мои портреты, на безукоризненно точные изображения различных пыток, сделанные сообразно с характером преступника, с его вкусами, с тем, чем он был и чем станет, а главным образом с тем, о чем он жалеет, ибо вся тонкость моего искусства состоит в том, чтобы воплотить тоску о жизни в картинах, из которых ни одна не символична…
Художник схватился за голову и простонал:
— Мои лучшие картины, мои бедные шедевры снова будут жертвами костра! Ах, тупицы, которые малюют красные кресты на простых одеждах осужденных, заслуживают меньшего, чем я, сожаления! Я самый несчастный мученик Святой Инквизиции.
— Когда этот проклятый маскарад пересечет площадь, — пробормотал Мак-Гроу, — мы предоставим художника его искусству. Потом, если позволит бог, мы снова присоединимся к Жоржу Мэри и бежим из этой земли, где болезнь, словно языческое божество, купается во всех водоемах.
— Этот город похож на громадную раскаленную монету, — добавил Пью.
Он щелкнул языком, потому что воздух вокруг нас издавал запах нагретой меди, и временами ветер доносил запах дыма и горелого мяса.
— Вы трусите, — сказал Красная Рыба, прерывая течение своих мыслей, — вы трусите, кажется… вы дрожите… Откуда явились вы… с таким шепелявым произношением, с такими покрасневшими глазами и с такой повышенной чувствительностью к зрелищу самой природы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14