"
Священник закурил сигарету - первую на сегодня. Затянувшись слабоватым, но настоящим табачком, он ощутил некоторое облегчение: клин клином вышибают - этот яд снижал содержание в крови прочих ядов.
Отец Хэнди приободрился, сел за стол напротив Тибора, который с неизменной развеселой улыбкой безропотно отхлебывал не в меру горячий кофе.
Однако, однако…
"Порой невнятная физическая боль есть наше предвиденье неприятностей, - думалось отцу Хэнди. - Не потому ли я так разбит с самого утра? И не потому ли так плохо тебе, Тибор? Твоя улыбочка меня не обманывает. Предчувствуешь, чем я тебя огорошу - точнее, обязан огорошить? А выбирать мне не приходится, потому как я червяк, фитюлька - что прикажут, то и делаю. Один день в неделю, по вторникам, во время проповеди, моими устами глаголет истина - впрочем, и дня мне не дано, а только какой-то час".
- Ну, Тибор, - сказал отец Хэнди, - wie geht es Heute?
- Es geht mir gut, - незамедлительно отозвался Тибор.
Обычно они с наслаждением предавались воспоминаниям и вели ученые диалоги на немецком языке, охотно тревожа тени Гете и Гейне, Шиллера, Кафки и Фаллады. Оба жили для этого и этим. Теперь, когда только назревала очередная долгая работа, их общение носило характер почти священного ритуала, приготовляя духовную почву для работы. Когда же художник с головой уходил в работу, для бесед оставались только густые сумерки - за невозможностью долго рисовать при жидком свете керосиновых ламп или церковного камина. "Никудышное освещение, - временами жаловался Тибор и, привыкший преуменьшать свои горести, добавлял: - От него глаза подустают".
На самом же деле ему грозило превеликое несчастье: ежели, не приведи господь, зрение испортится, ни очков, ни специалиста по их изготовлению он не сыщет. Насколько было известно отцу Хэнди, на просторах Вайоминга и Юты в последнее время не найти ни одной линзы.
А коли возникнет острая нужда в очках, Тибору придется отправиться в странствие. Отец Хэнди и думать не хотел об этом - чаще всего церковные служащие, насильно отправленные в путешествие, так и не возвращались. Причина их невозвращения оставалась загадкой: может быть, они оставались, потому что в других очагах цивилизации было лучше… Или их не отпускали обратно из мест, где было еще хуже? Судя по сообщениям радио - новости передавали ежедневно в шесть часов вечера, - в некоторых районах было лучше, в других хуже.
Теперь мир был дискретным, состоял из множества островков цивилизации. Все связи между ними были разрушены. Те самые связи, которые создавали прежнее хваленое повсеместное "единообразие".
- "Ты понимаешь?" - речитативом пропел отец Хэнди строчку из "Руддигора".
Тибор тут же прекратил пить кофе и пропел в ответ следующую строку:
- "Пожалуй, понимаю. Всенепременно долг исполнить надо!"
Он даже поставил чашку обратно на стол, защелкав своими манипуляторами.
- "Закон относится ко всем…" - продолжил отец Хэнди.
Как бы про себя, с подлинной горечью, Тибор допел:
- "…кто уклониться от него не смог!" Он повернул голову в сторону священника и уставился на него долгим взглядом, нервно облизывая губы.
- В чем, собственно, дело? - наконец спросил калека.
"А дело в том, - подумал отец Хэнди, - что я несвободен; я частица большой системы - последнее звено цепи, которое ходит ходуном, приплясывает и гоношится, когда всю цепь дергают там, вверху, на другом конце. Мы веруем, сам знаешь, что на том конце обретается Нездешнее, коего смутные распоряжения мы честно стараемся понять и выполнить, ибо верим - знаем! -что его хотения не просто непреложны, но и справедливы".
- Мы не рабы, - произнес он вслух. - Хотя все мы - слуги. Мы вольны оставить службу. И ты - тоже. Даже я мог бы покинуть свой пост, если бы посчитал нужным. - "Но этого не сделаю - давным-давно принял окончательное решение и связал себя самого тайной клятвой". - Вот ты, зачем ты здесь работаешь?
Тибор ответил с осторожностью:
- Ну, потому что вы мне платите.
- Плачу, но не принуждаю.
- Есть-то надо. Какой я никакой, а пищу потребляю.
Отец Хэнди произнес приподнятым тоном:
- Нам ведомо, что ты мог бы без труда найти работу - где угодно и какую угодно. Твоим талантам всюду найдется применение, даром что ты… увечный.
- Дрезденская оратория, - вдруг произнес Тибор.
- А? Что? - растерялся священник.
- Как-нибудь, - сказал Тибор, - подключите генератор к электронному органу, я сыграю вам ее, и вы ее узнаете. Дрезденская оратория, она поднимает дух. Она указует горе. Туда, в высь небесную, откель вас взашей выгнали.
- О, совсем не так! - запротестовал отец Хэнди.
- О, совсем так! - ядовито возразил Тибор, и его исхудалое лицо пошло морщинами от разом закипевшей ярости, ибо дело касалось кровных его убеждений. - Пусть оно и "доброе", это ваше милосердное могущество. Все равно оно вынуждает вас делать некоторые вещи, которым и название подыскивать нет охоты. Скажите мне прямо: мне что, надо закрасить уже нарисованное? Или заказ на фреску отменяется вообще?
- Нет, речь идет о завершающей части фрески. Уже сделанное -великолепно. Мы послали цветные снимки на тридцатимиллиметровой пленке. От них пришли в восторг. Ну, сам знаешь кто - Попечители Церкви.
Тибор задумчиво произнес:
- Чудеса! Можно добыть цветную пленку, можно где-то проявить ее… А вот газет больше нет и в помине.
- Велика беда! Слушай радио - последние новости передают в шесть вечера, - наставительно сказал отец Хэнди. - Вещают из Солт-Лейк-Сити.
Он уповал, что Тибор подхватит разговор. Но ответной реплики не последовало. Человек-обрубок помалкивал и сосредоточенно пил кофе.
Тогда отец Хэнди спросил:
- Знаешь, какое самое древнее слово в современном английском языке?
- Нет, - коротко отозвался Тибор.
- Могущество, - торжественно произнес отец Хэнди. - Ему соответствует немецкое слово "macht.". Однако слово "могущество" восходит даже не к прагерманскому. Его происхождение еще древнее - от хеттского языка!
- Гм, гм.
- Исходное слово - "mekkis", то есть "сила".
Тут отец Хэнди опять сделал паузу, чтобы Тибор поддержал разговор. Не дождавшись ответной реплики, он вдруг пропел двустишье из моцартовой "Волшебной флейты":
- "Что ж приумолкла ты? Пристало женщинам болтать, мужчинам же -делами заниматься!"
Тибор угрюмо отозвался:
- А разве это не вы болтаете?
- Что ж, я лясы точу, а делами заниматься предстоит тебе, - вздохнул отец Хэнди. - Что-то я хотел сказать… Ах да, баран!
На пятиакровом пастбище, за церковью, паслись шесть его овец.
- Вчера Теодор Бентон одолжил барана для моих овечек, - сказал отец Хэнди. - Баран староват, с седой бородкой… Ну так вот, прибежала собака, этот рыжий ирландский сеттер Йейтса, и попробовала напасть на стадо. Да ты видел этого сеттера - он что ни день гоняет моих овец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Священник закурил сигарету - первую на сегодня. Затянувшись слабоватым, но настоящим табачком, он ощутил некоторое облегчение: клин клином вышибают - этот яд снижал содержание в крови прочих ядов.
Отец Хэнди приободрился, сел за стол напротив Тибора, который с неизменной развеселой улыбкой безропотно отхлебывал не в меру горячий кофе.
Однако, однако…
"Порой невнятная физическая боль есть наше предвиденье неприятностей, - думалось отцу Хэнди. - Не потому ли я так разбит с самого утра? И не потому ли так плохо тебе, Тибор? Твоя улыбочка меня не обманывает. Предчувствуешь, чем я тебя огорошу - точнее, обязан огорошить? А выбирать мне не приходится, потому как я червяк, фитюлька - что прикажут, то и делаю. Один день в неделю, по вторникам, во время проповеди, моими устами глаголет истина - впрочем, и дня мне не дано, а только какой-то час".
- Ну, Тибор, - сказал отец Хэнди, - wie geht es Heute?
- Es geht mir gut, - незамедлительно отозвался Тибор.
Обычно они с наслаждением предавались воспоминаниям и вели ученые диалоги на немецком языке, охотно тревожа тени Гете и Гейне, Шиллера, Кафки и Фаллады. Оба жили для этого и этим. Теперь, когда только назревала очередная долгая работа, их общение носило характер почти священного ритуала, приготовляя духовную почву для работы. Когда же художник с головой уходил в работу, для бесед оставались только густые сумерки - за невозможностью долго рисовать при жидком свете керосиновых ламп или церковного камина. "Никудышное освещение, - временами жаловался Тибор и, привыкший преуменьшать свои горести, добавлял: - От него глаза подустают".
На самом же деле ему грозило превеликое несчастье: ежели, не приведи господь, зрение испортится, ни очков, ни специалиста по их изготовлению он не сыщет. Насколько было известно отцу Хэнди, на просторах Вайоминга и Юты в последнее время не найти ни одной линзы.
А коли возникнет острая нужда в очках, Тибору придется отправиться в странствие. Отец Хэнди и думать не хотел об этом - чаще всего церковные служащие, насильно отправленные в путешествие, так и не возвращались. Причина их невозвращения оставалась загадкой: может быть, они оставались, потому что в других очагах цивилизации было лучше… Или их не отпускали обратно из мест, где было еще хуже? Судя по сообщениям радио - новости передавали ежедневно в шесть часов вечера, - в некоторых районах было лучше, в других хуже.
Теперь мир был дискретным, состоял из множества островков цивилизации. Все связи между ними были разрушены. Те самые связи, которые создавали прежнее хваленое повсеместное "единообразие".
- "Ты понимаешь?" - речитативом пропел отец Хэнди строчку из "Руддигора".
Тибор тут же прекратил пить кофе и пропел в ответ следующую строку:
- "Пожалуй, понимаю. Всенепременно долг исполнить надо!"
Он даже поставил чашку обратно на стол, защелкав своими манипуляторами.
- "Закон относится ко всем…" - продолжил отец Хэнди.
Как бы про себя, с подлинной горечью, Тибор допел:
- "…кто уклониться от него не смог!" Он повернул голову в сторону священника и уставился на него долгим взглядом, нервно облизывая губы.
- В чем, собственно, дело? - наконец спросил калека.
"А дело в том, - подумал отец Хэнди, - что я несвободен; я частица большой системы - последнее звено цепи, которое ходит ходуном, приплясывает и гоношится, когда всю цепь дергают там, вверху, на другом конце. Мы веруем, сам знаешь, что на том конце обретается Нездешнее, коего смутные распоряжения мы честно стараемся понять и выполнить, ибо верим - знаем! -что его хотения не просто непреложны, но и справедливы".
- Мы не рабы, - произнес он вслух. - Хотя все мы - слуги. Мы вольны оставить службу. И ты - тоже. Даже я мог бы покинуть свой пост, если бы посчитал нужным. - "Но этого не сделаю - давным-давно принял окончательное решение и связал себя самого тайной клятвой". - Вот ты, зачем ты здесь работаешь?
Тибор ответил с осторожностью:
- Ну, потому что вы мне платите.
- Плачу, но не принуждаю.
- Есть-то надо. Какой я никакой, а пищу потребляю.
Отец Хэнди произнес приподнятым тоном:
- Нам ведомо, что ты мог бы без труда найти работу - где угодно и какую угодно. Твоим талантам всюду найдется применение, даром что ты… увечный.
- Дрезденская оратория, - вдруг произнес Тибор.
- А? Что? - растерялся священник.
- Как-нибудь, - сказал Тибор, - подключите генератор к электронному органу, я сыграю вам ее, и вы ее узнаете. Дрезденская оратория, она поднимает дух. Она указует горе. Туда, в высь небесную, откель вас взашей выгнали.
- О, совсем не так! - запротестовал отец Хэнди.
- О, совсем так! - ядовито возразил Тибор, и его исхудалое лицо пошло морщинами от разом закипевшей ярости, ибо дело касалось кровных его убеждений. - Пусть оно и "доброе", это ваше милосердное могущество. Все равно оно вынуждает вас делать некоторые вещи, которым и название подыскивать нет охоты. Скажите мне прямо: мне что, надо закрасить уже нарисованное? Или заказ на фреску отменяется вообще?
- Нет, речь идет о завершающей части фрески. Уже сделанное -великолепно. Мы послали цветные снимки на тридцатимиллиметровой пленке. От них пришли в восторг. Ну, сам знаешь кто - Попечители Церкви.
Тибор задумчиво произнес:
- Чудеса! Можно добыть цветную пленку, можно где-то проявить ее… А вот газет больше нет и в помине.
- Велика беда! Слушай радио - последние новости передают в шесть вечера, - наставительно сказал отец Хэнди. - Вещают из Солт-Лейк-Сити.
Он уповал, что Тибор подхватит разговор. Но ответной реплики не последовало. Человек-обрубок помалкивал и сосредоточенно пил кофе.
Тогда отец Хэнди спросил:
- Знаешь, какое самое древнее слово в современном английском языке?
- Нет, - коротко отозвался Тибор.
- Могущество, - торжественно произнес отец Хэнди. - Ему соответствует немецкое слово "macht.". Однако слово "могущество" восходит даже не к прагерманскому. Его происхождение еще древнее - от хеттского языка!
- Гм, гм.
- Исходное слово - "mekkis", то есть "сила".
Тут отец Хэнди опять сделал паузу, чтобы Тибор поддержал разговор. Не дождавшись ответной реплики, он вдруг пропел двустишье из моцартовой "Волшебной флейты":
- "Что ж приумолкла ты? Пристало женщинам болтать, мужчинам же -делами заниматься!"
Тибор угрюмо отозвался:
- А разве это не вы болтаете?
- Что ж, я лясы точу, а делами заниматься предстоит тебе, - вздохнул отец Хэнди. - Что-то я хотел сказать… Ах да, баран!
На пятиакровом пастбище, за церковью, паслись шесть его овец.
- Вчера Теодор Бентон одолжил барана для моих овечек, - сказал отец Хэнди. - Баран староват, с седой бородкой… Ну так вот, прибежала собака, этот рыжий ирландский сеттер Йейтса, и попробовала напасть на стадо. Да ты видел этого сеттера - он что ни день гоняет моих овец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65