67].
Часть исследователей, не очень внимательных к источникам, считала, что культ Перуна введен в Новгородской земле именно Добрыней около 980 г. [381, с. 316—317; 539, с. 395]. Это неверно. Данный культ практиковался у ильменских словен издревле; мероприятия Добрыни заключались не в создании нового капища, а в установке новой статуи и в активизации культовых отправлений.
Остатки святилища в уроч. Перынь (название говорит само за себя) исследованы археологами в 1951—1952 гг. [32, с. 14—15; 585; 588]. Найденные остатки датируются лепной керамикой, которая значительно древнее Х в. Таким образом, капище Перуна (а следовательно, и его культ) в Новгородской округе существовало задолго до Владимира и его дяди. Неудивительно, что действия последнего не встретили серьезного сопротивления со стороны новгородцев, которые безропотно ”жряху” Перуну ”аки богу” [250, с. 67].
Несомненно, в конце Х в. в Новгороде, ставшем именно в это время видным торговым и политическим центром, проживало немало христиан. Хозяйственная деятельность жителей, предполагавшая постоянные и тесные связи с разными странами, в частности на юге и западе, уже сама по себе является залогом справедливости этого тезиса. Именно наличием многочисленной христианской парафии, очевидно, и вызвана миссия Добрыни. Однако православная прослойка вынуждена была молчать. Человеческие жертвоприношения были убедительным методом приведения к покорности оппозиционной части населения, несогласной с идеологической доктриной верховного правителя.
Пагубность такого метода сказалась не сразу и в опосредованном виде. Это была последняя вспышка язычества. Владимир как один из наиболее выдающихся деятелей своего времени не мог не видеть, что старая религия уже изжила себя и стала тормозом общественного прогресса. Поэтому, укрепив собственное положение и освободившись (не без труда) от своих чрезмерно буйных помощников — варягов [250, с. 66—67], князь обратился к одной из форм монотеизма, что было необходимым и логически обусловленным шагом.
ГЛАВА IV
КРЕЩЕНИЕ ВЛАДИМИРА 988 г.
В правление Владимира Святославича Русь достигла неслыханного величия и могущества. Недаром его имя известно не только в литературных источниках отечественного, но и зарубежного происхождения. К сожалению, тезис об одноактном крещении Руси в результате внутреннего озарения великого князя отодвинул на задний план более важные мероприятия. Другое дело — тенденция к контаминации: отнесение к деятельности Владимира Святого фактов, не имевших к нему никакого отношения. Образ ”равноапостольного” просветителя Руси поглотил ряд других деятелей, также имевших большие заслуги перед страной.
Процесс утверждения легенды о Владимире хорошо прослеживается в древнерусском героическом эпосе, где центральной фигурой выступает князь ”Владимир Красное солнышко”. Заметим, однако, что и в этих произведениях образ Владимира далеко не идеализирован. Он и жестокий, и коварный, и трус, и слово свое не держит. Однако эти чисто человеческие недостатки отодвигаются на второй план перед мудрой и конструктивной позицией князя, который по крайней мере не мешает деятелям типа Добрыни Никитича и Ильи Муромца вершить свое дело [386; 532, с. 59—77; 536].
Часть былин Владимирова цикла действительно посвящена реальным событиям эпохи ”равноапостольского” князя: группа произведений, связанных с Добрыней, былина о Хотене Блудовиче; некоторые произведения об Илье Муромце (выздоровление героя; Соловей-разбойник, Сокол-корабль, Сокольник и т. п.). Остальные возникли позже, когда во главе государства стояли Ярослав Мудрый (былина о Соловье Будимировиче) [532, с. 78— 124]; Владимир Мономах (цикл, посвященный борьбе Руси с половцами, переосмысленными в татар — Тугарин Змеевич, Алеша Попович, Идолище и некоторые другие сюжеты — об Апраксе Королевичне, Ставре Гордятиниче и т. п.) [532, с. 104—106; 125—138]. Такая популярность князя в народе имела историческую почву и отражала признание заслуг Владимира. Однако удивительно, что эпический цикл, который довольно полно отразил государственную биографию ”равноапостольного” правителя, совершенно выпустил из внимания то, что новая историография ставила князю в наибольшую заслугу — христианизацию страны.
Прямых упоминаний о крещении самого князя (а тем более целого народа) вообще нет. Исследователи ищут отражение этого события в былине ”Добрыня и Змей”, где введение христианства якобы представлено в завуалированной, аллегорической форме [398; 408, с. 114—148; 409, с. 23—24; 410, с. 32—54; 513, с. 172— 198; 532, с. 68—71; 637, с. 7]. Но откуда же взялась эта исторически непонятная аллегоричность? С 988 г. христианство окончательно стало государственной религией, поэтому говорить о его победе не только разрешалось, но и поощрялось. Эзоповский язык здесь был бы неуместен. Невольно возникает ассоциация с ”заговором молчания”, который наблюдаем в иностранных источниках, и о котором шла речь выше.
Принято считать, что Змей, о котором говорится в былине, воплощает в себе древнерусское язычество. Победа над Змеем является победой христианства над языческой верой. Б. А. Рыбаков подчеркивает, что борьба Добрыни с Горынычем делится на два эпизода — соответственно двум главным этапам в процессе утверждения греческой веры на Руси (крещение 860 г. при Аскольде и в 988 г. — при Владимире) [532, с. 70]. Подчеркивается наличие некоторых красноречивых деталей, которые якобы перекликаются с коллизиями религиозной борьбы. К ним принадлежит, в частности, ”шапка земли греческой”, с помощью которой герою посчастливилось победить Змея. Эта шапка — монаший клобук, воплощающий веру в Христа [513, с. 184—187; 532, с. 69; 709]. Она представляет собой единственный христианский атрибут во всем сказании.
Более проблематично упоминание о ”Пучай-реке”, над берегами которой проходит поединок. Это вне всякого сомнения киевская Почайна. Б. А. Рыбаков вслед за В.Миллером и другими исследователями отмечает, что именно в Почайне происходило крещение киевлян в 988 г. [532, с. 69]. Однако реальные свидетельства о месте крещения (Днепр или Почайна) отсутствуют. ”Пучай-река” выступает не только в комментированном тексте, но и во многих других былинах как один из главных топографических элементов древнего Киева. Следовательно, и в данном случае вряд ли стоит искать какие-то специально скрытые идейные мотивы этого упоминания.
Совсем неуместными кажутся соображения по поводу ”полона”, захваченного Змеем и освобожденного Добрыней. Попытка рассматривать этот ”полон” как потенциальные жертвы языческим богам [532, с. 70] чересчур смелая: пленников насчитывалось 40 тысяч, среди них — 40 королей и 40 королевичей. Тем более что в средневековой Руси систематические человеческие жертвоприношения (даже если они и были) вряд ли приобретали такие масштабы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Часть исследователей, не очень внимательных к источникам, считала, что культ Перуна введен в Новгородской земле именно Добрыней около 980 г. [381, с. 316—317; 539, с. 395]. Это неверно. Данный культ практиковался у ильменских словен издревле; мероприятия Добрыни заключались не в создании нового капища, а в установке новой статуи и в активизации культовых отправлений.
Остатки святилища в уроч. Перынь (название говорит само за себя) исследованы археологами в 1951—1952 гг. [32, с. 14—15; 585; 588]. Найденные остатки датируются лепной керамикой, которая значительно древнее Х в. Таким образом, капище Перуна (а следовательно, и его культ) в Новгородской округе существовало задолго до Владимира и его дяди. Неудивительно, что действия последнего не встретили серьезного сопротивления со стороны новгородцев, которые безропотно ”жряху” Перуну ”аки богу” [250, с. 67].
Несомненно, в конце Х в. в Новгороде, ставшем именно в это время видным торговым и политическим центром, проживало немало христиан. Хозяйственная деятельность жителей, предполагавшая постоянные и тесные связи с разными странами, в частности на юге и западе, уже сама по себе является залогом справедливости этого тезиса. Именно наличием многочисленной христианской парафии, очевидно, и вызвана миссия Добрыни. Однако православная прослойка вынуждена была молчать. Человеческие жертвоприношения были убедительным методом приведения к покорности оппозиционной части населения, несогласной с идеологической доктриной верховного правителя.
Пагубность такого метода сказалась не сразу и в опосредованном виде. Это была последняя вспышка язычества. Владимир как один из наиболее выдающихся деятелей своего времени не мог не видеть, что старая религия уже изжила себя и стала тормозом общественного прогресса. Поэтому, укрепив собственное положение и освободившись (не без труда) от своих чрезмерно буйных помощников — варягов [250, с. 66—67], князь обратился к одной из форм монотеизма, что было необходимым и логически обусловленным шагом.
ГЛАВА IV
КРЕЩЕНИЕ ВЛАДИМИРА 988 г.
В правление Владимира Святославича Русь достигла неслыханного величия и могущества. Недаром его имя известно не только в литературных источниках отечественного, но и зарубежного происхождения. К сожалению, тезис об одноактном крещении Руси в результате внутреннего озарения великого князя отодвинул на задний план более важные мероприятия. Другое дело — тенденция к контаминации: отнесение к деятельности Владимира Святого фактов, не имевших к нему никакого отношения. Образ ”равноапостольного” просветителя Руси поглотил ряд других деятелей, также имевших большие заслуги перед страной.
Процесс утверждения легенды о Владимире хорошо прослеживается в древнерусском героическом эпосе, где центральной фигурой выступает князь ”Владимир Красное солнышко”. Заметим, однако, что и в этих произведениях образ Владимира далеко не идеализирован. Он и жестокий, и коварный, и трус, и слово свое не держит. Однако эти чисто человеческие недостатки отодвигаются на второй план перед мудрой и конструктивной позицией князя, который по крайней мере не мешает деятелям типа Добрыни Никитича и Ильи Муромца вершить свое дело [386; 532, с. 59—77; 536].
Часть былин Владимирова цикла действительно посвящена реальным событиям эпохи ”равноапостольского” князя: группа произведений, связанных с Добрыней, былина о Хотене Блудовиче; некоторые произведения об Илье Муромце (выздоровление героя; Соловей-разбойник, Сокол-корабль, Сокольник и т. п.). Остальные возникли позже, когда во главе государства стояли Ярослав Мудрый (былина о Соловье Будимировиче) [532, с. 78— 124]; Владимир Мономах (цикл, посвященный борьбе Руси с половцами, переосмысленными в татар — Тугарин Змеевич, Алеша Попович, Идолище и некоторые другие сюжеты — об Апраксе Королевичне, Ставре Гордятиниче и т. п.) [532, с. 104—106; 125—138]. Такая популярность князя в народе имела историческую почву и отражала признание заслуг Владимира. Однако удивительно, что эпический цикл, который довольно полно отразил государственную биографию ”равноапостольного” правителя, совершенно выпустил из внимания то, что новая историография ставила князю в наибольшую заслугу — христианизацию страны.
Прямых упоминаний о крещении самого князя (а тем более целого народа) вообще нет. Исследователи ищут отражение этого события в былине ”Добрыня и Змей”, где введение христианства якобы представлено в завуалированной, аллегорической форме [398; 408, с. 114—148; 409, с. 23—24; 410, с. 32—54; 513, с. 172— 198; 532, с. 68—71; 637, с. 7]. Но откуда же взялась эта исторически непонятная аллегоричность? С 988 г. христианство окончательно стало государственной религией, поэтому говорить о его победе не только разрешалось, но и поощрялось. Эзоповский язык здесь был бы неуместен. Невольно возникает ассоциация с ”заговором молчания”, который наблюдаем в иностранных источниках, и о котором шла речь выше.
Принято считать, что Змей, о котором говорится в былине, воплощает в себе древнерусское язычество. Победа над Змеем является победой христианства над языческой верой. Б. А. Рыбаков подчеркивает, что борьба Добрыни с Горынычем делится на два эпизода — соответственно двум главным этапам в процессе утверждения греческой веры на Руси (крещение 860 г. при Аскольде и в 988 г. — при Владимире) [532, с. 70]. Подчеркивается наличие некоторых красноречивых деталей, которые якобы перекликаются с коллизиями религиозной борьбы. К ним принадлежит, в частности, ”шапка земли греческой”, с помощью которой герою посчастливилось победить Змея. Эта шапка — монаший клобук, воплощающий веру в Христа [513, с. 184—187; 532, с. 69; 709]. Она представляет собой единственный христианский атрибут во всем сказании.
Более проблематично упоминание о ”Пучай-реке”, над берегами которой проходит поединок. Это вне всякого сомнения киевская Почайна. Б. А. Рыбаков вслед за В.Миллером и другими исследователями отмечает, что именно в Почайне происходило крещение киевлян в 988 г. [532, с. 69]. Однако реальные свидетельства о месте крещения (Днепр или Почайна) отсутствуют. ”Пучай-река” выступает не только в комментированном тексте, но и во многих других былинах как один из главных топографических элементов древнего Киева. Следовательно, и в данном случае вряд ли стоит искать какие-то специально скрытые идейные мотивы этого упоминания.
Совсем неуместными кажутся соображения по поводу ”полона”, захваченного Змеем и освобожденного Добрыней. Попытка рассматривать этот ”полон” как потенциальные жертвы языческим богам [532, с. 70] чересчур смелая: пленников насчитывалось 40 тысяч, среди них — 40 королей и 40 королевичей. Тем более что в средневековой Руси систематические человеческие жертвоприношения (даже если они и были) вряд ли приобретали такие масштабы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115