И мне удалось, с божьей помощью, направить его на путь истинный, – он дал себя уговорить и сделался женихом в добрый час. Невеста не из ахти какого дома, но все же хозяйская дочь. Тут тебе и свекор, и имя, и приданое, и то, и другое… Словом, как подобает мне. И я был уже, что называется, на седьмом небе. Замечательно ведь, не правда ли? Не спешите, однако, вы еще услышите историю.
Прихожу однажды из лавки позавтракать, мою руки, сажусь к столу, смотрю – нет Пейси! У меня сразу мелькнуло подозрение: может, он снова удрал. Я к жене: «Где Пейся?» – «Не знаю», – говорит. Закусил я и бегу сразу в город. Туда-сюда, никто ничего не знает. Снаряжаю человека в деревню, к родственнику Мойше-Мееру, узнать, там ли Рейзл. А тот отвечает мне письмецом, что Рейзл еще вчера уехала, сказала: в город, на родные могилы. Тут, как вы понимаете, я все изложил, весь свой гнев излил на нее – на жену, конечно! Ведь это из-за нее все несчастья – племянница-то ведь ее!.. Ну что ж, хоть бы и так!
Бегу в полицию, рассылаю повсюду депеши, отряжаю людей, сыплю деньгами – нету их, как в воду канули! Я мечусь, кричу, выхожу из себя – ничего не помогает! Одним словом, прошло целых три недели, я чуть с ума не сошел. Вдруг получаю письмо с поздравлением. Они, оказывается, поженились в добрый час, и теперь уж им бояться меня нечего. Слыхали такое! Теперь их уже никто не станет преследовать и возводить на них поклепы. Слыхали такое! Они любили друг друга с самого детства и сейчас, слава богу, достигли того, о чем мечтали. А чем они будут жить? Об этом пусть не беспокоятся: он готовится к экзаменам, чтобы поступить в университет, будет учиться на врача, а она уже учится на акушерку. Слыхали такое! А пока они оба дают уроки и зарабатывают около пятнадцати рублей в месяц. Квартира обходится им в шесть с полтиной, восемь рублей они платят за стол, а там, есть бог в небесах! Слыхали такое? «Ну, ладно же, думаю, вы раньше, милые, наголодаетесь хорошенько, а потом, когда станете у меня просить, я вам покажу, кто из нас старше». А жене говорю: «Теперь ты, наконец, видишь, что значит горький корень? От такого папаши, говорю, шарлатана и картежника, разве можно было ожидать лучшего!» И еще много подобных колкостей наговорил я ей, а она хоть бы слово в ответ. «Ведь, бывало, говорю, падаешь в обморок, как только я слово скажу о твоем шурине, отчего же ты теперь не упадешь в обморок?» Как в стену, ни слова не скажет. «Думаешь, я не знаю, что ты с ними заодно, говорю я, что у вас одна рука и что все это твоего ума дело?» Молчит, ни слова не возражает. И что она мне может возразить, когда чувствует, что я прав? Она знает, что я возмущен: чем это я заслужил, чтобы мне за мою доброту платили злом?… Ну что ж, хоть бы и так!
Вы, верно, думаете, тут уже и конец! Погодите, дальше еще занимательней.
Прошел год. Письма-то они мне шлют, но денег не просят. И вот получаю поздравление – Рейзл родила мальчика, и нас приглашают на обрезание. Тут я говорю жене: «Поздравляю тебя, замечательное событие, говорю, и нарекут его, верно, в честь твоего милого шурина». Она – ни слова, только побледнела, оделась и ушла прочь из дому. Ну, думаю, ничего, скоро вернется. Жду час, жду другой, третий, четвертый, уже вечер, уже глубокая ночь – а ее все нет. Так! Хороша история! Одним словом, она уехала к ним, и вот уже скоро два года не приезжает и даже не думает о возвращении. Слыхали вы что-нибудь подобное? Вначале я все ждал, может, она все-таки весточку пришлет. Когда же увидел, что ждать нечего, я сам настрочил ей письмо. «Ну, на что это похоже, – писал я ей, – ты ведь меня перед всем светом осрамила!» – «Ее свет, – отвечает она, – там, у ее детей…» Слыхали такое! А внучек – они его назвали не как-нибудь, а Гершеле, в честь моего брата Гершеля, – внучек этот ей милее и дороже всего. Такого Гершеле, пишет она, не найдешь, если объедешь весь свет из конца в конец. А мне она желает, чтобы я прожил старость в чести и довольстве, но один, без нее. Слыхали такое!..
Тут я пишу ей еще раз и еще раз, категорически заявляю, что и гроша ей не стану высылать. А она мне в ответ: ей мои деньги не нужны. Слыхали такое! Я ей снова пишу, что лишаю их всех наследства, все деньги отдам на благотворительные нужды. Недолго думая, она отвечает, что никаких претензий ко мне не имеет, – слыхали такое! – что живет она у детей в почете, дай бог дальше не хуже, что Пейся поступил в университет, а Рейзл уже скоро будет акушеркой. Они зарабатывают теперь ни больше ни меньше как семьдесят рублей в месяц. Слыхали такое! А насчет того, что я собираюсь лишить их наследства, то она не возражает, если я хоть сегодня отдам все свое имущество кому мне вздумается, пусть даже на церковь пожертвую – слыхали такое! И заканчивает она тем, что я настоящий безумец, что люди должны выкатать меня в перьях за все штуки, которые я натворил. «Ну, какое тут несчастье, – пишет она, – если сын твоего брата взял дочь моей сестры? Чем это тебе не по нраву, старому дурню?» Слыхали такое! «Если бы ты был здесь, – пишет она, – и посмотрел бы на ребенка, на Гершеле, как он пальчиком показывает на дедушкин портрет и лепечет «дедя», ты бы, пишет, сам себе три оплеухи влепил…» Слыхали такое! Так вот пишет она мне оттуда… Ну что ж, хоть бы и так!
Скажите мне теперь, можно ли такое вытерпеть? Понимаете ли вы, какой огонь во мне горит, когда я прихожу домой и блукаю там один-одинешенек в четырех стенах? Я начинаю рассуждать: «Зачем, скажите на милость, жить на белом свете? Чем заслужил я такое? За что суждена мне такая старость? За что? За мою доброту? За подлый мой мягкий характер?…» Простите, когда я начинаю об этом говорить, меня слезы душат, обидно, не могу, никак не могу говорить!..
Нет, нельзя быть добрым! Вы слышите, что я вам говорю: нельзя быть добрым!
1903
1 2 3
Прихожу однажды из лавки позавтракать, мою руки, сажусь к столу, смотрю – нет Пейси! У меня сразу мелькнуло подозрение: может, он снова удрал. Я к жене: «Где Пейся?» – «Не знаю», – говорит. Закусил я и бегу сразу в город. Туда-сюда, никто ничего не знает. Снаряжаю человека в деревню, к родственнику Мойше-Мееру, узнать, там ли Рейзл. А тот отвечает мне письмецом, что Рейзл еще вчера уехала, сказала: в город, на родные могилы. Тут, как вы понимаете, я все изложил, весь свой гнев излил на нее – на жену, конечно! Ведь это из-за нее все несчастья – племянница-то ведь ее!.. Ну что ж, хоть бы и так!
Бегу в полицию, рассылаю повсюду депеши, отряжаю людей, сыплю деньгами – нету их, как в воду канули! Я мечусь, кричу, выхожу из себя – ничего не помогает! Одним словом, прошло целых три недели, я чуть с ума не сошел. Вдруг получаю письмо с поздравлением. Они, оказывается, поженились в добрый час, и теперь уж им бояться меня нечего. Слыхали такое! Теперь их уже никто не станет преследовать и возводить на них поклепы. Слыхали такое! Они любили друг друга с самого детства и сейчас, слава богу, достигли того, о чем мечтали. А чем они будут жить? Об этом пусть не беспокоятся: он готовится к экзаменам, чтобы поступить в университет, будет учиться на врача, а она уже учится на акушерку. Слыхали такое! А пока они оба дают уроки и зарабатывают около пятнадцати рублей в месяц. Квартира обходится им в шесть с полтиной, восемь рублей они платят за стол, а там, есть бог в небесах! Слыхали такое? «Ну, ладно же, думаю, вы раньше, милые, наголодаетесь хорошенько, а потом, когда станете у меня просить, я вам покажу, кто из нас старше». А жене говорю: «Теперь ты, наконец, видишь, что значит горький корень? От такого папаши, говорю, шарлатана и картежника, разве можно было ожидать лучшего!» И еще много подобных колкостей наговорил я ей, а она хоть бы слово в ответ. «Ведь, бывало, говорю, падаешь в обморок, как только я слово скажу о твоем шурине, отчего же ты теперь не упадешь в обморок?» Как в стену, ни слова не скажет. «Думаешь, я не знаю, что ты с ними заодно, говорю я, что у вас одна рука и что все это твоего ума дело?» Молчит, ни слова не возражает. И что она мне может возразить, когда чувствует, что я прав? Она знает, что я возмущен: чем это я заслужил, чтобы мне за мою доброту платили злом?… Ну что ж, хоть бы и так!
Вы, верно, думаете, тут уже и конец! Погодите, дальше еще занимательней.
Прошел год. Письма-то они мне шлют, но денег не просят. И вот получаю поздравление – Рейзл родила мальчика, и нас приглашают на обрезание. Тут я говорю жене: «Поздравляю тебя, замечательное событие, говорю, и нарекут его, верно, в честь твоего милого шурина». Она – ни слова, только побледнела, оделась и ушла прочь из дому. Ну, думаю, ничего, скоро вернется. Жду час, жду другой, третий, четвертый, уже вечер, уже глубокая ночь – а ее все нет. Так! Хороша история! Одним словом, она уехала к ним, и вот уже скоро два года не приезжает и даже не думает о возвращении. Слыхали вы что-нибудь подобное? Вначале я все ждал, может, она все-таки весточку пришлет. Когда же увидел, что ждать нечего, я сам настрочил ей письмо. «Ну, на что это похоже, – писал я ей, – ты ведь меня перед всем светом осрамила!» – «Ее свет, – отвечает она, – там, у ее детей…» Слыхали такое! А внучек – они его назвали не как-нибудь, а Гершеле, в честь моего брата Гершеля, – внучек этот ей милее и дороже всего. Такого Гершеле, пишет она, не найдешь, если объедешь весь свет из конца в конец. А мне она желает, чтобы я прожил старость в чести и довольстве, но один, без нее. Слыхали такое!..
Тут я пишу ей еще раз и еще раз, категорически заявляю, что и гроша ей не стану высылать. А она мне в ответ: ей мои деньги не нужны. Слыхали такое! Я ей снова пишу, что лишаю их всех наследства, все деньги отдам на благотворительные нужды. Недолго думая, она отвечает, что никаких претензий ко мне не имеет, – слыхали такое! – что живет она у детей в почете, дай бог дальше не хуже, что Пейся поступил в университет, а Рейзл уже скоро будет акушеркой. Они зарабатывают теперь ни больше ни меньше как семьдесят рублей в месяц. Слыхали такое! А насчет того, что я собираюсь лишить их наследства, то она не возражает, если я хоть сегодня отдам все свое имущество кому мне вздумается, пусть даже на церковь пожертвую – слыхали такое! И заканчивает она тем, что я настоящий безумец, что люди должны выкатать меня в перьях за все штуки, которые я натворил. «Ну, какое тут несчастье, – пишет она, – если сын твоего брата взял дочь моей сестры? Чем это тебе не по нраву, старому дурню?» Слыхали такое! «Если бы ты был здесь, – пишет она, – и посмотрел бы на ребенка, на Гершеле, как он пальчиком показывает на дедушкин портрет и лепечет «дедя», ты бы, пишет, сам себе три оплеухи влепил…» Слыхали такое! Так вот пишет она мне оттуда… Ну что ж, хоть бы и так!
Скажите мне теперь, можно ли такое вытерпеть? Понимаете ли вы, какой огонь во мне горит, когда я прихожу домой и блукаю там один-одинешенек в четырех стенах? Я начинаю рассуждать: «Зачем, скажите на милость, жить на белом свете? Чем заслужил я такое? За что суждена мне такая старость? За что? За мою доброту? За подлый мой мягкий характер?…» Простите, когда я начинаю об этом говорить, меня слезы душат, обидно, не могу, никак не могу говорить!..
Нет, нельзя быть добрым! Вы слышите, что я вам говорю: нельзя быть добрым!
1903
1 2 3