Постой! Постой! (Подходит к двери в комнату Ивковича и прислушивается. Затем идет к другой двери и проверяет, нет ли там кого-нибудь; возвращается к Срете.) Читай потише!
Срета (продолжает), «…и открыто с ней встречается на глазах у всех порядочных граждан. Это не что иное, как надругательство над общественной моралью. И такой человек защищает правду перед судом! И такой человек осмеливается выставлять свою кандидатуру в народные депутаты! И находятся еще люди, которые не стыдятся поддерживать такого кандидата! Сима Сокич».
Еврем. Ну и хватанули, брат. Здорово изругали человека!
Срета. Конечно, здорово. Вон, посмотри, их уже расклеивают по улицам, а народ к ним толпой валит, читают. Это вот я тебе принес. (Отдает Еврему плакаты.) Сто штук. Раздашь на Торговой улице…
Еврем. Кто раздаст? Я?
Срета. Конечно, ты, пошли своего ученика по лавкам.
Еврем. Зачем же я? Нет, я не буду!
Срета. Как не будешь?
Еврем. Да что ты… господь с тобой… ведь он все же мой зять!
Срета. Тебе он, может, и зять, а народу он не зять. И если уж говорить начистоту, лучше б он и тебе не был зятем. У меня даже ноги подкосились, когда я услышал на Торговой улице, что он сватает твою дочь. Говорю Йоце – торговцу кишками: «Ивкович, мол, такой, Ивкович сякой». В общем, подбираю самые что ни на есть плохие слова, которые можно сказать о живом человеке, как это подобает во время агитации. «Зачем, – говорю, – тебе за него голосовать? А он отвечает: „А если Ивкович такой плохой, то почему ж Еврем за него дочь отдает?“
Еврем. Да ведь он совсем не такой уж плохой человек!
Срета. А раз не плохой, то пусть он и будет депутатом. Пусть он будет депутатом, и мы все проголосуем за него. Хочешь?
Еврем (чешет за ухом). Да… это так, ты прав, но…
Срета. А не хочешь за него голосовать, давай проголосуем за Лазу-кровелыцика.
Еврем. За какого еще Лазу-кровелыцика?
Срета. А есть такой кандидат, его документы уже признаны в суде и заверены.
Еврем. Какие документы? Чей он кандидат?
Срета. От социалистов.
Еврем. Значит, они тоже выдвигают?
Срета. А почему бы им не выдвигать?
Еврем. И Лаза-кровелыцик – кандидат?
Срета. Да!
Еврем. Вот уж это никуда не годится. Какой он кандидат? Лазает по крышам. А вдруг какой-нибудь иностранный турист приедет? Начнешь его по городу водить, достопримечательности показыват, а Лаза сидит на крыше. Иностранец, например, спросит: «Кто это там на крыше?» А ты ему: «Это наш народный депутат!» Разве можно такое допустить!
Срета. Ну, об этом не беспокойся. Когда он влезет на трибуну Скупщины, он уже на крыши лазить не будет…
Еврем. Это правда!
Срета. Так что теперь у тебя два противника и потому работать надо поживее. Надо подготовить общественное мнение. Вот для этого и нужны плакаты. Ты знаешь, что такое общественное мнение?
Еврем. Да, знаю, это… газеты.
Срета. Эх ты, «газеты»! В газетах, брат, подают только то, что уже испечено, а прежде чем испечь, нужно сначала замесить, да посолить, да поставить побродить, а потом уж в форму, да на лопату, да и в печку.
Еврем. Чтоб испечь?
Срета. Вот именно – испечь. А главное замесить. Тут надо быть мастером. Ты представляешь, как замешивают общественное мнение? Вот слушай, я тебе расскажу. Утром, когда я проснусь и начинаю одеваться, жена несет мне чашку воды с сахаром, и, пока я пью, она рассказывает мне все, что слышала от своей приятельницы Маци возле колодца, когда брала воду. А если, скажем, ты не пьешь воду с сахаром, то все равно – и ты, и он, и любой другой – первые новости всегда узнаем от жены. И вот наберемся мы всяких новостей у себя дома и собираемся все в кофейню, чтобы выпить утром, как положено, чашку кофе. Придет и почтальон, который успел уже все газеты прочесть, и телеграфист, который хвастается, будто умеет одним правым ухом слушать международные телеграммы, и окружной писарь, которому всегда известны все самые секретные приказы и распоряжения, и мы – все остальные. Пьем, значит, кофе и кто что знает выкладывает на стол. А как все всё выложат, так начинаем месить. Один добавит соли, другой – перцу, третий водички подольет, четвертый муки подсыпет, чтоб погуще было, а когда разойдемся, смотришь, расползлось общественное мнение по всем улицам, по всем лавкам, по всем канцеляриям, и тут перемалывают его, как зерно в мельнице. Вот, знай теперь, как готовят общественное мнение, если раньше не знал.
Еврем. И все это вы готовите там, возле «Народной гостиницы»?
Срета. Там, возле «Народной гостиницы»! Неплохо бы и тебе туда к нам иногда заглядывать.
Еврем. Неплохо бы, вижу, что неплохо, но, веришь ли, времени совсем нет.
Срета. А что ты целый день дома делаешь?
Еврем. Думаю… беспокоюсь.
Срета. О чем же ты беспокоишься, когда все заботы на наших плечах?
Еврем. А я не о выборах беспокоюсь. Я, брат, беспокоюсь о том, что я буду делать, когда меня выберут? Веришь, с тех пор, как я решил стать народным депутатом, думы меня одолели. Ведь это не шутка! Зал огромный, кресла и людей полным-полно: тут тебе и министры, и публика, и народ, – и все кричат… Оно, когда все кричат, легче: все кричат, и ты кричи! А вот когда тишина, тогда хуже. Представляешь, брат, тишина – муха пролетит, – и вся Скупщина слышить «зуууу»… Официальная тишина. А председатель берет звонок и – «дзынь! дзынь! дзынь!» «Слово имеет господин Еврем Прокич!» А?!
Срета. А ты встанешь и скажешь…
Еврем. Да, скажешь!.. Сердце сожмется, вот тут и сумей столько наговорить…
Срета. Слушай, брат, давай поставим каждую вещь на свое место. Знаешь, как в Скупщине: будешь защищать правительство, оппозиция скажет, что ты говорил глупости; начнешь защищать оппозицию, правительственная партия скажет, что ты говорил глупости. Вот и выходит, что и в том и в другом случае тебе не миновать…
Еврем (прерывает). Да я вовсе не об этом. Мне все равно, что говорить. Мне важно, как я буду говорить.
Срета. А вот так и будешь! Встанешь и скажешь.
Еврем. Да, хорошо сказать, встанешь! Встань попробуй, когда челюсти у тебя онемели, язык, к небу прилип, а на глазах слезы…
Срета. Пройдет, со временем привыкнешь!
Еврем. Да я, брат, уж хотел попробовать, чтоб привыкнуть.
Срета. Как «хотел попробовать»?
Еврем. Вот, посмотри! (Смотрит на левую дверь, подходит к ней, закрывает, идет к двери в комнату Ивковича, смотрит в скважину и стучит в дверь.) Даница! Даница! (Ворчит.) Смотри, что делает, чертовка!
XII
Даница, те же.
Даница (входит из коридора). Вот и я!
Еврем. А твой в комнате?
Даница. Нет его, ушел.
Еврем. А что ты там сидишь?
Даница. Охраняю ключ от его канцелярии.
Еврем. Ты?
Даница. Я!
Еврем. Хорошо, допустим ты охраняешь ключ. А что ты там еще делаешь, в канцелярии?
Даница. Читаю.
Еврем. Что читаешь?
Даница. Да так, кое-что!
Еврем. Я тебе дам кое-что! А ну-ка, живо марш на кухню к матери и займись делом, слышишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Срета (продолжает), «…и открыто с ней встречается на глазах у всех порядочных граждан. Это не что иное, как надругательство над общественной моралью. И такой человек защищает правду перед судом! И такой человек осмеливается выставлять свою кандидатуру в народные депутаты! И находятся еще люди, которые не стыдятся поддерживать такого кандидата! Сима Сокич».
Еврем. Ну и хватанули, брат. Здорово изругали человека!
Срета. Конечно, здорово. Вон, посмотри, их уже расклеивают по улицам, а народ к ним толпой валит, читают. Это вот я тебе принес. (Отдает Еврему плакаты.) Сто штук. Раздашь на Торговой улице…
Еврем. Кто раздаст? Я?
Срета. Конечно, ты, пошли своего ученика по лавкам.
Еврем. Зачем же я? Нет, я не буду!
Срета. Как не будешь?
Еврем. Да что ты… господь с тобой… ведь он все же мой зять!
Срета. Тебе он, может, и зять, а народу он не зять. И если уж говорить начистоту, лучше б он и тебе не был зятем. У меня даже ноги подкосились, когда я услышал на Торговой улице, что он сватает твою дочь. Говорю Йоце – торговцу кишками: «Ивкович, мол, такой, Ивкович сякой». В общем, подбираю самые что ни на есть плохие слова, которые можно сказать о живом человеке, как это подобает во время агитации. «Зачем, – говорю, – тебе за него голосовать? А он отвечает: „А если Ивкович такой плохой, то почему ж Еврем за него дочь отдает?“
Еврем. Да ведь он совсем не такой уж плохой человек!
Срета. А раз не плохой, то пусть он и будет депутатом. Пусть он будет депутатом, и мы все проголосуем за него. Хочешь?
Еврем (чешет за ухом). Да… это так, ты прав, но…
Срета. А не хочешь за него голосовать, давай проголосуем за Лазу-кровелыцика.
Еврем. За какого еще Лазу-кровелыцика?
Срета. А есть такой кандидат, его документы уже признаны в суде и заверены.
Еврем. Какие документы? Чей он кандидат?
Срета. От социалистов.
Еврем. Значит, они тоже выдвигают?
Срета. А почему бы им не выдвигать?
Еврем. И Лаза-кровелыцик – кандидат?
Срета. Да!
Еврем. Вот уж это никуда не годится. Какой он кандидат? Лазает по крышам. А вдруг какой-нибудь иностранный турист приедет? Начнешь его по городу водить, достопримечательности показыват, а Лаза сидит на крыше. Иностранец, например, спросит: «Кто это там на крыше?» А ты ему: «Это наш народный депутат!» Разве можно такое допустить!
Срета. Ну, об этом не беспокойся. Когда он влезет на трибуну Скупщины, он уже на крыши лазить не будет…
Еврем. Это правда!
Срета. Так что теперь у тебя два противника и потому работать надо поживее. Надо подготовить общественное мнение. Вот для этого и нужны плакаты. Ты знаешь, что такое общественное мнение?
Еврем. Да, знаю, это… газеты.
Срета. Эх ты, «газеты»! В газетах, брат, подают только то, что уже испечено, а прежде чем испечь, нужно сначала замесить, да посолить, да поставить побродить, а потом уж в форму, да на лопату, да и в печку.
Еврем. Чтоб испечь?
Срета. Вот именно – испечь. А главное замесить. Тут надо быть мастером. Ты представляешь, как замешивают общественное мнение? Вот слушай, я тебе расскажу. Утром, когда я проснусь и начинаю одеваться, жена несет мне чашку воды с сахаром, и, пока я пью, она рассказывает мне все, что слышала от своей приятельницы Маци возле колодца, когда брала воду. А если, скажем, ты не пьешь воду с сахаром, то все равно – и ты, и он, и любой другой – первые новости всегда узнаем от жены. И вот наберемся мы всяких новостей у себя дома и собираемся все в кофейню, чтобы выпить утром, как положено, чашку кофе. Придет и почтальон, который успел уже все газеты прочесть, и телеграфист, который хвастается, будто умеет одним правым ухом слушать международные телеграммы, и окружной писарь, которому всегда известны все самые секретные приказы и распоряжения, и мы – все остальные. Пьем, значит, кофе и кто что знает выкладывает на стол. А как все всё выложат, так начинаем месить. Один добавит соли, другой – перцу, третий водички подольет, четвертый муки подсыпет, чтоб погуще было, а когда разойдемся, смотришь, расползлось общественное мнение по всем улицам, по всем лавкам, по всем канцеляриям, и тут перемалывают его, как зерно в мельнице. Вот, знай теперь, как готовят общественное мнение, если раньше не знал.
Еврем. И все это вы готовите там, возле «Народной гостиницы»?
Срета. Там, возле «Народной гостиницы»! Неплохо бы и тебе туда к нам иногда заглядывать.
Еврем. Неплохо бы, вижу, что неплохо, но, веришь ли, времени совсем нет.
Срета. А что ты целый день дома делаешь?
Еврем. Думаю… беспокоюсь.
Срета. О чем же ты беспокоишься, когда все заботы на наших плечах?
Еврем. А я не о выборах беспокоюсь. Я, брат, беспокоюсь о том, что я буду делать, когда меня выберут? Веришь, с тех пор, как я решил стать народным депутатом, думы меня одолели. Ведь это не шутка! Зал огромный, кресла и людей полным-полно: тут тебе и министры, и публика, и народ, – и все кричат… Оно, когда все кричат, легче: все кричат, и ты кричи! А вот когда тишина, тогда хуже. Представляешь, брат, тишина – муха пролетит, – и вся Скупщина слышить «зуууу»… Официальная тишина. А председатель берет звонок и – «дзынь! дзынь! дзынь!» «Слово имеет господин Еврем Прокич!» А?!
Срета. А ты встанешь и скажешь…
Еврем. Да, скажешь!.. Сердце сожмется, вот тут и сумей столько наговорить…
Срета. Слушай, брат, давай поставим каждую вещь на свое место. Знаешь, как в Скупщине: будешь защищать правительство, оппозиция скажет, что ты говорил глупости; начнешь защищать оппозицию, правительственная партия скажет, что ты говорил глупости. Вот и выходит, что и в том и в другом случае тебе не миновать…
Еврем (прерывает). Да я вовсе не об этом. Мне все равно, что говорить. Мне важно, как я буду говорить.
Срета. А вот так и будешь! Встанешь и скажешь.
Еврем. Да, хорошо сказать, встанешь! Встань попробуй, когда челюсти у тебя онемели, язык, к небу прилип, а на глазах слезы…
Срета. Пройдет, со временем привыкнешь!
Еврем. Да я, брат, уж хотел попробовать, чтоб привыкнуть.
Срета. Как «хотел попробовать»?
Еврем. Вот, посмотри! (Смотрит на левую дверь, подходит к ней, закрывает, идет к двери в комнату Ивковича, смотрит в скважину и стучит в дверь.) Даница! Даница! (Ворчит.) Смотри, что делает, чертовка!
XII
Даница, те же.
Даница (входит из коридора). Вот и я!
Еврем. А твой в комнате?
Даница. Нет его, ушел.
Еврем. А что ты там сидишь?
Даница. Охраняю ключ от его канцелярии.
Еврем. Ты?
Даница. Я!
Еврем. Хорошо, допустим ты охраняешь ключ. А что ты там еще делаешь, в канцелярии?
Даница. Читаю.
Еврем. Что читаешь?
Даница. Да так, кое-что!
Еврем. Я тебе дам кое-что! А ну-ка, живо марш на кухню к матери и займись делом, слышишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27