— Вот здесь мы прощались с вами в день знакомства, и вы сказали: «Нетрудящийся да не ест…»
— Это сказали уже до меня, — пробормотал Ефремов и подумал: «Все запомнила… значит… Ну и хорошо!… Ей-богу, женюсь!»
— Ох, боже мой, как вы покраснели!
— Может быть, в кино зайдем, Арбатское?
— Далее уши красные, — участливо и деловито сказала она.
— Или — в «Прагу»: пообедаем, а потом — в кино?
— А вы помните, как мы прощались осенью? Вы показали пальцем в небо и сказали, что наверху звезды. Помните?
Внезапный страх охватил Ефремова. Ясно — пришла минута другого, решающего разговора; женщина первой начала его и смеется, понимая неловкость и страх Ефремова. Он растерянно посмотрел на ее лицо — оно было милым и желанным, и Ефремову вдруг сделалось ясно: если этот разговор не состоится сегодня, сейчас, то все пойдет по-другому. А ведь он так мечтал о ней! Так часто на работе, в цехе, дома ночью, вдруг вспомнит ее глаза, шею, белые, красивые руки… Васильев повалится на кровать и заржет лошадиным голосом.
— Вы знаете, зачем я с вами хожу вообще? — спросил он, и казалось, вся Арбатская площадь ахнула, затаившись, смотрела на него.
— Что, что? — весело сказала Екатерина Георгиевна, поглядела на Ефремова и вдруг перестала улыбаться.
— Вы вообще знаете, зачем я хожу вообще? — снова резко переспросил он и не заметил нелепости своего вопроса.
— Право ж, зайдем в кино, — сказала она.
Все это со стороны должно было казаться смешным и странным, но для Ефремова не слова были важны: совершалось важнейшее событие в его жизни, он чувствовал это.
— Вы знаете? Вот и знайте! А я вот тоже знаю! — громко говорил он, крепко держа ее за руку и глядя ей в лицо.
— Тише, тише! Вы посмотрите: ведь кругом люди и все смотрят, — быстро сказала она и сжала его руку. Перчатка ее была порвана, и он почувствовал мягкость ее кожи, увидел ее растерянное, точно виноватое лицо, и ему показалось, что они стоят одни в глубокой, торжественной тишине.
В кино Ефремов, миновав длинную очередь, протянул в окошечко деньги. Никто не запротестовал: всем было ясно, что Екатерина Георгиевна не могла ждать.
Они сидели рядом, их плечи касались, и она не отодвигалась от него. Иногда она поворачивала к нему лицо: оно было сказочным, изумительным в мерцающем свете; он сидел неподвижно, боясь громко вздохнуть или пошевелиться, и смотрел на экран: картина казалась ему какой-то запутанной, не нужной никому чепухой.
Когда зажегся свет, Ефремов сказал:
— Пойдемте ко мне.
— К вам? — Она нахмурилась и удивленно посмотрела.
— Я вас хочу познакомить с Васильевым.
— Зачем же знакомиться?
— Ну как же, с Васильевым? Я хочу, чтобы он вас видел.
— Ах, какой вы чудак! Вы знаете: мне только в детстве люди казались такими.
— Какими?
— Ну, вот такими: серьезными, живущими всерьез… Что же, пойдем.
Видно, ей, самостоятельной, сильной женщине, нравилось слушаться этого человека.
Когда они пришли, Васильев сидел за столом и писал.
— Здравствуйте! — сказала Екатерина Георгиевна. — Мы вам мешаем?
— Что вы, что вы! Я давно уже прошу Ефремова познакомить меня!
Он пододвинул стул, чтобы ей было удобней снять боты, повесил пальто на вешалку, быстро задал ей несколько веселых вопросов.
«Да, вот он у меня какой!» — подумал Ефремов. Он гордился Васильевым, и ему хотелось, чтобы Екатерина Георгиевна восхищалась его товарищем, но еще больше он гордился ею, и, когда она начала рассматривать портреты, он посмотрел на Васильева: «Ну как? Что?»
Васильев возбужденно глянул на него, развел руками: «Тут уж ничего не скажешь», — и пригладил волосы.
— Вы знаете, товарищи, есть ужасно хочется; я ведь с утра не ела, — сказала Екатерина Георгиевна.
— А водку вы пьете? — спросил Васильев.
— Сейчас с удовольствием выпью рюмку; я совсем продрогла.
— Ого! Я думал, вы откажетесь.
— Почему это?
— Ну как же! Женщины, приходя в мужской дом, всегда говорят, что не пьют. Должно быть, боятся голову потерять.
— Нет, зачем? Я не потеряю головы.
— Что же, Ефремов, кто пойдет?
— Я! — сказал Ефремов, надевая пальто.
На мгновение Васильеву стало неловко оттого, что он остался с этой красивой, сразу понравившейся ему женщиной. Он подошел к столу и заглянул в открытую книгу.
— Вы где работаете? — вдруг спросил он.
— В Наркомтяжпроме.
— В каком качестве?
— Я старший экономист. Сказать, в каком отделе и сколько получаю?
— Нет, это уже детали. Вы замужем?
— Вы, очевидно, большой оригинал. Не все ли вам равно, замужем ли?
— Да, знаете, я не терплю разговоров о погоде. Мне интересно знать про вас, почему же не спросить?
Он пожал плечами и стал перелистывать книгу, чувствуя, как быстро бьется его сердце; ему хотелось, чтобы она сразу же поняла, какой он хороший, умный, тонкий.
— Вы меня простите, — сказал он, — у меня, должно быть, неврастения, я ведь сейчас делаю диссертацию и одновременно руковожу большой работой в Институте: у меня ведь восемь младших научных сотрудников. Работы тьма!
«Ох, зачем я это все? — подумал он. — Решит, что хвастаюсь».
Он спросил:
— Вообще говоря, я круглый дурак, правда? Вы так думаете?
Она рассмеялась. А он уже не мог остановиться и говорил чепуху, говорил быстро, возбужденно, не понимая, почему это с ним происходит, и чувствуя, что не имеет силы остановиться.
Ему хотелось казаться лучше обычного, а он никогда в жизни не был таким пошляком и глупцом, как сейчас.
«Вот тебе облагораживающее влияние женщины!» — думал он, со страхом слушая то, что сам говорил. Он рассказал об очень лестном для себя разговоре с академиком Бахом; сказал, что Ефремов — ограниченный человек, жестикулировал и неестественно хохотал, а она внимательно слушала, изредка поглядывая на него.
Когда Ефремов, держа в руках свертки, вошел в комнату, Екатерина Георгиевна сразу оживилась, стала помогать разворачивать покупки.
— Батюшки! — сказала она. — Вы, видно, роту солдат собрались кормить!
Не спрашивая, она нашла тарелки, вилки, ножи, рюмки, бывшие в самых необычных местах. Васильев видел, как она поглядывала на Ефремова и как приятно было им вместе накрывать на стол.
«Какой огурчик!» — думал он, глядя на товарища, и сердился, точно тот нарочно учинил против него несправедливость. Весь вечер он сидел мрачный, зевая и все больше сердясь, так как ни Ефремов, ни Екатерина Георгиевна не замечали его дурного настроения.
После ужина Ефремов позвонил директору завода и попросил прислать машину, но оказалось, что машина была в ремонте.
— Зачем это все? Пойдемте пешком, — предложила Екатерина Георгиевна.
— Васильев, давай походим, — проговорил Ефремов.
И Васильеву показалось, что в голосе товарища была
тревога.
«Вот пойду, назло», — подумал он, но сказал:
— Мне работать нужно, иди один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124