Тем самым признает, что варяги, которые пришли с Рюриком, не были славянами. С их приходом, мол, славянский язык отошел на второй план. И вообще он, видимо, полагает, что варяги явились в очень большом количестве.
Свой же собственный, оригинальный взгляд Татищева: Рюрик прибыл из Финляндии. «Из-за моря» он объясняет так, что «морем» называли Ладожское озеро. Об этом он прямо говорит (стр. 372): «Рюрик пришел из Финляндии в 862-м, имея жену Енвииду, королеву урманскую».
Таким образом, Татищев занял особую позицию: варягов-германцев он признавал, но Рюрик, по его мнению, был членом славянской старинной династии, явился из Финляндии при поддержке варягов. Своеобразное объединение норманской и славянской теории.
Собственно началом спора норманистов с антинор-манистами следует считать речь ак. Г. Ф. Миллера в 1749 г. «О происхождении и имени народа Российского», вызвавшую резкий отпор со стороны Ломоносова. Резюмируя мысли Миллера, он писал: «Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым стилем, то бы он россиян сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен». Ломоносов доказывал, что никакой «великой тьмы невежества» на Руси не было, что Русь имела свою историю еще до того, как она стала иметь «общих государей», и уводил начало ее к предкам руссов — к антам. Он утверждал, что Русь как государство и русская культура созданы не чужестранцами-варягами, а самими славянами. Эти славяне были коренным населением междуречья Дуная и Днестра вплоть до отрогов Карпат. Голос Ломоносова, однако, не был услышан, он оказался в решительном меньшинстве, и первая схватка была решена в пользу норманизма, ибо доводы Ломоносова, хотя и заслуживали внимания, достаточно не были еще разработаны.
Все дальнейшие труды — Френа, Штрубе де Пирмона, Штриттера, Туимана, Круга и т.д. — были направлены на обоснование норманской теории. Шлёцер, с его классическим трудом «Нестор», еще более утвердил авторитет этой теории. Но (исподволь) нашлись и иностранцы — Шторх (1800), Эверс (1814) и др., возражавшие против норманской теории и собравшие солидный материал против нее. В особенности много дал труд Эверса. Он выступал против нелепого допущения, что северные славяне, прогнав варягов, снова пригласили их же. Он опровергал доводы относительно понимания имени Руси из корней вроде «руотси», «Рослаген» и т.д. Он возражал против вывода древних русских имен лишь из скандинавских корней. Он настаивал на существовании имени Русь в Причерноморье. И т.д. К сожалению, его положительные данные в пользу славянской теории уничтожались ложными предположениями его собственной концепции, что киевские князья были из хазар, что Аскольд и Дир были венграми, что «волохи» летописи — это болгары и т.д.
Появившиеся работы в пользу славянской теории Максимовича (1837), Ренелина (1842) были мало обоснованы и недостаточно убедительны. И. С. Савельев («Мухамеданская нумизматика», 1846) писал по поводу того, что ак. Шторх высказал мысль о древности торговли через Россию: «Он получил разнос от Шлёцера, который назвал эту мысль не только “ненаучной”, но и уродливой, которая бы опровергла все, что до сих пор о России думали. “Не только множество, но даже ни одного древнего свидетельства не найдешь по сему делу”. Прошло около сорока лет с тех пор, как написаны были эти строки, — продолжает Савельев, — и источники, дотоле неизвестные, бросили новый свет на состояние нашего древнего севера. Системы Шлёцера рушатся сами собою; но его брамински фанатические приговоры, к сожалению, долгое время останавливали успехи нашей юной историографии, не выходившей из-под формулы своего немецкого учителя».
Как видим, формулировки, вполне подходящие и к 1946 г. Однако и норманисты этого периода не дремали. М. Погодин (1825, 1846) и Э. Куник (1844—1845) опубликовали крупные работы, в которых развили далее нор-манскую теорию. Особенно важна была работа Э. Куника. Он привлек арабские и византийские источники и толковал их в пользу норманизма. Но и он чувствовал, что позиции норманизма некрепкие и для убедительности прибегал даже, так сказать, к психологическим доказательствам. Напр., он делил народы на морские и сухопутные. И, конечно, отнес древних славян к народам, обладавшим «водобоязнью». В конце концов он выдвинул «готскую» теорию происхождения Руси — прямое доказательство того, что существовавшая теория его не удовлетворяла.
После Э. Куника и М. Погодина инициатива в споре вновь переходит к норманистам — историкам 40-х годов Беляеву, Кавелину, Соловьеву и др. Но антинорманисты вскоре опять пошли в наступление. В 1859 г. В. Ламан-ский опубликовал труд «О славянах в Малой Азии, Африке и Испании», выведший вопрос далеко за пределы Киевской Руси. В 1860 г. Костомаров в своем «Начале Руси» выдвинул новую теорию, выводя Русь из Литвы, из области Немана. Хотя теория была слаба и Костомаров впоследствии от нее отказался, критический нажим на норманизм все усиливался. В 1862—1863 гг. в «Записках Академии наук» была напечатана работа С. Гедеонова «Отрывки о варяжском вопросе», затем дополненная и отдельно изданная под названием «Варяги и Русь» (1876). Доводы С. Гедеонова против норманизма были убийственными, а славянская теория подкреплялась целым рядом новых фактов. Но и публикации С. Гедеонова не достигли цели — они не дошли до широкой общественности, передовая русская интеллигенция (Белинский, Тургенев, Чернышевский, Добролюбов и др.) осталась в стороне в столь важном научном споре, касавшемся сути всей нации. Она, в сущности, «прозевала» крупнейший политический фактор. Сам С. Гедеонов не был доволен создавшимся положением. Он писал: «Неумолимое норманское вето тяготеет над разъяснением какого бы то ни было остатка нашей родной старины», — в этих словах сквозит протест против затыкания рта антинорманистам. И добавляет: «Но кто же, какой Дарвин вдохнет жизнь в этот истукан с норманской головой и славянским туловищем?» Действительно, такое искусственное творение можно было назвать не иначе, как истуканом.
Общественная мысль, увы, не поддержала С. Гедеонова. Все эти «славянофилы» и т.д. способны были на какое-то осмысление вещей лишь в узком кругу социологических идей, на большее их не хватало. Крупный труд Забелина «История русской жизни» (1-й т. — 1876, 2-й — 1879, его переиздание— 1908), несмотря на его ценность, также не оказал решительного влияния на состояние дел.
Наконец, с 1871 г. выступил («О мнимом признании варягов») Д. Иловайский, в ряде заметок и бесчисленных докладов обрушившийся на норманскую теорию. Его статьи, собранные в одной книжке, вышли в 1876 г. под заглавием «Разыскания о начале Руси», затем в дополненном виде — в 1882 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Свой же собственный, оригинальный взгляд Татищева: Рюрик прибыл из Финляндии. «Из-за моря» он объясняет так, что «морем» называли Ладожское озеро. Об этом он прямо говорит (стр. 372): «Рюрик пришел из Финляндии в 862-м, имея жену Енвииду, королеву урманскую».
Таким образом, Татищев занял особую позицию: варягов-германцев он признавал, но Рюрик, по его мнению, был членом славянской старинной династии, явился из Финляндии при поддержке варягов. Своеобразное объединение норманской и славянской теории.
Собственно началом спора норманистов с антинор-манистами следует считать речь ак. Г. Ф. Миллера в 1749 г. «О происхождении и имени народа Российского», вызвавшую резкий отпор со стороны Ломоносова. Резюмируя мысли Миллера, он писал: «Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым стилем, то бы он россиян сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый народ ни от какого писателя не представлен». Ломоносов доказывал, что никакой «великой тьмы невежества» на Руси не было, что Русь имела свою историю еще до того, как она стала иметь «общих государей», и уводил начало ее к предкам руссов — к антам. Он утверждал, что Русь как государство и русская культура созданы не чужестранцами-варягами, а самими славянами. Эти славяне были коренным населением междуречья Дуная и Днестра вплоть до отрогов Карпат. Голос Ломоносова, однако, не был услышан, он оказался в решительном меньшинстве, и первая схватка была решена в пользу норманизма, ибо доводы Ломоносова, хотя и заслуживали внимания, достаточно не были еще разработаны.
Все дальнейшие труды — Френа, Штрубе де Пирмона, Штриттера, Туимана, Круга и т.д. — были направлены на обоснование норманской теории. Шлёцер, с его классическим трудом «Нестор», еще более утвердил авторитет этой теории. Но (исподволь) нашлись и иностранцы — Шторх (1800), Эверс (1814) и др., возражавшие против норманской теории и собравшие солидный материал против нее. В особенности много дал труд Эверса. Он выступал против нелепого допущения, что северные славяне, прогнав варягов, снова пригласили их же. Он опровергал доводы относительно понимания имени Руси из корней вроде «руотси», «Рослаген» и т.д. Он возражал против вывода древних русских имен лишь из скандинавских корней. Он настаивал на существовании имени Русь в Причерноморье. И т.д. К сожалению, его положительные данные в пользу славянской теории уничтожались ложными предположениями его собственной концепции, что киевские князья были из хазар, что Аскольд и Дир были венграми, что «волохи» летописи — это болгары и т.д.
Появившиеся работы в пользу славянской теории Максимовича (1837), Ренелина (1842) были мало обоснованы и недостаточно убедительны. И. С. Савельев («Мухамеданская нумизматика», 1846) писал по поводу того, что ак. Шторх высказал мысль о древности торговли через Россию: «Он получил разнос от Шлёцера, который назвал эту мысль не только “ненаучной”, но и уродливой, которая бы опровергла все, что до сих пор о России думали. “Не только множество, но даже ни одного древнего свидетельства не найдешь по сему делу”. Прошло около сорока лет с тех пор, как написаны были эти строки, — продолжает Савельев, — и источники, дотоле неизвестные, бросили новый свет на состояние нашего древнего севера. Системы Шлёцера рушатся сами собою; но его брамински фанатические приговоры, к сожалению, долгое время останавливали успехи нашей юной историографии, не выходившей из-под формулы своего немецкого учителя».
Как видим, формулировки, вполне подходящие и к 1946 г. Однако и норманисты этого периода не дремали. М. Погодин (1825, 1846) и Э. Куник (1844—1845) опубликовали крупные работы, в которых развили далее нор-манскую теорию. Особенно важна была работа Э. Куника. Он привлек арабские и византийские источники и толковал их в пользу норманизма. Но и он чувствовал, что позиции норманизма некрепкие и для убедительности прибегал даже, так сказать, к психологическим доказательствам. Напр., он делил народы на морские и сухопутные. И, конечно, отнес древних славян к народам, обладавшим «водобоязнью». В конце концов он выдвинул «готскую» теорию происхождения Руси — прямое доказательство того, что существовавшая теория его не удовлетворяла.
После Э. Куника и М. Погодина инициатива в споре вновь переходит к норманистам — историкам 40-х годов Беляеву, Кавелину, Соловьеву и др. Но антинорманисты вскоре опять пошли в наступление. В 1859 г. В. Ламан-ский опубликовал труд «О славянах в Малой Азии, Африке и Испании», выведший вопрос далеко за пределы Киевской Руси. В 1860 г. Костомаров в своем «Начале Руси» выдвинул новую теорию, выводя Русь из Литвы, из области Немана. Хотя теория была слаба и Костомаров впоследствии от нее отказался, критический нажим на норманизм все усиливался. В 1862—1863 гг. в «Записках Академии наук» была напечатана работа С. Гедеонова «Отрывки о варяжском вопросе», затем дополненная и отдельно изданная под названием «Варяги и Русь» (1876). Доводы С. Гедеонова против норманизма были убийственными, а славянская теория подкреплялась целым рядом новых фактов. Но и публикации С. Гедеонова не достигли цели — они не дошли до широкой общественности, передовая русская интеллигенция (Белинский, Тургенев, Чернышевский, Добролюбов и др.) осталась в стороне в столь важном научном споре, касавшемся сути всей нации. Она, в сущности, «прозевала» крупнейший политический фактор. Сам С. Гедеонов не был доволен создавшимся положением. Он писал: «Неумолимое норманское вето тяготеет над разъяснением какого бы то ни было остатка нашей родной старины», — в этих словах сквозит протест против затыкания рта антинорманистам. И добавляет: «Но кто же, какой Дарвин вдохнет жизнь в этот истукан с норманской головой и славянским туловищем?» Действительно, такое искусственное творение можно было назвать не иначе, как истуканом.
Общественная мысль, увы, не поддержала С. Гедеонова. Все эти «славянофилы» и т.д. способны были на какое-то осмысление вещей лишь в узком кругу социологических идей, на большее их не хватало. Крупный труд Забелина «История русской жизни» (1-й т. — 1876, 2-й — 1879, его переиздание— 1908), несмотря на его ценность, также не оказал решительного влияния на состояние дел.
Наконец, с 1871 г. выступил («О мнимом признании варягов») Д. Иловайский, в ряде заметок и бесчисленных докладов обрушившийся на норманскую теорию. Его статьи, собранные в одной книжке, вышли в 1876 г. под заглавием «Разыскания о начале Руси», затем в дополненном виде — в 1882 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87