Девушка в розовом платье тщетно старалась опустить раму. Он вскочил и помог ей закрыть окно.
— Разрешите, — сказал он.
— Благодарю вас.
Она подняла глаза и улыбнулась ему прямо в лицо.
— В этом ужасном поезде такая грязь.
Она показала белые перчатки, перепачканные об оконные ремни. Он снова присел, но ближе к проходу. Она повернулась к нему лицом. Смуглое неправильное лицо, резкие линии от носа к углам рта, но от глаз его бросило в жар.
— Вам может показаться бесцеремонным, что я первая с вами заговорила, — сказала она. — Но я умираю от скуки в этом ужасном поезде, в котором нет даже салон-вагона, хотя носильщик в Нью-Йорке клялся и божил-ся, что салон-вагон будет.
— По-видимому, вы уже весь день в дороге, — по-мальчишески застенчиво сказал Джонни.
— Больше того. Я только вчера вечером с парохода из Ньюпорта.
Небрежный тон, которым она произнесла слово «Ньюпорт», поразил его.
— Я в Ошен-Сити, — сказал он.
— И я тоже. Что за ужасное место! Я не провела бы там ни минуты, если бы не Папа. Он делает вид, что любит его.
— Говорят, что у Ошен-Сити великое будущее. Я имею в виду операции с недвижимостью, — сказал Джонни.
Пауза.
— А я сел в Уилмингтоне, — с улыбкой произнес Джонни.
— Какой ужасный город… Не выношу его.
— Я там родился и вырос… Может быть, поэтому, но я люблю его, — возразил Джонни.
— О, я вовсе не хочу сказать, что в Уилмингтоне нет милейших людей… такие славные старые семьи… Вы знакомы с Роулинсами?
— Конечно… Но все же я не намерен всю жизнь оставаться в Уилмингтоне… Смотрите, вот так дождь.
Пошел такой ливень, что размыло водосток, и поезд прибыл в Ошен-Сити с четырехчасовым опозданием. К этому времени они уже подружились; по дороге так гремело и сверкало, она нервничала, а он казался сильным и надежным защитником, и вагон был полон москитов, и оба они были искусаны, и оба очень проголодались. На станции было темно, хоть глаз выколи, и никаких признаков носильщика, и ему только в два приема удалось вынести все ее чемоданы, да и то они чуть не забыли ручной чемоданчик крокодиловой кожи, и ему в третий раз пришлось возвращаться в вагон, чтобы захватить его и свой собственный чемодан. Тут подоспел старый темнокожий и заявил, что он послан с фаэтоном из «Ошен-хаус». «Ведь вы тоже туда?» — сказала она. Он ответил утвердительно, и они кое-как уселись, и ног девать было некуда, столько места занимали ее чемоданы. Из-за шторма по всему городу не видно было огней. Колеса фаэтона мягко поскрипывали по глубокому слою песка, и временами рев прибоя заглушал их скрип и почмокивание кучера, покрикивавшего на лошадей. Только и было свету что от луны, то и дело тонувшей в клочковатых облаках. Дождь перестал, но в душном воздухе чувствовалось, что вот-вот разразится новый ливень.
— Без вас я совсем погибла бы в такую бурю, — сказала она; потом вдруг по-мужски протянула ему руку: — Меня зовут Стрэнг… Аннабел Мари Стрэнг… Не правда ли, забавное имя?
Он взял ее руку.
— А меня — Джон Мурхауз… Рад познакомиться, мисс Стрэнг.
Ладонь у нее была горячая и сухая. Казалось, она вжималась в его ладонь. Когда он разжал руку, ему почудилось, что она ждала более длительного рукопожатия. Она рассмеялась хрипловатым, низким смехом.
— Ну, теперь мы друг другу представлены, мистер Мурхауз, и все в порядке… А Папе это даром не пройдет. Не встретить свою единственную дочь в такую непогоду!
В темном вестибюле отеля, тускло освещенном парой закоптелых керосиновых ламп, он уголком глаза видел, как она обняла высокого седого старика, но, к тому времени как он самым размашистым почерком вывел в книге Джон У. Мурхауз и получил ключ от комнаты, они уже исчезли. Наверху в маленькой бревенчатой спальне было очень жарко. Когда он поднял раму, сквозь ржавые жалюзи донесся рев прибоя вперемежку с дробью дождя, барабанившего по крыше. Он сменил воротничок, вымылся тепловатой водой из щербатого кувшина и спустился в столовую в надежде на ужин. Не успела еще диннозубая служанка подать ему суп, как в столовую вошла мисс Стрэнг в сопровождении высокого старика. Так как во всей комнате горела только одна лампа — на столе, за которым сидел Джонни, — они направились к нему. Он поднялся с улыбкой.
— А вот и он, Папа, — сказала она. — Ты его должник. Он заплатил за экипаж… Мистер Моррис, познакомьтесь с моим отцом, доктором Стрэнгом… Моррис, говорили вы? Так ведь?
Джонни вспыхнул.
— Мурхауз, но это не важно… Очень рад, сэр.
Они вместе поужинали. Мисс Стрэнг не переставая жаловалась на еду и все спрашивала официантку, не может ли она достать им чего-нибудь повкуснее остывшего тушеного мяса с бобами в этих ужасающих птичьих ванночках, а доктор Стрэнг хохотал и говорил, что она слишком привередлива. Джонни решил, что не будет рта раскрывать, пока не присмотрится поближе к этим людям. Девушка все смотрела на него темными вызывающими глазами, взгляд которых его волновал; он уже строил планы, как бы ему остаться тут еще на день-другой.
Наутро он встал рано и пошел в контору компании по благоустройству и планировке Ошен-Сити, которая помещалась в только что отстроенном, свежеокрашенном и крытом дранкой доме на только что проложенной улице за бухтой. В конторе не было еще ни души, и он пошел посмотреть город. В это душное серенькое утро коттеджи, остовы будущих магазинов и некрашеные хижины вдоль железнодорожных путей имели неприглядный, запущенный вид. То и дело он убивал у себя на шее москита. На нем был последний чистый воротничок, и его очень заботило, как бы он не загрязнился. Стоило ему ступить мимо проложенной вместо тротуара доски, как он набирал полные ботинки песка, а в щиколотку впи вались острые прибрежные колючки. Придя к конторе стройки, он увидел на ступеньках плотного мужчину в белом полотняном костюме.
— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Не вы ли полковник Веджвуд?
Толстяк, видимо, так запыхался, что не мог вымолвить ни слова и только кивнул головой. За его воротничком у затылка торчал большой шелковый платок, а другим он обтирал пот с лица. Джонни передал ему письмо от своего патрона и стоял, дожидаясь, покуда толстяк заговорит. Тот, наморщив брови, прочитал письмо и повел Джонни в контору.
— А все астма проклятая… — наконец едва выдохнул он между двумя свистящими всхлипами. — Чуть только прибавлю шагу, дух захватывает. Рад видеть вас, сынок.
Джонни быстро уладил все дела по земельным участкам, продажа которых на комиссионных началах производилась совместно конторой «Хиллард и Миллер» и компанией по благоустройству и планировке Ошен-Сити, и все утро не отходил от полковника Веджвуда; голубоглазый и по-мальчишески услужливый, он внимательно слушал рассказы о Гражданской войне, о генерале Ли и о его белом коне Путешественнике и о том, какие веселые до войны устраивали пикники на Восточной отмели, сбегал в лавочку за льдом для погребца, произнес нечто вроде речи о будущем Ошен-Сити как морского курорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Разрешите, — сказал он.
— Благодарю вас.
Она подняла глаза и улыбнулась ему прямо в лицо.
— В этом ужасном поезде такая грязь.
Она показала белые перчатки, перепачканные об оконные ремни. Он снова присел, но ближе к проходу. Она повернулась к нему лицом. Смуглое неправильное лицо, резкие линии от носа к углам рта, но от глаз его бросило в жар.
— Вам может показаться бесцеремонным, что я первая с вами заговорила, — сказала она. — Но я умираю от скуки в этом ужасном поезде, в котором нет даже салон-вагона, хотя носильщик в Нью-Йорке клялся и божил-ся, что салон-вагон будет.
— По-видимому, вы уже весь день в дороге, — по-мальчишески застенчиво сказал Джонни.
— Больше того. Я только вчера вечером с парохода из Ньюпорта.
Небрежный тон, которым она произнесла слово «Ньюпорт», поразил его.
— Я в Ошен-Сити, — сказал он.
— И я тоже. Что за ужасное место! Я не провела бы там ни минуты, если бы не Папа. Он делает вид, что любит его.
— Говорят, что у Ошен-Сити великое будущее. Я имею в виду операции с недвижимостью, — сказал Джонни.
Пауза.
— А я сел в Уилмингтоне, — с улыбкой произнес Джонни.
— Какой ужасный город… Не выношу его.
— Я там родился и вырос… Может быть, поэтому, но я люблю его, — возразил Джонни.
— О, я вовсе не хочу сказать, что в Уилмингтоне нет милейших людей… такие славные старые семьи… Вы знакомы с Роулинсами?
— Конечно… Но все же я не намерен всю жизнь оставаться в Уилмингтоне… Смотрите, вот так дождь.
Пошел такой ливень, что размыло водосток, и поезд прибыл в Ошен-Сити с четырехчасовым опозданием. К этому времени они уже подружились; по дороге так гремело и сверкало, она нервничала, а он казался сильным и надежным защитником, и вагон был полон москитов, и оба они были искусаны, и оба очень проголодались. На станции было темно, хоть глаз выколи, и никаких признаков носильщика, и ему только в два приема удалось вынести все ее чемоданы, да и то они чуть не забыли ручной чемоданчик крокодиловой кожи, и ему в третий раз пришлось возвращаться в вагон, чтобы захватить его и свой собственный чемодан. Тут подоспел старый темнокожий и заявил, что он послан с фаэтоном из «Ошен-хаус». «Ведь вы тоже туда?» — сказала она. Он ответил утвердительно, и они кое-как уселись, и ног девать было некуда, столько места занимали ее чемоданы. Из-за шторма по всему городу не видно было огней. Колеса фаэтона мягко поскрипывали по глубокому слою песка, и временами рев прибоя заглушал их скрип и почмокивание кучера, покрикивавшего на лошадей. Только и было свету что от луны, то и дело тонувшей в клочковатых облаках. Дождь перестал, но в душном воздухе чувствовалось, что вот-вот разразится новый ливень.
— Без вас я совсем погибла бы в такую бурю, — сказала она; потом вдруг по-мужски протянула ему руку: — Меня зовут Стрэнг… Аннабел Мари Стрэнг… Не правда ли, забавное имя?
Он взял ее руку.
— А меня — Джон Мурхауз… Рад познакомиться, мисс Стрэнг.
Ладонь у нее была горячая и сухая. Казалось, она вжималась в его ладонь. Когда он разжал руку, ему почудилось, что она ждала более длительного рукопожатия. Она рассмеялась хрипловатым, низким смехом.
— Ну, теперь мы друг другу представлены, мистер Мурхауз, и все в порядке… А Папе это даром не пройдет. Не встретить свою единственную дочь в такую непогоду!
В темном вестибюле отеля, тускло освещенном парой закоптелых керосиновых ламп, он уголком глаза видел, как она обняла высокого седого старика, но, к тому времени как он самым размашистым почерком вывел в книге Джон У. Мурхауз и получил ключ от комнаты, они уже исчезли. Наверху в маленькой бревенчатой спальне было очень жарко. Когда он поднял раму, сквозь ржавые жалюзи донесся рев прибоя вперемежку с дробью дождя, барабанившего по крыше. Он сменил воротничок, вымылся тепловатой водой из щербатого кувшина и спустился в столовую в надежде на ужин. Не успела еще диннозубая служанка подать ему суп, как в столовую вошла мисс Стрэнг в сопровождении высокого старика. Так как во всей комнате горела только одна лампа — на столе, за которым сидел Джонни, — они направились к нему. Он поднялся с улыбкой.
— А вот и он, Папа, — сказала она. — Ты его должник. Он заплатил за экипаж… Мистер Моррис, познакомьтесь с моим отцом, доктором Стрэнгом… Моррис, говорили вы? Так ведь?
Джонни вспыхнул.
— Мурхауз, но это не важно… Очень рад, сэр.
Они вместе поужинали. Мисс Стрэнг не переставая жаловалась на еду и все спрашивала официантку, не может ли она достать им чего-нибудь повкуснее остывшего тушеного мяса с бобами в этих ужасающих птичьих ванночках, а доктор Стрэнг хохотал и говорил, что она слишком привередлива. Джонни решил, что не будет рта раскрывать, пока не присмотрится поближе к этим людям. Девушка все смотрела на него темными вызывающими глазами, взгляд которых его волновал; он уже строил планы, как бы ему остаться тут еще на день-другой.
Наутро он встал рано и пошел в контору компании по благоустройству и планировке Ошен-Сити, которая помещалась в только что отстроенном, свежеокрашенном и крытом дранкой доме на только что проложенной улице за бухтой. В конторе не было еще ни души, и он пошел посмотреть город. В это душное серенькое утро коттеджи, остовы будущих магазинов и некрашеные хижины вдоль железнодорожных путей имели неприглядный, запущенный вид. То и дело он убивал у себя на шее москита. На нем был последний чистый воротничок, и его очень заботило, как бы он не загрязнился. Стоило ему ступить мимо проложенной вместо тротуара доски, как он набирал полные ботинки песка, а в щиколотку впи вались острые прибрежные колючки. Придя к конторе стройки, он увидел на ступеньках плотного мужчину в белом полотняном костюме.
— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Не вы ли полковник Веджвуд?
Толстяк, видимо, так запыхался, что не мог вымолвить ни слова и только кивнул головой. За его воротничком у затылка торчал большой шелковый платок, а другим он обтирал пот с лица. Джонни передал ему письмо от своего патрона и стоял, дожидаясь, покуда толстяк заговорит. Тот, наморщив брови, прочитал письмо и повел Джонни в контору.
— А все астма проклятая… — наконец едва выдохнул он между двумя свистящими всхлипами. — Чуть только прибавлю шагу, дух захватывает. Рад видеть вас, сынок.
Джонни быстро уладил все дела по земельным участкам, продажа которых на комиссионных началах производилась совместно конторой «Хиллард и Миллер» и компанией по благоустройству и планировке Ошен-Сити, и все утро не отходил от полковника Веджвуда; голубоглазый и по-мальчишески услужливый, он внимательно слушал рассказы о Гражданской войне, о генерале Ли и о его белом коне Путешественнике и о том, какие веселые до войны устраивали пикники на Восточной отмели, сбегал в лавочку за льдом для погребца, произнес нечто вроде речи о будущем Ошен-Сити как морского курорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105