Еще натиск — и немцы будут вышвырнуты из города.
Летчики-штурмовики проходят мимо истребителей. Их командир майор Иван Павлюченко подходит к Воронину, и они договариваются о взаимодействии.
Ивана Васильевича Воронин знает давно. Человек безмерной храбрости, отличный летчик, по вслепую, по приборам, как и многие, не летает. Да и самолет Ил-2 для этого не подготовлен.
— Если погода ухудшится — прижмемся к земле, — говорит он. — Мы привыкли к бреющим полетам. А как вы, ведь над территорией противника ясно?
Петр понял майора: его беспокоит не только погода, по и возможность встречи с немецкими истребителями. Он знает, что истребители в случае ухудшения видимости могут возвратиться. А им, штурмовикам, нужно идти в атаку в любом случае.
— Тоже будем жаться к земле, — обнадежил Воронин товарища. Добродушное лицо Павлюченко расплылось в одобрительной улыбке.
— Спасибо, дружище!
Приближаясь к своему самолету, Воронин еще издалека заметил, что раскрыт мотор. Механик Дима Мушкин залез на капот и копается внутри. От недоброго предчувствия стало тоскливо на душе: «Неужели неисправна машина? Этого еще не хватало!»
— Лопнула масляная трубка, — на лице механика растерянность, словно он виновен в неисправности. — Вчера ничего не было, а вот сегодня…
Ничего не поделаешь, пришлось лететь на другом самолете.
Перед самым вылетом майор Василяка, подбежав к самолету, прыгнул на крыло и сквозь шум мотора прокричал на ухо:
— Только что позвонили из дивизии, передали: трудно будет лететь — все возвращайтесь. И штурмовики. На рожон не лезьте. Из-за погоды иметь потери недопустимо.
Но лишь экипажи встали на курс — в стекла кабин хлынули потоки солнца: оно неожиданно выглянуло в окно, образовавшееся в облаках. Иван Павлюченко передал:
— Васильич! На нас и боги работают. Порядок!
Радость была преждевременной. Туча закрыла солнце, воздух побелел от массы пушистых снежинок. Штурмовики подошли ближе друг к другу. Строй истребителей тоже сомкнулся. Дело плохо, надо бы повернуть назад. Но это значит оставить без охраны штурмовики. Усилится снегопад — и им тоже будет худо. Правда, они привыкли летать на бреющем, однако всему есть предел.
— Не возвратиться ли всем домой? — спрашивает Воронин Павлюченко.
Молчание. Долгое молчание. Иван решает. Наконец отвечает:
— Нас ждет фронт. Он рядом. Скоро солнце. А на обратном маршруте погода должна быть лучше.
Петр смотрит па своих ведомых. Марков и Хохлов летят крыло в крыло. По другую сторону «илов» — Лазарев и Коваленко, тоже идут, словно взявшись за руки. Летчики падежные. Может, пронесет? Чего там!.. А как быть с предупреждением подполковника Василяки «на рожон не лезьте»? Он слушает наши переговоры и может дать нам по радио отбой.
Все молчат. Напряжение. Воронин бросает взгляд на приборную доску. Полет длится уже двадцать минут, а прояснения не видно. В душе нарастает тревога. Может, уж и поле боя накрыл снегопад? И вдруг самолеты из серой пелены вновь вырвались в бездонное раздолье синевы. Здесь солнце яркое, ослепительное. Кто-то, торжествуя, декламирует:
— Да здравствует солнце! Да скроется тьма!
Внимание Воронина сразу же привлекла земля. Под собой он увидел два «мессершмитта», стоящих на поле. Фашистский аэродром? Не проскочили ли поле боя? Взгляд вперед. Там сероватая завеса дыма. Значит, фронт еще впереди. Петр узнает городок Червоноармейск. Он только что освобожден. До войны здесь был наш аэродром. Враг его использовал и, очевидно, оставил неисправные истребители.
По курсу полета появились Броды, обложенные полукольцом дыма и огня. Идет бой за город. Для удара штурмовики набирают высоту. Истребители готовы для отражения возможных вражеских атак с воздуха, но «мессеров» пока в небе не видно.
На поле боя полно танков противника. Их еще целая вереница на шоссе. Туда-то и направила удар группа Павлюченко. Сверкнули залпы реактивных снарядов, заработали пушки, посыпались бомбы. Один заход, второй… На дороге вспыхнули костры: горят тапки, мечутся в панике фашисты.
— Хорошо горит металл! — восклицает Павлюченко. — Еще заходик!
В небе по-прежнему спокойно. Истребители тоже скитаются и, выбрав большое скопление пехоты в лощине, поливают ее смертоносным огнем. Израсходовали почти весь боезапас: уж очень заманчивая цель.
— Спасибо за работу, — благодарит земля. — Молодцы!
Выполнив задачу, все вместе вновь возвращаются на свои точки. Лазарев с Коваленко почему-то отстали.
— У меня мотор барахлит, — отвечает Лазарев.
— Лететь можно?
— Не знаю. Посмотрю…
Петр снова глядит на землю и видит два, уже знакомых, немецких самолета. Передает Лазареву, что внизу под ними аэродром и он может сесть.
Впереди, подобно снежным горам, надвигались облака. Высота их не менее пяти-шести километров. Под них, словно в туннель, уходило шоссе на Ровно. И летчики, держась дороги, как самого надежного курса, нырнули под облака, которые буквально на глазах угрожающе оседали. Чувствовалось, что они перенасыщены влагой и вот-вот обрушатся на нас. В таких тучах всего жди — и снега, и дождя, и града.
В ожидании неприятностей экипажи идут молча и до того низко, что рядом под крылом дымчатым пунктиром мелькает шоссейная дорога, размытой тенью пробегают деревья, телеграфные столбы, дома…
На восточной окраине Дубно темной лентой сверкнула Иква, освободившаяся от льда. За речкой навстречу понеслись редкие хлопья снега. Через минуту все вокруг побелело. Видимость резко ухудшилась. Лететь стало трудно. Однако в надежде, что снегопад ослабеет, экипажи жмутся друг к другу и упорно пробиваются к Ровно. А снежная пелена все плотнее и плотнее. Воронин уже не может без риска оторвать взгляда от впереди идущего штурмовика и посмотреть на своих ведомых. И вообще идут ли они в строгом строю, не затерялись ли в пурге? Группой лететь больше нельзя. Изредка летчик впереди идущего штурмовика обменивается с истребителями своими наблюдениями по радио. Но вот уже более десяти минут Воронин не слышит от него ни слова.
Молчание. Жутковатое молчание. Никто из летчиков-штурмовиков не может сказать ничего определенного. Воронин думает: «Не возвратиться и не сесть ли в Червоноармейске? Но ведь мы пролетели больше половины пути. До Ровно уже недалеко. А там дом, все свое, знакомое. Сзади же метель, и она, может быть, уже бушует над фронтом. Нужно отстать и идти самостоятельно». Капитану Воронину много приходилось летать на бреющем полете. Сейчас нужно попытаться выйти на аэродром. К счастью, неожиданно просветлело. Снегопад ослаб, видимость улучшилась, каждый из летчиков группы почувствовал облегчение: словно гора с плеч.
Хохлов и Марков шли крыло в крыло с Ворониным. Правее их, метрах в пятистах летели «илы», Петр подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Летчики-штурмовики проходят мимо истребителей. Их командир майор Иван Павлюченко подходит к Воронину, и они договариваются о взаимодействии.
Ивана Васильевича Воронин знает давно. Человек безмерной храбрости, отличный летчик, по вслепую, по приборам, как и многие, не летает. Да и самолет Ил-2 для этого не подготовлен.
— Если погода ухудшится — прижмемся к земле, — говорит он. — Мы привыкли к бреющим полетам. А как вы, ведь над территорией противника ясно?
Петр понял майора: его беспокоит не только погода, по и возможность встречи с немецкими истребителями. Он знает, что истребители в случае ухудшения видимости могут возвратиться. А им, штурмовикам, нужно идти в атаку в любом случае.
— Тоже будем жаться к земле, — обнадежил Воронин товарища. Добродушное лицо Павлюченко расплылось в одобрительной улыбке.
— Спасибо, дружище!
Приближаясь к своему самолету, Воронин еще издалека заметил, что раскрыт мотор. Механик Дима Мушкин залез на капот и копается внутри. От недоброго предчувствия стало тоскливо на душе: «Неужели неисправна машина? Этого еще не хватало!»
— Лопнула масляная трубка, — на лице механика растерянность, словно он виновен в неисправности. — Вчера ничего не было, а вот сегодня…
Ничего не поделаешь, пришлось лететь на другом самолете.
Перед самым вылетом майор Василяка, подбежав к самолету, прыгнул на крыло и сквозь шум мотора прокричал на ухо:
— Только что позвонили из дивизии, передали: трудно будет лететь — все возвращайтесь. И штурмовики. На рожон не лезьте. Из-за погоды иметь потери недопустимо.
Но лишь экипажи встали на курс — в стекла кабин хлынули потоки солнца: оно неожиданно выглянуло в окно, образовавшееся в облаках. Иван Павлюченко передал:
— Васильич! На нас и боги работают. Порядок!
Радость была преждевременной. Туча закрыла солнце, воздух побелел от массы пушистых снежинок. Штурмовики подошли ближе друг к другу. Строй истребителей тоже сомкнулся. Дело плохо, надо бы повернуть назад. Но это значит оставить без охраны штурмовики. Усилится снегопад — и им тоже будет худо. Правда, они привыкли летать на бреющем, однако всему есть предел.
— Не возвратиться ли всем домой? — спрашивает Воронин Павлюченко.
Молчание. Долгое молчание. Иван решает. Наконец отвечает:
— Нас ждет фронт. Он рядом. Скоро солнце. А на обратном маршруте погода должна быть лучше.
Петр смотрит па своих ведомых. Марков и Хохлов летят крыло в крыло. По другую сторону «илов» — Лазарев и Коваленко, тоже идут, словно взявшись за руки. Летчики падежные. Может, пронесет? Чего там!.. А как быть с предупреждением подполковника Василяки «на рожон не лезьте»? Он слушает наши переговоры и может дать нам по радио отбой.
Все молчат. Напряжение. Воронин бросает взгляд на приборную доску. Полет длится уже двадцать минут, а прояснения не видно. В душе нарастает тревога. Может, уж и поле боя накрыл снегопад? И вдруг самолеты из серой пелены вновь вырвались в бездонное раздолье синевы. Здесь солнце яркое, ослепительное. Кто-то, торжествуя, декламирует:
— Да здравствует солнце! Да скроется тьма!
Внимание Воронина сразу же привлекла земля. Под собой он увидел два «мессершмитта», стоящих на поле. Фашистский аэродром? Не проскочили ли поле боя? Взгляд вперед. Там сероватая завеса дыма. Значит, фронт еще впереди. Петр узнает городок Червоноармейск. Он только что освобожден. До войны здесь был наш аэродром. Враг его использовал и, очевидно, оставил неисправные истребители.
По курсу полета появились Броды, обложенные полукольцом дыма и огня. Идет бой за город. Для удара штурмовики набирают высоту. Истребители готовы для отражения возможных вражеских атак с воздуха, но «мессеров» пока в небе не видно.
На поле боя полно танков противника. Их еще целая вереница на шоссе. Туда-то и направила удар группа Павлюченко. Сверкнули залпы реактивных снарядов, заработали пушки, посыпались бомбы. Один заход, второй… На дороге вспыхнули костры: горят тапки, мечутся в панике фашисты.
— Хорошо горит металл! — восклицает Павлюченко. — Еще заходик!
В небе по-прежнему спокойно. Истребители тоже скитаются и, выбрав большое скопление пехоты в лощине, поливают ее смертоносным огнем. Израсходовали почти весь боезапас: уж очень заманчивая цель.
— Спасибо за работу, — благодарит земля. — Молодцы!
Выполнив задачу, все вместе вновь возвращаются на свои точки. Лазарев с Коваленко почему-то отстали.
— У меня мотор барахлит, — отвечает Лазарев.
— Лететь можно?
— Не знаю. Посмотрю…
Петр снова глядит на землю и видит два, уже знакомых, немецких самолета. Передает Лазареву, что внизу под ними аэродром и он может сесть.
Впереди, подобно снежным горам, надвигались облака. Высота их не менее пяти-шести километров. Под них, словно в туннель, уходило шоссе на Ровно. И летчики, держась дороги, как самого надежного курса, нырнули под облака, которые буквально на глазах угрожающе оседали. Чувствовалось, что они перенасыщены влагой и вот-вот обрушатся на нас. В таких тучах всего жди — и снега, и дождя, и града.
В ожидании неприятностей экипажи идут молча и до того низко, что рядом под крылом дымчатым пунктиром мелькает шоссейная дорога, размытой тенью пробегают деревья, телеграфные столбы, дома…
На восточной окраине Дубно темной лентой сверкнула Иква, освободившаяся от льда. За речкой навстречу понеслись редкие хлопья снега. Через минуту все вокруг побелело. Видимость резко ухудшилась. Лететь стало трудно. Однако в надежде, что снегопад ослабеет, экипажи жмутся друг к другу и упорно пробиваются к Ровно. А снежная пелена все плотнее и плотнее. Воронин уже не может без риска оторвать взгляда от впереди идущего штурмовика и посмотреть на своих ведомых. И вообще идут ли они в строгом строю, не затерялись ли в пурге? Группой лететь больше нельзя. Изредка летчик впереди идущего штурмовика обменивается с истребителями своими наблюдениями по радио. Но вот уже более десяти минут Воронин не слышит от него ни слова.
Молчание. Жутковатое молчание. Никто из летчиков-штурмовиков не может сказать ничего определенного. Воронин думает: «Не возвратиться и не сесть ли в Червоноармейске? Но ведь мы пролетели больше половины пути. До Ровно уже недалеко. А там дом, все свое, знакомое. Сзади же метель, и она, может быть, уже бушует над фронтом. Нужно отстать и идти самостоятельно». Капитану Воронину много приходилось летать на бреющем полете. Сейчас нужно попытаться выйти на аэродром. К счастью, неожиданно просветлело. Снегопад ослаб, видимость улучшилась, каждый из летчиков группы почувствовал облегчение: словно гора с плеч.
Хохлов и Марков шли крыло в крыло с Ворониным. Правее их, метрах в пятистах летели «илы», Петр подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51