Устинов терпеливо слушал и, наконец, прервал мое славословие коротким вопросом:
— Ну, и…?
— А делать носитель УР-700 мы считаем нецелесообразным, — выпалил я.
— Почему? — недовольно изумился он.
— У Министерства общего машиностроения не хватает средств и производственных мощностей на разработку носителя Н1, а чтобы делать еще подобный УР-700, надо иметь дополнительный миллиард рублей, которого нет.
— Не дело института считать деньги. На это есть другие инстанции. Институт должен правильно оценивать и поддерживать все новые передовые, прогрессивные, идеи и разработки, не вдаваясь в возможность их выполнения, — раздраженно, повышая голос, наставлял меня Устинов.
— Дмитрий Федорович, на институт возложено также планирование опытно-конструкторских работ и конкретное распределение бюджетных ассигнований по всем работам. Как же нам не считать деньги? — успел ответить я, прежде чем он положил трубку. Кто, где и как обсуждал вопрос о разработке носителя УР-700, мне не известно. Однако, я знаю, что обсуждали, но разработка его так и не получила продолжения.
Через три года после этой неявной интервенции В.Н. Челомея против носителя Н1 ЦКБЭМ В.П. Мишина вносит аналогичное возмущение в процесс отработки носителя Н1, предлагая разрабатывать еще одну модифицированную РН — Н1М, которая должна выводить на опорную орбиту полезную нагрузку, на 15 т большую, чем Н1. С указанной целью увеличивались объемы сферических баков за счет цилиндрических вставок, форсировались двигатели Н.Д. Кузнецова и упрочнялась, а следовательно, и изменялась конфигурация силовой схемы носителя. Таким образом, по существу, создавалась еще одна супертяжелая РН, которая не имела конкретной целевой задачи, кроме того, что была чуть большего калибра и по грузоподъемности приближалась к американскому носителю “Сатурн-5”.
ЦНИИмаш рассмотрел проект Н1М и, учитывая то, что перед носителем не ставилась целевая задача, не предполагалось изменять схему лунной экспедиции, а планировалась только его параллельная с Н1 разработка, дал отрицательное заключение. Заключение было выслано Мишину и в главк министерства поздней осенью 1970 года. Заключение не вызвало ни устной, ни официальной реакции: его просто не заметили. Решение о разработке носителя Н1М было принято довольно неожиданно в 1971 году на высочайшем форуме — объединенном заседании межведомственной государственной комиссии по лунному комплексу Н1-Л3 и научно-технического совета МОМ.
От нашего института на заседании присутствовал мой заместитель по космической тематике А.Д. Коваль, так как я в это время был в командировке в Ленинграде как официальный оппонент по докторской диссертации Н.В. Талызина. Госкомиссия и НТС министерства единодушно поддерживают проект и рекомендуют его к разработке. По приезде я спрашиваю Коваля, огласил ли он официальное заключение института. Александр Денисович чистосердечно признался, что просто побоялся, так как рассмотрение проекта проходило “на ура”, и ему как новичку было страшно вносить диссонанс в общий хор восторженных голосов. Я посчитал это не трагичным, так как официальное заключение института подшито в делах ЦКБЭМ и министерства, а жизнь заставит вернуться к этому вопросу. И нечего затевать лишнюю конфронтацию с министром.
Однако через три месяца в феврале 1972 года из санатория “Красные камни” по ВЧ звонит мне С.А. Афанасьев, где он отдыхал вместе с В.П. Мишиным, и с первых же слов раздраженным голосом начинает меня отчитывать:
— Почему институт мешает министерству работать? Почему он всегда находится в оппозиции? Почему он дал отрицательное заключение на носитель Н1М, создание которого одобрено министерством и межведомственной государственной комиссией полетным испытаниям комплекса Н1-Л3?
Почему заключение выслано только в ВПК и не выслано в ЦКБЭМ и министерство (это Сергею Александровичу неправильно преподнесли факты для усиления его реакции)? Мне это все надоело, вернусь из отпуска и приму соответствующие меры. Положу конец таким вольностям.
Я пытался аргументировать наши отрицательные выводы, но телефон есть телефон. Разговор был окончен на высокой начальственной ноте. А это было время моего “великого противостояния” руководству и конструкторам в “споре века”, и ожидать можно было самого худшего.
Возвратился министр, проходит неделя, другая — тихо. Наконец, раздается телефонный звонок Афанасьева:
— А ты был прав. Не нужен нам носитель Н1М. Держись в отношении его прежней позиции и не бойся Мишина.
Я облегченно вздохнул, освободившись от ожидания еще одного неприятного разговора. А все объяснялось просто. Когда Мишин во исполнение принятого решения о разработке носителя Н1М рассмотрел вопрос, где делать этот носитель, оказалось, что на Куйбышевском заводе нельзя — тот перегружен работами над носителем Н1. Тогда Мишин предложил министру организовать производство РН в высотных корпусах у Челомея в Реутове и затем сплавлять изготовленные конструкции по Москве-реке, Оке и Волге в Куйбышев, как бы расширяя тем самым куйбышевское производство. Однако отнять у Челомея корпуса, где он разместил производство орбитального комплекса “Алмаз” и других важных объектов, не мог бы и сам Господь Бог, особенно в процессе “спора века” при неограниченной поддержке министра обороны А.А. Гречко. Это и изменило отношение С.А. Афанасьева к проекту Н1М. О производстве РН нужно было бы подумать раньше, при принятии решения. Опыт неоднократно показывал, что большие и уникальные носители, двигатели и другие объекты нельзя создавать в отрыве от конкретных задач, в расчете потом найти им применение, ссылаясь на положительный пример разработки РН на базе ракеты Р-7, которая не делалась как носитель, но так удачно вписалась в космическую программу. Тогда и масштабы были на порядок меньше (всегда можно переделать), да и созданию указанного носителя предшествовала межконтинентальная ракета Р-7 с конкретной архиважной задачей.
На полигоне при очередном, четвертом, пуске Н1 вновь был затронут вопрос, касающийся ее модификации Н1М, но уже с подачи самого министра. Сергей Александрович собрал на полигоне небольшое совещание заместителей Мишина и поручил мне еще раз обсудить с ними, поклонниками нового носителя, целесообразность его создания. Сам сел в углу комнаты, заняв позицию наблюдателя. Я начал обсуждение с того, что поставил перед собравшимися три простых вопроса:
— Может ли испытываемый в настоящее время носитель Н1 решить запланированную программу лунной экспедиции? Если да, зачем тогда Н1М в условиях жесточайшего дефицита производственных мощностей, занятых работами над лунным комплексом Н1-Л3?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Ну, и…?
— А делать носитель УР-700 мы считаем нецелесообразным, — выпалил я.
— Почему? — недовольно изумился он.
— У Министерства общего машиностроения не хватает средств и производственных мощностей на разработку носителя Н1, а чтобы делать еще подобный УР-700, надо иметь дополнительный миллиард рублей, которого нет.
— Не дело института считать деньги. На это есть другие инстанции. Институт должен правильно оценивать и поддерживать все новые передовые, прогрессивные, идеи и разработки, не вдаваясь в возможность их выполнения, — раздраженно, повышая голос, наставлял меня Устинов.
— Дмитрий Федорович, на институт возложено также планирование опытно-конструкторских работ и конкретное распределение бюджетных ассигнований по всем работам. Как же нам не считать деньги? — успел ответить я, прежде чем он положил трубку. Кто, где и как обсуждал вопрос о разработке носителя УР-700, мне не известно. Однако, я знаю, что обсуждали, но разработка его так и не получила продолжения.
Через три года после этой неявной интервенции В.Н. Челомея против носителя Н1 ЦКБЭМ В.П. Мишина вносит аналогичное возмущение в процесс отработки носителя Н1, предлагая разрабатывать еще одну модифицированную РН — Н1М, которая должна выводить на опорную орбиту полезную нагрузку, на 15 т большую, чем Н1. С указанной целью увеличивались объемы сферических баков за счет цилиндрических вставок, форсировались двигатели Н.Д. Кузнецова и упрочнялась, а следовательно, и изменялась конфигурация силовой схемы носителя. Таким образом, по существу, создавалась еще одна супертяжелая РН, которая не имела конкретной целевой задачи, кроме того, что была чуть большего калибра и по грузоподъемности приближалась к американскому носителю “Сатурн-5”.
ЦНИИмаш рассмотрел проект Н1М и, учитывая то, что перед носителем не ставилась целевая задача, не предполагалось изменять схему лунной экспедиции, а планировалась только его параллельная с Н1 разработка, дал отрицательное заключение. Заключение было выслано Мишину и в главк министерства поздней осенью 1970 года. Заключение не вызвало ни устной, ни официальной реакции: его просто не заметили. Решение о разработке носителя Н1М было принято довольно неожиданно в 1971 году на высочайшем форуме — объединенном заседании межведомственной государственной комиссии по лунному комплексу Н1-Л3 и научно-технического совета МОМ.
От нашего института на заседании присутствовал мой заместитель по космической тематике А.Д. Коваль, так как я в это время был в командировке в Ленинграде как официальный оппонент по докторской диссертации Н.В. Талызина. Госкомиссия и НТС министерства единодушно поддерживают проект и рекомендуют его к разработке. По приезде я спрашиваю Коваля, огласил ли он официальное заключение института. Александр Денисович чистосердечно признался, что просто побоялся, так как рассмотрение проекта проходило “на ура”, и ему как новичку было страшно вносить диссонанс в общий хор восторженных голосов. Я посчитал это не трагичным, так как официальное заключение института подшито в делах ЦКБЭМ и министерства, а жизнь заставит вернуться к этому вопросу. И нечего затевать лишнюю конфронтацию с министром.
Однако через три месяца в феврале 1972 года из санатория “Красные камни” по ВЧ звонит мне С.А. Афанасьев, где он отдыхал вместе с В.П. Мишиным, и с первых же слов раздраженным голосом начинает меня отчитывать:
— Почему институт мешает министерству работать? Почему он всегда находится в оппозиции? Почему он дал отрицательное заключение на носитель Н1М, создание которого одобрено министерством и межведомственной государственной комиссией полетным испытаниям комплекса Н1-Л3?
Почему заключение выслано только в ВПК и не выслано в ЦКБЭМ и министерство (это Сергею Александровичу неправильно преподнесли факты для усиления его реакции)? Мне это все надоело, вернусь из отпуска и приму соответствующие меры. Положу конец таким вольностям.
Я пытался аргументировать наши отрицательные выводы, но телефон есть телефон. Разговор был окончен на высокой начальственной ноте. А это было время моего “великого противостояния” руководству и конструкторам в “споре века”, и ожидать можно было самого худшего.
Возвратился министр, проходит неделя, другая — тихо. Наконец, раздается телефонный звонок Афанасьева:
— А ты был прав. Не нужен нам носитель Н1М. Держись в отношении его прежней позиции и не бойся Мишина.
Я облегченно вздохнул, освободившись от ожидания еще одного неприятного разговора. А все объяснялось просто. Когда Мишин во исполнение принятого решения о разработке носителя Н1М рассмотрел вопрос, где делать этот носитель, оказалось, что на Куйбышевском заводе нельзя — тот перегружен работами над носителем Н1. Тогда Мишин предложил министру организовать производство РН в высотных корпусах у Челомея в Реутове и затем сплавлять изготовленные конструкции по Москве-реке, Оке и Волге в Куйбышев, как бы расширяя тем самым куйбышевское производство. Однако отнять у Челомея корпуса, где он разместил производство орбитального комплекса “Алмаз” и других важных объектов, не мог бы и сам Господь Бог, особенно в процессе “спора века” при неограниченной поддержке министра обороны А.А. Гречко. Это и изменило отношение С.А. Афанасьева к проекту Н1М. О производстве РН нужно было бы подумать раньше, при принятии решения. Опыт неоднократно показывал, что большие и уникальные носители, двигатели и другие объекты нельзя создавать в отрыве от конкретных задач, в расчете потом найти им применение, ссылаясь на положительный пример разработки РН на базе ракеты Р-7, которая не делалась как носитель, но так удачно вписалась в космическую программу. Тогда и масштабы были на порядок меньше (всегда можно переделать), да и созданию указанного носителя предшествовала межконтинентальная ракета Р-7 с конкретной архиважной задачей.
На полигоне при очередном, четвертом, пуске Н1 вновь был затронут вопрос, касающийся ее модификации Н1М, но уже с подачи самого министра. Сергей Александрович собрал на полигоне небольшое совещание заместителей Мишина и поручил мне еще раз обсудить с ними, поклонниками нового носителя, целесообразность его создания. Сам сел в углу комнаты, заняв позицию наблюдателя. Я начал обсуждение с того, что поставил перед собравшимися три простых вопроса:
— Может ли испытываемый в настоящее время носитель Н1 решить запланированную программу лунной экспедиции? Если да, зачем тогда Н1М в условиях жесточайшего дефицита производственных мощностей, занятых работами над лунным комплексом Н1-Л3?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42