Под личиной скромности она предавалась разврату. В общественных местах показывалась редко и всегда с полуприкрытым лицом – то ли чтобы не насыщать взоров, то ли, быть может, потому, что ей это шло. Никогда не щадила она своего доброго имени, одинаково не считаясь ни со своими мужьями, ни со своими любовниками; никогда она не подчинялась ни своему, ни чужому чувству, но где предвиделась выгода, туда и несла свое любострастие» (Тацит. Анналы, XIII, 45, 2-3).
Это, вероятно, по большей мере довольно правдивая картина. Но возможно, слишком уж эффектная, поскольку здесь наблюдаются подозрительно схожие словесные и стилистические отзвуки другого великого историка, Саллюстия, писавшего за полтора века до Тацита о другой зловещей красавице, покровительнице Катилины Семпронии.
Какие еще сведения о Поппее дошли до нас, кроме цвета ее волос и прически? Мы знаем, что ее отцом был некий Тит Оллий, который стал жертвой Тиберия по подозрению в участии в заговоре Сеяна, но она предпочла взять более блистательное имя своей матери, красивейшей женщины своего времени и жертвы Мессалины; семейство Поппеи, по-видимому, происходило из Помпеи. До нас дошли сведения, что она очень заботилась о своей внешности, поскольку ее лицо было ее богатством. По сведениям Диона Кассия, она изобрела особый крем для лица, названный ее именем, которым пользовались долго после ее смерти, и она смягчала кожу, купаясь в молоке ослиц, – для этого содержали стадо из пятисот недавно ожеребившихся ослиц.
Но также случайно удается узнать, что, как и ее новый муж, она дружила с комическим актером по имени Алитир (Alityrus), который был иудеем. С его помощью его соотечественник Иосиф Флавий, историк, удостоился беседы с ней в Путеолах и добился освобождения нескольких арестованных раввинов, кроме того, она также помогала евреям и по другому случаю.
Поппея разделяла интерес к восточным религиям с Нероном, который покровительствовал довольно истерическому культу сирийской богини, известной еще как Атаргатис , и который воспользовался случаем визита армянского царя, чтобы изучить доктрину персидских мудрецов, магов. Отон также обладал знаниями о похожих экзотических учениях, поскольку был посвященным в культ египетской богини Изиды (как и родственники Поппеи в Помпеях). Он, как и Поппея, интересовался астрологией, и один из ее нанятых слуг, связанный с этим предметом, по имени Птолемей, или Селевк, поехал с Отоном в Лузитанию (см.: Тацит. История, 1, 22).
Агриппина также верила в астрологию, как и многие другие образованные люди того времени. Казалось очевидным, что должна быть некая гармония между землей и другими небесными телами и что последние таким образом управляют жизнями людей. Ведущий толкователь этой доктрины Барбилл, который был царского происхождения и, возможно, был сыном придворного астролога при Тиберии, писал одному из друзей Сенеки, объясняя, почему существует такое влияние, и весьма вероятно, что этот представитель столь невразумительного учения был близким другом Нерона и идентичен с его губернатором Египта, носящим такое же имя. Существовал любопытный контраст между этой модой на астрологию и время от времени повторяющейся тенденцией правительства отправлять астрологов в ссылку – предположительно, менее модных, которые легко могли навлечь на себя погибель, например, когда начинали говорить о гороскопах императора. Специалист по вопросам сельского хозяйства Колумелла написал трактат, озаглавленный «Протиз астрологов», но, к сожалению, он не дошел до наших дней.
Что же касается Нерона, увлечение астрологией было вызвано его глубоким интересом к магическому искусству. Он имел обыкновение носить при себе маленькую фигурку девушки, подобие талисмана, о которых мы читаем в папирусе магов, обнаруженном в песках Египта. Ведь вскоре после того, как Нерон заполучил ее образ, он раскрыл заговор против себя, и поэтому с тех пор у него вошло в привычку совершать жертвоприношение статуэтке ежедневно три раза в день. Лукан был также основательно знаком с восточной магией – он был первым из поэтов, кто, насколько нам известно, обладал такими знаниями. Ужасы, в которые Лукан, как и его дядя Сенека, любили погружаться, включали цветастый, бросающий в дрожь отчет о некромантии, к которой Нерон также сильно пристрастился. Сплетни того времени относили эти его занятия к угрызениям совести за убийство своей матери. Это сомнительно, но отказ Нерона посетить Афины позднее вполне мог быть вызван легендами о том, как в этом городе матереубийцу Ореста преследовали фурии. И по той же самой причине он не осмеливался принимать участие в Элевсинских мистериях – которые были наиболее почитаемой церемонией греческой религии, – поскольку перед тем, как начать церемонию в Элевсии, глашатай, по обычаю, возвещал, что все, кто совершил преступления или неблаговидные поступки, должны покинуть это место. Нерон не осмелился бы не повиноваться этому приказу.
Император был суеверен не больше, чем его подданные, а возможно, менее легковерен, чем большинство из них. Появление комет всегда вызывало у правительства беспокойство – это являлось поводом предполагать, что произойдет смена императора, и Сенека не был склонен думать, что это беспокойство совершенно беспочвенно.
За чудесами, предзнаменованиями и знамениями пристально следили, широко сообщали о них и свободно их изобретали. Летописцы, в соответствии с традицией, все еще считали необходимым записывать их, не обязательно потому, что доверяли частным сообщениям (хотя они в большинстве случаев верили, что некоторые из них вполне могли быть правдой), но потому, что подобные истории отражали настроения и эмоции народа. После смерти Агриппины, например, говорили о многочисленных чудесах.
«Одна женщина родила змею, другая на супружеском ложе была умерщвлена молнией; внезапно затмилось солнце и небесный огонь коснулся четырнадцати концов города. Но боги были ко всему этому непричастны, и многие годы Нерон продолжал властвовать и беспрепятственно творить злодеяния» (Тацит. Анналы, XIV, 12).
И два года спустя Нерону показали младенца, родившегося с четырьмя головами и соответствующим количеством конечностей.
Отложил ли бы император в 62 году свой развод и повторную женитьбу, если бы приметы были неблагоприятны, – мы не можем сказать. Но во всяком случае, удручающие обстоятельства конца Октавии, вероятно, довольно быстро улетучились у него из головы, поскольку привели к такой счастливой развязке. Его радость возросла, когда 21 января 63 года Поппея подарила ему дочь.
Рожденная в его родном городе, Анции (Anzio), малышка получила имя Клавдия и была почти сразу же провозглашена «Августой», как и ее мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Это, вероятно, по большей мере довольно правдивая картина. Но возможно, слишком уж эффектная, поскольку здесь наблюдаются подозрительно схожие словесные и стилистические отзвуки другого великого историка, Саллюстия, писавшего за полтора века до Тацита о другой зловещей красавице, покровительнице Катилины Семпронии.
Какие еще сведения о Поппее дошли до нас, кроме цвета ее волос и прически? Мы знаем, что ее отцом был некий Тит Оллий, который стал жертвой Тиберия по подозрению в участии в заговоре Сеяна, но она предпочла взять более блистательное имя своей матери, красивейшей женщины своего времени и жертвы Мессалины; семейство Поппеи, по-видимому, происходило из Помпеи. До нас дошли сведения, что она очень заботилась о своей внешности, поскольку ее лицо было ее богатством. По сведениям Диона Кассия, она изобрела особый крем для лица, названный ее именем, которым пользовались долго после ее смерти, и она смягчала кожу, купаясь в молоке ослиц, – для этого содержали стадо из пятисот недавно ожеребившихся ослиц.
Но также случайно удается узнать, что, как и ее новый муж, она дружила с комическим актером по имени Алитир (Alityrus), который был иудеем. С его помощью его соотечественник Иосиф Флавий, историк, удостоился беседы с ней в Путеолах и добился освобождения нескольких арестованных раввинов, кроме того, она также помогала евреям и по другому случаю.
Поппея разделяла интерес к восточным религиям с Нероном, который покровительствовал довольно истерическому культу сирийской богини, известной еще как Атаргатис , и который воспользовался случаем визита армянского царя, чтобы изучить доктрину персидских мудрецов, магов. Отон также обладал знаниями о похожих экзотических учениях, поскольку был посвященным в культ египетской богини Изиды (как и родственники Поппеи в Помпеях). Он, как и Поппея, интересовался астрологией, и один из ее нанятых слуг, связанный с этим предметом, по имени Птолемей, или Селевк, поехал с Отоном в Лузитанию (см.: Тацит. История, 1, 22).
Агриппина также верила в астрологию, как и многие другие образованные люди того времени. Казалось очевидным, что должна быть некая гармония между землей и другими небесными телами и что последние таким образом управляют жизнями людей. Ведущий толкователь этой доктрины Барбилл, который был царского происхождения и, возможно, был сыном придворного астролога при Тиберии, писал одному из друзей Сенеки, объясняя, почему существует такое влияние, и весьма вероятно, что этот представитель столь невразумительного учения был близким другом Нерона и идентичен с его губернатором Египта, носящим такое же имя. Существовал любопытный контраст между этой модой на астрологию и время от времени повторяющейся тенденцией правительства отправлять астрологов в ссылку – предположительно, менее модных, которые легко могли навлечь на себя погибель, например, когда начинали говорить о гороскопах императора. Специалист по вопросам сельского хозяйства Колумелла написал трактат, озаглавленный «Протиз астрологов», но, к сожалению, он не дошел до наших дней.
Что же касается Нерона, увлечение астрологией было вызвано его глубоким интересом к магическому искусству. Он имел обыкновение носить при себе маленькую фигурку девушки, подобие талисмана, о которых мы читаем в папирусе магов, обнаруженном в песках Египта. Ведь вскоре после того, как Нерон заполучил ее образ, он раскрыл заговор против себя, и поэтому с тех пор у него вошло в привычку совершать жертвоприношение статуэтке ежедневно три раза в день. Лукан был также основательно знаком с восточной магией – он был первым из поэтов, кто, насколько нам известно, обладал такими знаниями. Ужасы, в которые Лукан, как и его дядя Сенека, любили погружаться, включали цветастый, бросающий в дрожь отчет о некромантии, к которой Нерон также сильно пристрастился. Сплетни того времени относили эти его занятия к угрызениям совести за убийство своей матери. Это сомнительно, но отказ Нерона посетить Афины позднее вполне мог быть вызван легендами о том, как в этом городе матереубийцу Ореста преследовали фурии. И по той же самой причине он не осмеливался принимать участие в Элевсинских мистериях – которые были наиболее почитаемой церемонией греческой религии, – поскольку перед тем, как начать церемонию в Элевсии, глашатай, по обычаю, возвещал, что все, кто совершил преступления или неблаговидные поступки, должны покинуть это место. Нерон не осмелился бы не повиноваться этому приказу.
Император был суеверен не больше, чем его подданные, а возможно, менее легковерен, чем большинство из них. Появление комет всегда вызывало у правительства беспокойство – это являлось поводом предполагать, что произойдет смена императора, и Сенека не был склонен думать, что это беспокойство совершенно беспочвенно.
За чудесами, предзнаменованиями и знамениями пристально следили, широко сообщали о них и свободно их изобретали. Летописцы, в соответствии с традицией, все еще считали необходимым записывать их, не обязательно потому, что доверяли частным сообщениям (хотя они в большинстве случаев верили, что некоторые из них вполне могли быть правдой), но потому, что подобные истории отражали настроения и эмоции народа. После смерти Агриппины, например, говорили о многочисленных чудесах.
«Одна женщина родила змею, другая на супружеском ложе была умерщвлена молнией; внезапно затмилось солнце и небесный огонь коснулся четырнадцати концов города. Но боги были ко всему этому непричастны, и многие годы Нерон продолжал властвовать и беспрепятственно творить злодеяния» (Тацит. Анналы, XIV, 12).
И два года спустя Нерону показали младенца, родившегося с четырьмя головами и соответствующим количеством конечностей.
Отложил ли бы император в 62 году свой развод и повторную женитьбу, если бы приметы были неблагоприятны, – мы не можем сказать. Но во всяком случае, удручающие обстоятельства конца Октавии, вероятно, довольно быстро улетучились у него из головы, поскольку привели к такой счастливой развязке. Его радость возросла, когда 21 января 63 года Поппея подарила ему дочь.
Рожденная в его родном городе, Анции (Anzio), малышка получила имя Клавдия и была почти сразу же провозглашена «Августой», как и ее мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64