В этот вторник в 11:30 в коридоре зародилась уверенность в победе, затем уверенность эта проникла и в комнату инспекторов и по внутреннему телефону передалась шефу, от шефа — главному шефу, а затем и следователю Фрегару. Но победу на этот раз торжествовали без громкого смеха и глупых шуточек, как это бывало обычно, и слава Богу, потому что ровно через 18 минут, в 11:48, от их оптимизма осталось лишь горькое воспоминание, от которого они предпочли бы поскорее избавиться. С точки зрения Таркена, человека, привыкшего рассуждать логично, в любом деле об убийстве должны быть убийца, жертва и свидетели, а тут уже никого не оставалось.
В 11:20 контролеры, проверявшие билеты в «Фокейце», сообщили, что хорошо помнят человека, имевшего приметы Роже Трамони. Они видели его в коридоре поезда.
В 11:30 кассиры с улицы Круа-де-Пти-Шан узнали официанта кафе на фототелеграмме, которую им предъявил Жуй. Фактически он уже в их руках. Он в Париже. Теперь остается только просмотреть все регистрационные карточки в гостиницах, проверить удостоверение личности, рутинная работа.
— Если он и уехал из Парижа, то не раньше десяти или одиннадцати вечера, из-за этой малышки. Но осталась еще Гароди. Она опасна для него не меньше, чем остальные. Он, должно быть, и ее захочет убрать. Значит, он пока еще здесь.
Приблизительно так рассуждали все, кроме, может быть, Таркена, чьи мысли были целиком поглощены револьвером, и Габера, которого интересовала лишь его головоломка: он не выпускал ее из рук, даже когда в очередной раз с рассеянным видом допрашивал жену электронщика.
В 11:40 позвонили с ипподрома в Венсеннском лесу. Все четырнадцать новых банкнот обнаружены в воскресной выручке.
— Уж слишком хорошо для психа он соображает, — заметил Таркен. — Он бы мог менять свои банкноты по одной в магазинах, но на него могли бы обратить внимание. Риск попасться увеличивался в четырнадцать раз. Тогда как бега — это такая лавочка! Там вовсе незачем много тратить, чтобы сплавить все эти банкноты. Если он к тому же сквалыга, он мог сделать четырнадцать ставок по пятьсот франков. Только во второй половине дня десять заездов, работают десятки касс, ему оставалось лишь переходить от одной кассы к другой. Там такая прорва народу, никто никого не заметит.
В кассах и впрямь никто не запомнил этого типа. Малле скомкал листок со списком новых банкнот и бросил его в корзину для бумаг у стола шефа.
— Этот подонок, чего доброго, еще, может, и выиграл в одном или двух заездах.
В эту минуту, зажав пальто из верблюжьей шерсти под мышкой, чуть застенчиво, как и всегда, в комнату вошел Парди, его смуглое лицо было бесстрастным. Было 11 часов 46 минут.
— Я нашел его, — сказал он.
— Трамони?
— Да, его.
— Где?
— В Сене. Его выловили вчера днем. Я отыскал его у Буало, как и Кабура. Буало все это уже начинает надоедать. Он говорит, что это подрывает уважение к его службе.
У Грацци на лице еще блуждала улыбка. Это было странно, но он физически ощутил, как улыбка его исчезает и губы складываются в глуповатую, жалкую гримасу.
— Ты что, спятил? — спросил Таркен.
— Вовсе нет, — возразил Тино Росси. — Он в морге. Я сам его только что видел. Сомнений быть не может. И с дыркой в голове, как и у остальных.
— Когда это случилось? — завопил Таркен.
— Не кричите вы так. Мы опростоволосились, это ясно. Он умер в субботу днем. А в Сену попал в субботу вечером на набережной Ране. Его заметила девочка, когда он всплыл.
Ровно в 11 часов 48 минут, когда Таркен успел только закурить сигарету, сидя в своем кресле, словно боксер, которого измотали ударами, когда Грацци все еще надеялся, что это ошибка, или простое совпадение, или шутка Парди, или еще что-нибудь в этом роде, в кабинет вошел Алуайо, а следом за ним со своей вечной головоломкой в руках появился и Габер.
— Она раскололась. Простите, шеф, но я только успел поднять руку, чтобы дать ей оплеуху. Клянусь вам, я ее не ударил.
Таркен никак не мог понять, о ком он говорит.
— Гароди, you see, — объяснил Алуайо. — Ее не было в поезде.
— Что?!
— Не было. Билет-то она взяла, но не воспользовалась им. Она села в поезд, который отходил в полдень. Грязная история, эта дамочка та еще штучка. Ее муж в пятницу вкалывал. А в полдень отходил еще один поезд. И вот вместо того, чтобы уехать вечерним поездом, она села в этот дневной. В Париже она встретилась с одним типом, своим дружком, он тоже электронщик. У меня есть его адрес. Она провела с ним ночь в гостинице на улице Гей-Люссака, он там живет. В субботу утром он отвез ее на вокзал. Она купила перронный билет. И вышла вместе с пассажирами, приехавшими из Марселя, свеженькая как огурчик, и расцеловалась со свекровью, ожидавшей ее на вокзале.
Молчание, каким было встречено сообщение о его небольшой победе, смутило Алуайо. Он решил, что ему следует продолжить, и договорил уже без прежнего энтузиазма:
— Она, понимаете, не могла сказать, что ее не было в поезде. Она говорит, что все это слишком глупо, что жизнь ее загублена. Она говорит, что я не знаю ее свекрови. Она плачет…
— Да заткнешься ты наконец? Это произнес Грацци, он стоял рядом с шефом, не смея взглянуть на блокнот, который все еще держал в руках, не смея засунуть его в карман, не смея каким-нибудь неловким движением привлечь внимание к своему злополучному блокноту.
Шеф поднялся с погасшим окурком во рту, положил ладонь на руку Грацци, потом дважды дружески похлопал его по плечу, сказал: ладно, сейчас он состряпает отчет, и нечего ему, Грацци, портить себе кровь, не получилось так не получилось. Но этому негодяю от них не уйти, рано или поздно они его наверняка поймают.
— А сейчас надо постараться какое-то время не попадаться начальству на глаза. Мы это дело не закрываем. Но сейчас надо сидеть тихо. В этом деле у нас имелись и жертва, и убийца, и свидетели. Теперь не осталось ни свидетелей, ни убийцы. Ну, а поскольку жертвы не говорят, я последую их примеру, ребята, и ухожу.
У дверей, натягивая пальто, он сказал:
— Вернусь в два часа, тогда соединим все, что у нас осталось, сделаем, что сможем.
А в это время стоявший на пороге полицейский упорно пытался привлечь к себе внимание Грацци. Но безуспешно: тот смотрел на шефа, а шеф никогда ни на кого не смотрел.
— Мсье Грацциано, — сказал наконец полицейский, — в приемной находится молодая особа, ее фамилия Бомба. Она хочет поговорить лично с вами и ни с кем другим.
Грацци слышал лишь шефа, который заявил, что раз этой дурехи не было в купе, значит, ее полку занимал кто-то другой, поскольку место-то было занято. Разве это не логично?
Грацци машинально отстранил полицейского, который дотронулся до его руки, отстранил Габера, дернувшего его за рукав (что это с Габером?) и спрятал ставший теперь ненужным блокнот во внутренний карман пиджака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
В 11:20 контролеры, проверявшие билеты в «Фокейце», сообщили, что хорошо помнят человека, имевшего приметы Роже Трамони. Они видели его в коридоре поезда.
В 11:30 кассиры с улицы Круа-де-Пти-Шан узнали официанта кафе на фототелеграмме, которую им предъявил Жуй. Фактически он уже в их руках. Он в Париже. Теперь остается только просмотреть все регистрационные карточки в гостиницах, проверить удостоверение личности, рутинная работа.
— Если он и уехал из Парижа, то не раньше десяти или одиннадцати вечера, из-за этой малышки. Но осталась еще Гароди. Она опасна для него не меньше, чем остальные. Он, должно быть, и ее захочет убрать. Значит, он пока еще здесь.
Приблизительно так рассуждали все, кроме, может быть, Таркена, чьи мысли были целиком поглощены револьвером, и Габера, которого интересовала лишь его головоломка: он не выпускал ее из рук, даже когда в очередной раз с рассеянным видом допрашивал жену электронщика.
В 11:40 позвонили с ипподрома в Венсеннском лесу. Все четырнадцать новых банкнот обнаружены в воскресной выручке.
— Уж слишком хорошо для психа он соображает, — заметил Таркен. — Он бы мог менять свои банкноты по одной в магазинах, но на него могли бы обратить внимание. Риск попасться увеличивался в четырнадцать раз. Тогда как бега — это такая лавочка! Там вовсе незачем много тратить, чтобы сплавить все эти банкноты. Если он к тому же сквалыга, он мог сделать четырнадцать ставок по пятьсот франков. Только во второй половине дня десять заездов, работают десятки касс, ему оставалось лишь переходить от одной кассы к другой. Там такая прорва народу, никто никого не заметит.
В кассах и впрямь никто не запомнил этого типа. Малле скомкал листок со списком новых банкнот и бросил его в корзину для бумаг у стола шефа.
— Этот подонок, чего доброго, еще, может, и выиграл в одном или двух заездах.
В эту минуту, зажав пальто из верблюжьей шерсти под мышкой, чуть застенчиво, как и всегда, в комнату вошел Парди, его смуглое лицо было бесстрастным. Было 11 часов 46 минут.
— Я нашел его, — сказал он.
— Трамони?
— Да, его.
— Где?
— В Сене. Его выловили вчера днем. Я отыскал его у Буало, как и Кабура. Буало все это уже начинает надоедать. Он говорит, что это подрывает уважение к его службе.
У Грацци на лице еще блуждала улыбка. Это было странно, но он физически ощутил, как улыбка его исчезает и губы складываются в глуповатую, жалкую гримасу.
— Ты что, спятил? — спросил Таркен.
— Вовсе нет, — возразил Тино Росси. — Он в морге. Я сам его только что видел. Сомнений быть не может. И с дыркой в голове, как и у остальных.
— Когда это случилось? — завопил Таркен.
— Не кричите вы так. Мы опростоволосились, это ясно. Он умер в субботу днем. А в Сену попал в субботу вечером на набережной Ране. Его заметила девочка, когда он всплыл.
Ровно в 11 часов 48 минут, когда Таркен успел только закурить сигарету, сидя в своем кресле, словно боксер, которого измотали ударами, когда Грацци все еще надеялся, что это ошибка, или простое совпадение, или шутка Парди, или еще что-нибудь в этом роде, в кабинет вошел Алуайо, а следом за ним со своей вечной головоломкой в руках появился и Габер.
— Она раскололась. Простите, шеф, но я только успел поднять руку, чтобы дать ей оплеуху. Клянусь вам, я ее не ударил.
Таркен никак не мог понять, о ком он говорит.
— Гароди, you see, — объяснил Алуайо. — Ее не было в поезде.
— Что?!
— Не было. Билет-то она взяла, но не воспользовалась им. Она села в поезд, который отходил в полдень. Грязная история, эта дамочка та еще штучка. Ее муж в пятницу вкалывал. А в полдень отходил еще один поезд. И вот вместо того, чтобы уехать вечерним поездом, она села в этот дневной. В Париже она встретилась с одним типом, своим дружком, он тоже электронщик. У меня есть его адрес. Она провела с ним ночь в гостинице на улице Гей-Люссака, он там живет. В субботу утром он отвез ее на вокзал. Она купила перронный билет. И вышла вместе с пассажирами, приехавшими из Марселя, свеженькая как огурчик, и расцеловалась со свекровью, ожидавшей ее на вокзале.
Молчание, каким было встречено сообщение о его небольшой победе, смутило Алуайо. Он решил, что ему следует продолжить, и договорил уже без прежнего энтузиазма:
— Она, понимаете, не могла сказать, что ее не было в поезде. Она говорит, что все это слишком глупо, что жизнь ее загублена. Она говорит, что я не знаю ее свекрови. Она плачет…
— Да заткнешься ты наконец? Это произнес Грацци, он стоял рядом с шефом, не смея взглянуть на блокнот, который все еще держал в руках, не смея засунуть его в карман, не смея каким-нибудь неловким движением привлечь внимание к своему злополучному блокноту.
Шеф поднялся с погасшим окурком во рту, положил ладонь на руку Грацци, потом дважды дружески похлопал его по плечу, сказал: ладно, сейчас он состряпает отчет, и нечего ему, Грацци, портить себе кровь, не получилось так не получилось. Но этому негодяю от них не уйти, рано или поздно они его наверняка поймают.
— А сейчас надо постараться какое-то время не попадаться начальству на глаза. Мы это дело не закрываем. Но сейчас надо сидеть тихо. В этом деле у нас имелись и жертва, и убийца, и свидетели. Теперь не осталось ни свидетелей, ни убийцы. Ну, а поскольку жертвы не говорят, я последую их примеру, ребята, и ухожу.
У дверей, натягивая пальто, он сказал:
— Вернусь в два часа, тогда соединим все, что у нас осталось, сделаем, что сможем.
А в это время стоявший на пороге полицейский упорно пытался привлечь к себе внимание Грацци. Но безуспешно: тот смотрел на шефа, а шеф никогда ни на кого не смотрел.
— Мсье Грацциано, — сказал наконец полицейский, — в приемной находится молодая особа, ее фамилия Бомба. Она хочет поговорить лично с вами и ни с кем другим.
Грацци слышал лишь шефа, который заявил, что раз этой дурехи не было в купе, значит, ее полку занимал кто-то другой, поскольку место-то было занято. Разве это не логично?
Грацци машинально отстранил полицейского, который дотронулся до его руки, отстранил Габера, дернувшего его за рукав (что это с Габером?) и спрятал ставший теперь ненужным блокнот во внутренний карман пиджака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46