Спустя полчаса приехал Микки. И ему Эна ничего не говорила. Он понятия не имел, где она может быть. Подбросил меня в гараж на своем желтом грузовике, и я стал названивать мадемуазель Дье. Но там никто не отвечал. Положив мне руку на плечо, Жюльетта сказала: «Не волнуйся, она вернется». А Анри Четвертый с салфеткой за воротом стоял рядом, уставясь в пол и засунув руки в карманы.
До часу ночи я вместе с братьями ждал ее во дворе. Бу-Бу помалкивал, я тоже. Лишь Микки строил догадки. Мол, захандрила и отправилась к мадемуазель Дье – снова вместе поужинать, как в день рождения. Он еще что-то болтал, сам не веря своим словам. А я знал, что это насовсем, что она не вернется. Был уверен в этом. Но не хотелось разреветься перед ними, и я сказал: «Пошли спать».
В восемь утра я дозвонился мадемуазель Дье. Она Эну не видела. Ничего не знала. Я уже собирался повесить трубку, и она вдруг сказала: «Обождите». Я подождал. Было слышно ее дыхание, словно она стояла рядом в комнате. Наконец сказала: «Нет. Ничего Не знаю». Я заорал в трубку: «Если вы что-нибудь знаете, скажите!». Та молчала. Я снова спросил: «Ну что?» – и услышал: «Ничего не знаю. Если что-нибудь услышите или она вернется, позвоните мне, пожалуйста». Если что-нибудь услышите! Я сказал, что она может на меня рассчитывать, это будет моей первейшей заботой, и, не попрощавшись, повесил трубку.
В полдень я опять пошел к Еве Браун. Она сидела во дворе с секачом в руках и с красными глазами. Сказала со своим акцентом, который так напоминал Эну: «Я уверена, что она пришлет мне весточку. Я знаю свою дочь». Тогда я спросил: «А на каких ролях тут я? Собачьих?». Опустив голову, та ответила: «Никто не мешает вам верить, как и мне, что она напишет». Я сказал ей, вставая: «Она поехала повидать прежнего любовника, вот что я думаю. И вы знаете кого. Она тихо покачала головой и вздохнула, всем видом показывая, капая чушь пришла мне в голову. Потом растолковала: „Об этом она бы вам сказала прямо, вы и сами знаете“.
В тот день я опять обедал у нее, но мы мало разговаривали. Только тогда я понял, насколько дочь похожа на нее. Короткий нос, светлые глаза, медлительная походка. Перед моим уходом сказала: «Если она мне когда-нибудь позволит, я расскажу вам, какой она была хорошей маленькой девочкой и сколько страдала». И едва сдерживала слезы, а я знал, что вдоволь наплачется, когда останется одна. Я спросил: «А мужу-то вы сказали?». Но та отрицательно покачала головой.
Назавтра или через день, уж не помню, Ева Браун пришла ко мне в гараж. Как раз проехал на своей малолитражке почтарь. Для меня у него ничего не было, а ей он вручил открытку от дочери. Открытка с дедовским автомобилем, а не с пейзажем, а на ней штемпель Авиньона – 29 июля.
Шариковой ручкой, знакомым почерком, без точек и запятых было написано:
«Моя дорогая мама! Не расстраивайся из-за меня, я скоро вернусь. Не знаю, что написать Пинг-Понгу. Покажи ему открытку, он не дурак и все поймет. Пусть скажут Коньяте, что у меня порядок, остальным тоже. Больше нет места, писать бросаю. Не огорчайся. Целую Твоя дочь».
По-моему, она вычеркнула «Эна» и большими буквами написала в углу: «ЭЛИАНА».
Сев на подножку грузовика, который чинил, я осторожно держал открытку, стараясь не запачкать. Потом еще раз поглядел на оборот: «1930 г. „Делайе“. Модель 108».
Я спросил Еву Браун, знает ли она кого-нибудь в Авиньоне. Та сказала – нет. А после сама спросила, понял ли я, что имела в виду ее дочь. Отвечаю – да. Она спросила, с какими намерениями это было сделано. Я ответил – с хорошими.
Теперь-то я знаю, зачем она поехала в город, где прежде никогда не бывала. Знаю и то, что при своих заботах нашла время выбрать в магазине или табачной лавке эту открытку. Разве это не говорит, что она любила меня?
7
Моя собственная «делайе» имеет двадцать лошадиных сил, шесть цилиндров, три карбюратора, руль справа и может дать 170 километров в час. Хорошая машина, она очень помогла мне прожить последнюю неделю. Я нарочно возился с ней ночами, оттягивая возвращение в пустую комнату, и раза два-три даже ночевал в гараже. Мне не хотелось разговаривать с братьями. Что мог я им сказать?
В воскресенье хозяин одолжил мне свою «ДС», и я поехал в Авиньон. Я поставил ее около крепостной стены и стал заходить во все гостиницы, спрашивая об Эне. Как я узнал позже, в то воскресенье ее в Авиньоне не было. Она продолжала свою гонку. Вернувшись под конец дня к «ДС», я долго просидел, разглядывая через ветровое стекло крепостные стены. Затем включил зажигание. При мне была та открытка. Под Форкалькье я остановился поесть и заодно рассмотрел ее еще раз. Не читая. Я знал ее наизусть.
В среду ночью мотор «делайе» впервые заработал ровно. Анри Четвертый был рядом. Он сказал: «Надо еще проверить. Но самое трудное позади». Мы вслушивались, как стучит выхлопная труба, он зажал ее рукой. Я сказал: «Если все дело в этом, закончу быстро». Заночевал в гараже. Утром меня разбудила Жюльетта. Вызывали на новый пожар невесть куда. Я сказал, что не поеду; все еще надеялся, что Эна вернется, хотел быть на месте.
Накануне я был в пожарке, ходил в аптеку будто купить аспирин, а на самом деле посмотреть поближе, как выглядит тот Филипп. Ему лет сорок, с меня ростом, тощий – такие ей всегда нравились. Похож на состарившегося студента, если хотите. Разговаривает отрывистыми фразами, прячет глаза, видно, застенчивый. Я сказал, что я муж Эны. Он это знал. Я спросил, давно ли он ее видел. Он покачал головой, извинился и занялся покупательницей. Я увидел, что его помощница, девица лет тридцати с хмурым лицом, собирается уходить. Я обождал на крыльце, но ничего от нее не добился, кроме угрозы позвать полицию.
Проходя мимо «Ройаля», посмотрел на афишу с Джерри Льюисом. Тут появилась Лулу-Лу, сказала, что завтра днем свободна, и я на четыре часа дня назначил ей свидание при выезде из города.
В четверг, значит, в четыре я встретился с Лулу-Лу, приехал на гаражной малолитражке. Новости у нас расходятся быстро, и мне не пришлось ничего объяснять. Она сказала: «Муж в Ницце. Идем ко мне». Они живут в старом доме на дороге в Пюже-Тенье. Лулу-Лу налила мне пива, и мы поговорили. Она сказала: «Эта девушка не для тебя. Я ничего против нее не имею, я даже ее не знаю. Но тебе неизвестно, с кем она водилась прежде, до переезда в вашу деревню, ты вообще ничего о ней не знаешь».
После нескольких бутылок я запустил ей руку под юбку, говорил какую-то глупость – дескать, только она меня и понимала и всякое такое. И мы отправились в спальню. Но когда она разделась, мне стало стыдно смотреть на нее – не объяснить почему – может, мне показалось, что я веду себя нечестно по отношению и к Элиане, и к ней самой. Я пробормотал: «Извини», и она проводила меня до двери, сказав «Поговори-ка с братом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
До часу ночи я вместе с братьями ждал ее во дворе. Бу-Бу помалкивал, я тоже. Лишь Микки строил догадки. Мол, захандрила и отправилась к мадемуазель Дье – снова вместе поужинать, как в день рождения. Он еще что-то болтал, сам не веря своим словам. А я знал, что это насовсем, что она не вернется. Был уверен в этом. Но не хотелось разреветься перед ними, и я сказал: «Пошли спать».
В восемь утра я дозвонился мадемуазель Дье. Она Эну не видела. Ничего не знала. Я уже собирался повесить трубку, и она вдруг сказала: «Обождите». Я подождал. Было слышно ее дыхание, словно она стояла рядом в комнате. Наконец сказала: «Нет. Ничего Не знаю». Я заорал в трубку: «Если вы что-нибудь знаете, скажите!». Та молчала. Я снова спросил: «Ну что?» – и услышал: «Ничего не знаю. Если что-нибудь услышите или она вернется, позвоните мне, пожалуйста». Если что-нибудь услышите! Я сказал, что она может на меня рассчитывать, это будет моей первейшей заботой, и, не попрощавшись, повесил трубку.
В полдень я опять пошел к Еве Браун. Она сидела во дворе с секачом в руках и с красными глазами. Сказала со своим акцентом, который так напоминал Эну: «Я уверена, что она пришлет мне весточку. Я знаю свою дочь». Тогда я спросил: «А на каких ролях тут я? Собачьих?». Опустив голову, та ответила: «Никто не мешает вам верить, как и мне, что она напишет». Я сказал ей, вставая: «Она поехала повидать прежнего любовника, вот что я думаю. И вы знаете кого. Она тихо покачала головой и вздохнула, всем видом показывая, капая чушь пришла мне в голову. Потом растолковала: „Об этом она бы вам сказала прямо, вы и сами знаете“.
В тот день я опять обедал у нее, но мы мало разговаривали. Только тогда я понял, насколько дочь похожа на нее. Короткий нос, светлые глаза, медлительная походка. Перед моим уходом сказала: «Если она мне когда-нибудь позволит, я расскажу вам, какой она была хорошей маленькой девочкой и сколько страдала». И едва сдерживала слезы, а я знал, что вдоволь наплачется, когда останется одна. Я спросил: «А мужу-то вы сказали?». Но та отрицательно покачала головой.
Назавтра или через день, уж не помню, Ева Браун пришла ко мне в гараж. Как раз проехал на своей малолитражке почтарь. Для меня у него ничего не было, а ей он вручил открытку от дочери. Открытка с дедовским автомобилем, а не с пейзажем, а на ней штемпель Авиньона – 29 июля.
Шариковой ручкой, знакомым почерком, без точек и запятых было написано:
«Моя дорогая мама! Не расстраивайся из-за меня, я скоро вернусь. Не знаю, что написать Пинг-Понгу. Покажи ему открытку, он не дурак и все поймет. Пусть скажут Коньяте, что у меня порядок, остальным тоже. Больше нет места, писать бросаю. Не огорчайся. Целую Твоя дочь».
По-моему, она вычеркнула «Эна» и большими буквами написала в углу: «ЭЛИАНА».
Сев на подножку грузовика, который чинил, я осторожно держал открытку, стараясь не запачкать. Потом еще раз поглядел на оборот: «1930 г. „Делайе“. Модель 108».
Я спросил Еву Браун, знает ли она кого-нибудь в Авиньоне. Та сказала – нет. А после сама спросила, понял ли я, что имела в виду ее дочь. Отвечаю – да. Она спросила, с какими намерениями это было сделано. Я ответил – с хорошими.
Теперь-то я знаю, зачем она поехала в город, где прежде никогда не бывала. Знаю и то, что при своих заботах нашла время выбрать в магазине или табачной лавке эту открытку. Разве это не говорит, что она любила меня?
7
Моя собственная «делайе» имеет двадцать лошадиных сил, шесть цилиндров, три карбюратора, руль справа и может дать 170 километров в час. Хорошая машина, она очень помогла мне прожить последнюю неделю. Я нарочно возился с ней ночами, оттягивая возвращение в пустую комнату, и раза два-три даже ночевал в гараже. Мне не хотелось разговаривать с братьями. Что мог я им сказать?
В воскресенье хозяин одолжил мне свою «ДС», и я поехал в Авиньон. Я поставил ее около крепостной стены и стал заходить во все гостиницы, спрашивая об Эне. Как я узнал позже, в то воскресенье ее в Авиньоне не было. Она продолжала свою гонку. Вернувшись под конец дня к «ДС», я долго просидел, разглядывая через ветровое стекло крепостные стены. Затем включил зажигание. При мне была та открытка. Под Форкалькье я остановился поесть и заодно рассмотрел ее еще раз. Не читая. Я знал ее наизусть.
В среду ночью мотор «делайе» впервые заработал ровно. Анри Четвертый был рядом. Он сказал: «Надо еще проверить. Но самое трудное позади». Мы вслушивались, как стучит выхлопная труба, он зажал ее рукой. Я сказал: «Если все дело в этом, закончу быстро». Заночевал в гараже. Утром меня разбудила Жюльетта. Вызывали на новый пожар невесть куда. Я сказал, что не поеду; все еще надеялся, что Эна вернется, хотел быть на месте.
Накануне я был в пожарке, ходил в аптеку будто купить аспирин, а на самом деле посмотреть поближе, как выглядит тот Филипп. Ему лет сорок, с меня ростом, тощий – такие ей всегда нравились. Похож на состарившегося студента, если хотите. Разговаривает отрывистыми фразами, прячет глаза, видно, застенчивый. Я сказал, что я муж Эны. Он это знал. Я спросил, давно ли он ее видел. Он покачал головой, извинился и занялся покупательницей. Я увидел, что его помощница, девица лет тридцати с хмурым лицом, собирается уходить. Я обождал на крыльце, но ничего от нее не добился, кроме угрозы позвать полицию.
Проходя мимо «Ройаля», посмотрел на афишу с Джерри Льюисом. Тут появилась Лулу-Лу, сказала, что завтра днем свободна, и я на четыре часа дня назначил ей свидание при выезде из города.
В четверг, значит, в четыре я встретился с Лулу-Лу, приехал на гаражной малолитражке. Новости у нас расходятся быстро, и мне не пришлось ничего объяснять. Она сказала: «Муж в Ницце. Идем ко мне». Они живут в старом доме на дороге в Пюже-Тенье. Лулу-Лу налила мне пива, и мы поговорили. Она сказала: «Эта девушка не для тебя. Я ничего против нее не имею, я даже ее не знаю. Но тебе неизвестно, с кем она водилась прежде, до переезда в вашу деревню, ты вообще ничего о ней не знаешь».
После нескольких бутылок я запустил ей руку под юбку, говорил какую-то глупость – дескать, только она меня и понимала и всякое такое. И мы отправились в спальню. Но когда она разделась, мне стало стыдно смотреть на нее – не объяснить почему – может, мне показалось, что я веду себя нечестно по отношению и к Элиане, и к ней самой. Я пробормотал: «Извини», и она проводила меня до двери, сказав «Поговори-ка с братом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72