Она полюбила маленькую сиротку, как родную. Но вот уже скоро год, как Цилла переселилась к деду в его высокую пещеру «у самого неба». Несмотря на свой преклонный возраст, Мудрый Старец продолжал жить на этой головокружительной высоте и предпочитал свое подоблачное жилище всем другим. Он проводил там в трудах и размышлениях все долгие зимние дни. В обязанности Нума входила доставка дров для его костра. Вспомнив о зиме, Нум невольно поежился, словно его обнаженной кожи коснулось ледяное дыхание северного ветра. В такие холодные дни хорошо укрыться под сводами теплой пещеры, за высокой оградой из камней и бревен, защищающей вход, и сидеть у костра, устремив мечтательный взгляд на танцующие языки пламени и держа в своей ладони маленькую ручку Циллы. «Цилла разлюбила меня с тех пор, как я стал калекой, — с горечью подумал Нум. — Она должна презирать меня…» Он яростно прижал кулаки к закрытым векам и решил больше ни о чем не думать. Но — увы! — это было невозможно. Помимо воли перед его глазами одна за другой вставали яркие картины, заставляя его снова и снова переживать унизительные последствия своего увечья. Нум представил себе возвращение Мадаев в долину Красной реки: длинную вереницу мужчин, женщин и детей, медленно бредущих на Север вдоль ручьев и рек. Они то переваливают через холмы, то продираются сквозь заросли кустарников и деревьев, уже тронутые дыханием осени, то переходят вброд реку в том самом месте, где Нум весной повредил ногу. Огромные куски вяленого мяса — зимние запасы пищи, — которые Мадаи несут с собой, подвесив к длинным жердям, наполовину выделанные шкуры зверей, рога и кости, необходимые для изготовления оружия и рабочих инструментов, издают резкий запах, привлекающий гиен, шакалов и волков. Каждый вечер звери устраивают вокруг лагеря Мадаев леденящий душу концерт, и люди засыпают беспокойным сном под злобное завывание голодных хищников. Мадаи спят плохо, едят мало и идут целыми днями, без отдыха и передышки, до тех пор, пока высланные вперед разведчики не заметят наконец вдали широкую ленту Красной реки у подножия высоких утесов… Погруженный в свои мысли, Нум внезапно вздрогнул, ощутив на лице струю прохладного ночного воздуха. Тхор и Ури вернулись; Большой Охотничий Совет закончился.
Нум приподнялся на локте и обернулся. Завеса из коры, закрывавшая вход в хижину, была откинута, удерживаемая могучей рукой с длинными смуглыми пальцами. Молочный свет полной луны озарял внутренность жилища. Стоя на пороге, близнецы обменялись несколькими словами со своим спутником, огромная тень которого могла принадлежать только Кушу, вождю племени Мадаев.
— Он спит, отец! — вполголоса сказал Ури.
— Пусть спит, — ответил тоже шепотом Куш. — Это самое лучшее, что он может делать. Бедный мальчик!
Нум резко выпрямился. Жалость прозвучавшая в словах отца, оскорбляла его. Он считал, что жалеть следует только дряхлых стариков, людей, больных неизлечимой болезнью, или совсем маленьких детей, которые страдают и мучаются, не сознавая того, что с ними происходит. Но он-то, Нум, не был ни стариком, ни больным и уже не считал себя больше ребенком. «Я ранен… я только ранен… Но я хочу выздороветь и выздоровею… и они не будут больше говорить про меня:» Бедный мальчик!», они еще увидят, на что я способен!» Наклонившись и пригнув головы, близнецы вошли в хижину. Но макушки их все равно касались толстых веток, служивших остовом крыши. Длинные черные волосы обрамляли загорелые лица юношей. Они заплетут их в косы, когда отправятся на Большую Охоту, если Совет назначил ей наконец время и место. Тхор и Ури были похожи друг на друга как две капли воды. В детстве, когда они были совсем крошками, Мамма, их мать, надевала на руки малышей браслеты из разноцветных камушков: красных — для Тхора и зеленых — для Ури. Но озорные мальчишки порой нарочно менялись браслетами, и Мамме лишь с трудом удавалось отличить сыновей друг от друга. Эту шутку Тхор и Ури повторяли бесконечное количество раз и неизменно получали при этом огромное удовольствие. Они хохотали во все горло, обнажая крепкие белые зубы, и все Мадаи, как один человек, смеялись вместе с ними. Но теперь, несмотря на всю свою беспечность, близнецы уже много дней не помышляли о веселье. Вместе с другими Мадаями, молодыми и старыми, они страдали от голода, а главное — от мучительного беспокойства за будущее. Озабоченность их была вызвана не сколько недостатком ежедневной пищи, сколько необходимостью заготовить за лето огромные запасы вяленого мяса и жира, достаточные для пропитания племени во время долгой суровой зимы, которую Мадаи проводили, укрывшись в теплой глубине обширных пещер. Все свои надежды племя возлагало теперь на Большую Охоту, проводимую ежегодно осенью, когда бизоны откочевывают с высокогорных альпийских пастбищ в глубокие, защищенные от зимних ветров долины. Если Большая Охота будет неудачной, Мадаи останутся на зиму без мяса, служащего им в эту пору года единственной пищей, и без шкур, защищающих от пурги и мороза их обнаженные тела. А это означает смерть для всего племени, медленную и мучительную смерть от голода и холода.
Инстинкт самосохранения вынуждал Мадаев каждую весну откочевывать всем племенем на юг, чтобы не истребить окончательно дичь, населявшую их родную долину. Там, у подножия южных гор, были расположены их четко ограниченные охотничьи угодья, которыми Мадаи пользовались с большим умом и осмотрительностью. Законы племени строго запрещали охотникам истреблять животных бесцельно, ради одного удовольствия: дичь разрешалось убивать только для пищи. Летом Мадаи охотились на диких лошадей, косуль, кабанов, каменных баранов, а осенью, во время перекочевки стад, — на северных оленей и бизонов. Они всегда щадили самок, особенно весною и летом, когда у тех были детеныши, и старались не забираться на чужие охотничьи территории, чтобы избежать столкновений с соседними племенами. Но в этом году Мадаев с самого начала лета преследовали неудачи. Лесной пожар уничтожил весной густые заросли деревьев и кустарников, простиравшиеся между обширным болотом, окруженным скалами, и первыми отрогами высоких гор. Стада травоядных, напуганные огнем, покинули долину, укрылись на крутых горных склонах и все лето оставались там. Охотники племени не отваживались забираться за дичью в горы, дикие и малодоступные, увенчанные белоснежной короной вечных снегов, и к тому же изобиловавшие волками, пещерными львами, огромными свирепыми медведями, а может быть, и другими, неведомыми еще людям чудовищами.
Мадаи пытались добывать себе пропитание на уцелевшей от пожара территории. Но там оставалась лишь мелкая дичь: зайцы и кролики, куропатки и рябчики, небольшое стадо кабанов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43