только ”напрасное” выздоровление наконец послужило решительным толчком.
В ”Обычном житии” также упоминается болезнь, но совершенно иначе. Текстуальное совпадение отсутствует, а по содержанию оно выглядит слишком проблематично: Анна… ”прiидоша в Корсунь. А Володимеръ разболђся. Епископъ же съ попы Корсуньскими и съ попы царицины, огласивше, крестиша и въ церкви святаго Иакова в Корсунђ градђ, и нарекоша имя ему Василеи. И бысть чюдо дивно и преславно: яко възложи руки на нъ епископъ, и абiє цђлъ бысть отъ язвы” [180, с. 228].
Здесь изложение значительно короче, причем поделено на две части. Сначала идет-лаконичная справка о болезни князя, в которой автор не усматривает ничего удивительного или странного. Сообщение об обряде крещения с болезнью никак не связано: ход событий развивается в полном соответствии с достигнутым соглашением. На поведение киевского князя ужасная болезнь никак не влияет. Решение креститься он принял раньше, в ответ на брачные условия, выдвинутые императорами Василием и Константином. Обряд выполняется независимо от болезни. Выздоровление только что обращенного — неофита — расценивается как чудо, но post factum уже после того, как крещение свершилось. Такой поворот сюжета не противоречил концепции Илариона.
Версия ”Повести временных лет”, по сути, является совсем иным повествованием, хотя сходным по сюжету. По некоторым признакам она взята из ”Летописи Аскольда”, где хорошо вписывается в общее изложение. Житийная версия имеет другое происхождение. Подобный сюжетный ход на тему чудесных выздоровлений и исцелений составляет общее место в средневековой агиографии. Например, предание о крещении князя Бравлина в Житии Стефана Сурожского. Теоретически комментированный отрывок ”Обычного жития” мог быть написан Анастасом Корсунянином, который, вероятно, знал ”Летопись Аскольда”, да и возможности действительной болезни исключать также не следует. Однако учитывая текстовое единство изложения с полным изъятием эпизода с болезнью, считаем, что оговоренный сюжет принадлежит автору первой литературной обработки ”Владимировой легенды” и что в своде 996 г. о заболевании Владимира вообще не говорилось.
В свете изложенного ”Обычное житие” оказывается неплохим критерием стратификации текста на разных этапах его формирования. Попытаемся воссоздать хотя бы в наиболее общих чертах историю возникновения и оформления версии, оказавшей такое сильное влияние на дальнейшую историографию.
Первая литературная обработка ”Владимировой легенды” не имела среди своих источников ”Летописи Аскольда”; переработанные отрывки из этого сочинения были включены позднее, наиболее вероятно, при составлении летописной версии, то есть в процессе написания ”Древнейшего свода”. Основным источником житийного повествования (которое отразилось в ”Обычном житии”) послужил свод 996 г., из которого взят весь фактический материал. Однако, поскольку сочинение Анастаса преподносило крещение Владимира как личный акт и не содержало мотива общенародного обращения, текст претерпел существенные изменения. В соответствие с выработанной Иларионом концепцией о внутреннем озарении Владимира был добавлен сюжет ”выбора веры” и коренным образом переработан эпизод ”крещения киевлян”.
Авторы ”Древнейшего свода” 1037 г. пошли дальше. Они широко использовали текст ”Летописи Аскольда”, в результате чего в ”Владимирову легенду” вошли эпизод ”заочного диспута”, увенчанный ”Речью Философа”, мотив неожиданной болезни киевского князя, три теологических трактата и был отредактирован рассказ о деятельности только что обращенного неофита, направленной на утверждение и распространение новой веры.
Нестор Летописец воссоздал было версию ”Летописи Аскольда”, но авторы третьей редакции ”Повести временных лет” не только восстановили status quo ”Древнейшего свода”, но и углубили фальсификацию наивным норманизмом, вызванным личными симпатиями Мстислава Владимировича. Эти текстологические пертурбации, понятно, не могли не отразиться на истории текста основных литературных традиций и породили многочисленные варианты житийной легенды (две разновидности Проложного жития, Чудовское житие, Житие особого состава и др. [748, с. 30—75], различные версии в поздних летописных кодексах, а также и вполне оригинальные сочинения, подобные ”Памяти и похвале” Иакова Мниха или ”Слову о том, како крестися Владимир, взя Корсунь”).
Многочисленная литература, посвященная весьма сложной проблеме соотношения разнообразных текстов, содержит множество интересных наблюдений с различной степенью правдоподобности. Считаем, что основные исследования еще впереди. Основания для такого утверждения видим в наличии принципиально новой исторической перспективы, открывшей перед исследователем такие хронологические глубины, о каких не могли и догадываться наши предшественники. Еще до недавнего времени тексты, составленные в 70-х годах XI в., считались если не изначальными, то, по крайней мере, ”ранними”. Теперь они квалифицируются как поздние (например, сочинение Иакова Мниха). Поэтому необходимо пересмотреть и абсолютную хронологию в связи с текстологической стратиграфией имеющихся литературных версий, вместе с тем и последовательность стадий.
Многочисленные варианты сочинений, дошедших до нас, содержат важную информацию, в ряде случаев еще не вполне усвоенную. Большинство ”дополнительных” подробностей или расхождений, безусловно, появилось в результате искажения первоначального текста, но некоторые отражают реальные сведения, по каким-то причинам утраченные главной традицией. Достаточно напомнить известные нам сообщения Никоновской летописи, объединившие имя Владимира с именами патриарха Фотия и митрополита Михаила.
Приведем еще один пример, который, по нашему мнению, является характерным. ”Житие особого состава” содержит эпизод, посвященный семье ”корсунского князя”. Из этого эпизода следовало бы, что причиной таврического похода киевского князя было ”добывание невесты” — мотив, весьма распространенный в восточнославянском фольклоре. Это давало основания исследователям, начиная еще с Н. Костомарова [301, с. 157; 197, с. 420—421; 748, с. 62], считать ”корсунский эпизод” внеисторическим преданием , по крайней мере в его мотивационной части, — мнение, которое мы решительно отрицаем.
”Житие особого состава”, как уже отмечалось, — памятник сравнительно поздний, по характеру близкий к хроникам XVI в., насыщенным фольклорными (и псевдофольклорными) элементами. Достоверность его оригинальных сообщений очень низка. К ним относится и эпизод с ”Корсунской княжной”, являющийся не более чем реминисценцией истории несчастной Рогнеды [320, с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
В ”Обычном житии” также упоминается болезнь, но совершенно иначе. Текстуальное совпадение отсутствует, а по содержанию оно выглядит слишком проблематично: Анна… ”прiидоша в Корсунь. А Володимеръ разболђся. Епископъ же съ попы Корсуньскими и съ попы царицины, огласивше, крестиша и въ церкви святаго Иакова в Корсунђ градђ, и нарекоша имя ему Василеи. И бысть чюдо дивно и преславно: яко възложи руки на нъ епископъ, и абiє цђлъ бысть отъ язвы” [180, с. 228].
Здесь изложение значительно короче, причем поделено на две части. Сначала идет-лаконичная справка о болезни князя, в которой автор не усматривает ничего удивительного или странного. Сообщение об обряде крещения с болезнью никак не связано: ход событий развивается в полном соответствии с достигнутым соглашением. На поведение киевского князя ужасная болезнь никак не влияет. Решение креститься он принял раньше, в ответ на брачные условия, выдвинутые императорами Василием и Константином. Обряд выполняется независимо от болезни. Выздоровление только что обращенного — неофита — расценивается как чудо, но post factum уже после того, как крещение свершилось. Такой поворот сюжета не противоречил концепции Илариона.
Версия ”Повести временных лет”, по сути, является совсем иным повествованием, хотя сходным по сюжету. По некоторым признакам она взята из ”Летописи Аскольда”, где хорошо вписывается в общее изложение. Житийная версия имеет другое происхождение. Подобный сюжетный ход на тему чудесных выздоровлений и исцелений составляет общее место в средневековой агиографии. Например, предание о крещении князя Бравлина в Житии Стефана Сурожского. Теоретически комментированный отрывок ”Обычного жития” мог быть написан Анастасом Корсунянином, который, вероятно, знал ”Летопись Аскольда”, да и возможности действительной болезни исключать также не следует. Однако учитывая текстовое единство изложения с полным изъятием эпизода с болезнью, считаем, что оговоренный сюжет принадлежит автору первой литературной обработки ”Владимировой легенды” и что в своде 996 г. о заболевании Владимира вообще не говорилось.
В свете изложенного ”Обычное житие” оказывается неплохим критерием стратификации текста на разных этапах его формирования. Попытаемся воссоздать хотя бы в наиболее общих чертах историю возникновения и оформления версии, оказавшей такое сильное влияние на дальнейшую историографию.
Первая литературная обработка ”Владимировой легенды” не имела среди своих источников ”Летописи Аскольда”; переработанные отрывки из этого сочинения были включены позднее, наиболее вероятно, при составлении летописной версии, то есть в процессе написания ”Древнейшего свода”. Основным источником житийного повествования (которое отразилось в ”Обычном житии”) послужил свод 996 г., из которого взят весь фактический материал. Однако, поскольку сочинение Анастаса преподносило крещение Владимира как личный акт и не содержало мотива общенародного обращения, текст претерпел существенные изменения. В соответствие с выработанной Иларионом концепцией о внутреннем озарении Владимира был добавлен сюжет ”выбора веры” и коренным образом переработан эпизод ”крещения киевлян”.
Авторы ”Древнейшего свода” 1037 г. пошли дальше. Они широко использовали текст ”Летописи Аскольда”, в результате чего в ”Владимирову легенду” вошли эпизод ”заочного диспута”, увенчанный ”Речью Философа”, мотив неожиданной болезни киевского князя, три теологических трактата и был отредактирован рассказ о деятельности только что обращенного неофита, направленной на утверждение и распространение новой веры.
Нестор Летописец воссоздал было версию ”Летописи Аскольда”, но авторы третьей редакции ”Повести временных лет” не только восстановили status quo ”Древнейшего свода”, но и углубили фальсификацию наивным норманизмом, вызванным личными симпатиями Мстислава Владимировича. Эти текстологические пертурбации, понятно, не могли не отразиться на истории текста основных литературных традиций и породили многочисленные варианты житийной легенды (две разновидности Проложного жития, Чудовское житие, Житие особого состава и др. [748, с. 30—75], различные версии в поздних летописных кодексах, а также и вполне оригинальные сочинения, подобные ”Памяти и похвале” Иакова Мниха или ”Слову о том, како крестися Владимир, взя Корсунь”).
Многочисленная литература, посвященная весьма сложной проблеме соотношения разнообразных текстов, содержит множество интересных наблюдений с различной степенью правдоподобности. Считаем, что основные исследования еще впереди. Основания для такого утверждения видим в наличии принципиально новой исторической перспективы, открывшей перед исследователем такие хронологические глубины, о каких не могли и догадываться наши предшественники. Еще до недавнего времени тексты, составленные в 70-х годах XI в., считались если не изначальными, то, по крайней мере, ”ранними”. Теперь они квалифицируются как поздние (например, сочинение Иакова Мниха). Поэтому необходимо пересмотреть и абсолютную хронологию в связи с текстологической стратиграфией имеющихся литературных версий, вместе с тем и последовательность стадий.
Многочисленные варианты сочинений, дошедших до нас, содержат важную информацию, в ряде случаев еще не вполне усвоенную. Большинство ”дополнительных” подробностей или расхождений, безусловно, появилось в результате искажения первоначального текста, но некоторые отражают реальные сведения, по каким-то причинам утраченные главной традицией. Достаточно напомнить известные нам сообщения Никоновской летописи, объединившие имя Владимира с именами патриарха Фотия и митрополита Михаила.
Приведем еще один пример, который, по нашему мнению, является характерным. ”Житие особого состава” содержит эпизод, посвященный семье ”корсунского князя”. Из этого эпизода следовало бы, что причиной таврического похода киевского князя было ”добывание невесты” — мотив, весьма распространенный в восточнославянском фольклоре. Это давало основания исследователям, начиная еще с Н. Костомарова [301, с. 157; 197, с. 420—421; 748, с. 62], считать ”корсунский эпизод” внеисторическим преданием , по крайней мере в его мотивационной части, — мнение, которое мы решительно отрицаем.
”Житие особого состава”, как уже отмечалось, — памятник сравнительно поздний, по характеру близкий к хроникам XVI в., насыщенным фольклорными (и псевдофольклорными) элементами. Достоверность его оригинальных сообщений очень низка. К ним относится и эпизод с ”Корсунской княжной”, являющийся не более чем реминисценцией истории несчастной Рогнеды [320, с.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115