Я невольно рассмеялся при виде такой наивности и сказал себе, что генерал Фордибрас не должен быть слишком страшным противником. Он хотел узнать, как далеко заведет меня в его доме любопытство, и устроил детскую игрушку, чтобы поймать меня.
Было двенадцать часов, когда я лег в постель и пролежал так до половины первого. В камине горел яркий огонь, а у кровати моей стояла лампа с красным абажуром. Я поставил ее таким образом, чтобы тень моя падала на веранду, и начал делать такие движения, которые всякий наблюдающий за мною мог принять за движения человека раздевающегося, затем погасил лампу, заставил экраном камин и стал прислушиваться к шагам Окиады. Ни одна кошка не могла ходить тише, чем он; ни один индеец не умел так искусно выслеживать следы, как этот бесценный, преданный мне человек. Я приказал ему прийти ко мне без четверти час, и стрелки показывали ровно это время, когда дверь открылась и я увидел почти невидимые очертания человеческой фигуры с парой блестящих глаз и двумя рядами белых зубов – Окиаду, непобедимого и неподкупного.
– Что нового, Окиада?
Он шепотом ответил, но каждое слово его так же ясно отдавалось у меня в ушах, как звонки, слышные по другую сторону уснувшей реки.
– Здесь тот, кого вы ищете, мастер! Он здесь, в этом доме. Я видел его спящим. Пойдем со мной... Здесь опасно, мастер!
Я удивился тому, что все движения его необыкновенно тревожны, ибо это был слуга, который никогда и ничего не боялся. Было смешно спрашивать его дальше, когда я сам мог удостовериться в необходимых фактах. Я осмотрел пистолеты, натянул на ноги пару больших войлочных туфель и вышел вслед за ним из комнаты.
– Прямо вниз по лестнице, мастер, – сказал он, – в коридорах у них стража. Один-то кончил свою службу сегодня вечером... я убил его. Мы пройдем там, где он стоял.
Я понял, что он поступил с одним из часовых, как истый сын Хорошимы, и, не находя нужным отвечать, последовал за ним по лестнице и затем в столовую, откуда я недавно вышел. Все там было так, как я оставил час тому назад. Тарелки и стаканы стояли на столе, горячие угли тлели в камине. Я сразу заметил, что ставни окна, выходившего на веранду, были открыты так, что можно было просунуть руку, и догадался, что слуга мой вошел именно через это окно. Мы вышли через него на веранду и он тотчас же закрыл ставни с помощью веревки и небольшого кусочка воска. Затем он присоединился ко мне и мы направились с ним по широкой лужайке, в конце которой находился сосновый парк, так густо насаженный, что даже искусственный лабиринт и тот не мог быть более запутанным.
Мне вдруг пришло в голову, что человек, которого я искал, не был в этом доме, и что не здесь я увижу то, что мне хотел показать Окиада. Тропинка, по которой мы шли, вела к горе у подножия высокого пика, видневшегося с каждого судна, которое подходило к Санта-Марии. Туда, надо полагать, вела эта тропинка. Окиада крался, как пантера, и предложил мне следовать его примеру, когда мы приближались к скале. Подкравшись осторожно, он поднял руку и указал мне лежавшее у подножия скалы мертвое тело человека, который охранял это место не более часа тому назад.
– Мы встретились наверху лестницы, мастер, – сказал мне мой слуга. – Я не мог пройти. Он упал, мастер!.. Упал оттуда, где вы видите огни. Там его друзья, и мы идем к ним.
Я вздрогнул при этом зрелище... нервы мои, вероятно, дали себя знать. В эту минуту я понял значение путешествия, предпринятого мною, и какую цену придется мне заплатить за успех. Ну, а это преступное общество? Что значила жизнь и смерть для него? Они убьют меня, если только смерть моя спасет их, как человек убивает муху, севшую ему на руку. Но все рассуждения эти не могли прогнать внезапно овладевшего мною неудовольствия, когда я увидел, что случилось. Я был безумцем, не подумав об этом, и ужас все более и более охватывал меня, когда мы остановились вдруг у подошвы крутого подъема и я заметил, что Окиада делает мне знаки подниматься. Более отчаянного подъема не совершал, я думаю, ни один человек, и я до сих пор не понимаю, как это я решился последовать за своим слугой.
Надо вам яснее изложить положение этого места. Тропинка через лес привела нас к обрыву горы, черному, крутому и ужасному. К самой верхушке его вела тонкая железная лестница, прикрепленная к скале обыкновенными скобами. Как далеко вела эта лестница, я не видел. Боковые стороны ее, казавшиеся издали ниточками, терялись в тени высот; а там дальше, вверху, за широким темным пространством, виднелся отблеск огня, время от времени вспыхивавшего в отверстии скалы и говорившего о присутствии там людей и о том, что они там работают. Лестница эта охранялась, как говорил мне уже Окиада.
Дальнейших объяснений мне не нужно было, ибо мертвое тело у подножия скалы говорило мне о рьяности моего слуги. Оно говорило мне, как среди переходов от света к тьме, на самом ужасном месте, встретились вдруг два человека, как руки их сцепились вместе, как, не издавая ни единого крика, они продолжали бороться до тех пор, пока один из них не рухнул вниз с этих ужасных скал. Быть может, исчезновение этого человека уже открыто. Что, если это увидят в ту минуту, когда мы будем на лестнице, сверху которой его сбросили? Мысли эти, подумал я, могут прийти в голову только трусу. Я решил не думать и, попросив Окиаду указать мне путь, последовал за ним.
Мы поднимались быстро; войлок на ногах заглушал наши шаги. Я много раз карабкался на Альпы и не боюсь высоты. В другое время я пришел бы в восторг от свежего воздуха и чудесной панорамы земли и моря, открывшейся передо мной. С левой стороны я увидел Вилла-до-Порто; далеко впереди мерцали огни моей собственной яхты, как бы говорившие мне о том, что друзья мои близко. Внизу под нами чернела вилла Сент-Джордж, ничем не освещенная и казавшаяся покинутой. Я говорю «казавшаяся», потому что повторный взгляд мой на нее указал мне движущиеся тени по освещенной луной тропинке, фигуры часовых, поставленных у дверей. Они, наверное, уже обнаружили нас. Весьма возможно, что они говорили о нас сторожу лестницы; весьма возможно, что они преднамеренно держались в стороне. Но я не задумывался над этим, ибо после тяжелого подъема мы добрались, наконец, до скалистого прохода и очутились на дорожке, годной только для верховой езды – шириной в тридцать дюймов и без всякой защиты со стороны пропасти. Здесь, как и в лесу, Окиада двигался вперед ползком с необыкновенной осторожностью. Тропинка огибала гору на расстоянии почти четверти мили, пока мы не очутились на открытом плато с огромным отверстием впереди, напоминающим вход в пещеру внутри самой горы. Я понял, что мы достигли конца нашего путешествия. Несколько минут лежали мы молча вместе с моим проводником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Было двенадцать часов, когда я лег в постель и пролежал так до половины первого. В камине горел яркий огонь, а у кровати моей стояла лампа с красным абажуром. Я поставил ее таким образом, чтобы тень моя падала на веранду, и начал делать такие движения, которые всякий наблюдающий за мною мог принять за движения человека раздевающегося, затем погасил лампу, заставил экраном камин и стал прислушиваться к шагам Окиады. Ни одна кошка не могла ходить тише, чем он; ни один индеец не умел так искусно выслеживать следы, как этот бесценный, преданный мне человек. Я приказал ему прийти ко мне без четверти час, и стрелки показывали ровно это время, когда дверь открылась и я увидел почти невидимые очертания человеческой фигуры с парой блестящих глаз и двумя рядами белых зубов – Окиаду, непобедимого и неподкупного.
– Что нового, Окиада?
Он шепотом ответил, но каждое слово его так же ясно отдавалось у меня в ушах, как звонки, слышные по другую сторону уснувшей реки.
– Здесь тот, кого вы ищете, мастер! Он здесь, в этом доме. Я видел его спящим. Пойдем со мной... Здесь опасно, мастер!
Я удивился тому, что все движения его необыкновенно тревожны, ибо это был слуга, который никогда и ничего не боялся. Было смешно спрашивать его дальше, когда я сам мог удостовериться в необходимых фактах. Я осмотрел пистолеты, натянул на ноги пару больших войлочных туфель и вышел вслед за ним из комнаты.
– Прямо вниз по лестнице, мастер, – сказал он, – в коридорах у них стража. Один-то кончил свою службу сегодня вечером... я убил его. Мы пройдем там, где он стоял.
Я понял, что он поступил с одним из часовых, как истый сын Хорошимы, и, не находя нужным отвечать, последовал за ним по лестнице и затем в столовую, откуда я недавно вышел. Все там было так, как я оставил час тому назад. Тарелки и стаканы стояли на столе, горячие угли тлели в камине. Я сразу заметил, что ставни окна, выходившего на веранду, были открыты так, что можно было просунуть руку, и догадался, что слуга мой вошел именно через это окно. Мы вышли через него на веранду и он тотчас же закрыл ставни с помощью веревки и небольшого кусочка воска. Затем он присоединился ко мне и мы направились с ним по широкой лужайке, в конце которой находился сосновый парк, так густо насаженный, что даже искусственный лабиринт и тот не мог быть более запутанным.
Мне вдруг пришло в голову, что человек, которого я искал, не был в этом доме, и что не здесь я увижу то, что мне хотел показать Окиада. Тропинка, по которой мы шли, вела к горе у подножия высокого пика, видневшегося с каждого судна, которое подходило к Санта-Марии. Туда, надо полагать, вела эта тропинка. Окиада крался, как пантера, и предложил мне следовать его примеру, когда мы приближались к скале. Подкравшись осторожно, он поднял руку и указал мне лежавшее у подножия скалы мертвое тело человека, который охранял это место не более часа тому назад.
– Мы встретились наверху лестницы, мастер, – сказал мне мой слуга. – Я не мог пройти. Он упал, мастер!.. Упал оттуда, где вы видите огни. Там его друзья, и мы идем к ним.
Я вздрогнул при этом зрелище... нервы мои, вероятно, дали себя знать. В эту минуту я понял значение путешествия, предпринятого мною, и какую цену придется мне заплатить за успех. Ну, а это преступное общество? Что значила жизнь и смерть для него? Они убьют меня, если только смерть моя спасет их, как человек убивает муху, севшую ему на руку. Но все рассуждения эти не могли прогнать внезапно овладевшего мною неудовольствия, когда я увидел, что случилось. Я был безумцем, не подумав об этом, и ужас все более и более охватывал меня, когда мы остановились вдруг у подошвы крутого подъема и я заметил, что Окиада делает мне знаки подниматься. Более отчаянного подъема не совершал, я думаю, ни один человек, и я до сих пор не понимаю, как это я решился последовать за своим слугой.
Надо вам яснее изложить положение этого места. Тропинка через лес привела нас к обрыву горы, черному, крутому и ужасному. К самой верхушке его вела тонкая железная лестница, прикрепленная к скале обыкновенными скобами. Как далеко вела эта лестница, я не видел. Боковые стороны ее, казавшиеся издали ниточками, терялись в тени высот; а там дальше, вверху, за широким темным пространством, виднелся отблеск огня, время от времени вспыхивавшего в отверстии скалы и говорившего о присутствии там людей и о том, что они там работают. Лестница эта охранялась, как говорил мне уже Окиада.
Дальнейших объяснений мне не нужно было, ибо мертвое тело у подножия скалы говорило мне о рьяности моего слуги. Оно говорило мне, как среди переходов от света к тьме, на самом ужасном месте, встретились вдруг два человека, как руки их сцепились вместе, как, не издавая ни единого крика, они продолжали бороться до тех пор, пока один из них не рухнул вниз с этих ужасных скал. Быть может, исчезновение этого человека уже открыто. Что, если это увидят в ту минуту, когда мы будем на лестнице, сверху которой его сбросили? Мысли эти, подумал я, могут прийти в голову только трусу. Я решил не думать и, попросив Окиаду указать мне путь, последовал за ним.
Мы поднимались быстро; войлок на ногах заглушал наши шаги. Я много раз карабкался на Альпы и не боюсь высоты. В другое время я пришел бы в восторг от свежего воздуха и чудесной панорамы земли и моря, открывшейся передо мной. С левой стороны я увидел Вилла-до-Порто; далеко впереди мерцали огни моей собственной яхты, как бы говорившие мне о том, что друзья мои близко. Внизу под нами чернела вилла Сент-Джордж, ничем не освещенная и казавшаяся покинутой. Я говорю «казавшаяся», потому что повторный взгляд мой на нее указал мне движущиеся тени по освещенной луной тропинке, фигуры часовых, поставленных у дверей. Они, наверное, уже обнаружили нас. Весьма возможно, что они говорили о нас сторожу лестницы; весьма возможно, что они преднамеренно держались в стороне. Но я не задумывался над этим, ибо после тяжелого подъема мы добрались, наконец, до скалистого прохода и очутились на дорожке, годной только для верховой езды – шириной в тридцать дюймов и без всякой защиты со стороны пропасти. Здесь, как и в лесу, Окиада двигался вперед ползком с необыкновенной осторожностью. Тропинка огибала гору на расстоянии почти четверти мили, пока мы не очутились на открытом плато с огромным отверстием впереди, напоминающим вход в пещеру внутри самой горы. Я понял, что мы достигли конца нашего путешествия. Несколько минут лежали мы молча вместе с моим проводником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61