Так за Амуром сейчас же орудия, пулеметы... Наставили: чик-чик-чик... - Кныш выразительно повращал белками и, безнадежно сплюнув в сторону, добавил: - Подчистую.
Его слова действовали самым убийственным образом, но он и привык работать наверняка. Умение провоцировать входило составной частью в его многообразную профессию. Он обходил кучку за кучкой, то выпрашивал табачку, то отыскивал двоюродного брата и всюду рассказывал о том, как "прошлым рельсом" они отбивались от японцев в протоке ручными гранатами, или о том, что стоять в Аргунской тоже далеко не безопасно.
- Вот дня четыре тому назад... японская канонерка версты на три досюда не дошла. А мы от их всякий раз бегаем: служба такая...
В каюте Селезнев потребовал от Семенчука приказ о погрузке.
- Видишь, какое дело, - ответил Семенчук, - отправили нас срочно и писаного приказа не дали. Командующий на словах передал: "Идите, говорит, там погрузят".
Он хитро мигал глазами и крякал после каждого слова.
- Как же мне быть? - нерешительно мямлил Селезнев. - Ну, ты сам командир, - понимаешь, в чем тут загвоздка?.. Ну, как бы ты сам поступил?
- Да ясное дело, как! - воскликнул Семенчук. - Омманывать я, чай, не стану. Тут дело верное.
- Давай лучше вызовем к прямому проводу штаб, - предложил Селезнев.
- Телеграф не работает, я уже пробовал, - соврал Семенчук. - Да ты что, не веришь, что ли?
Теперь Селезнев не сомневался, о ком говорила полученная им телеграмма. Ждать дальше не имело никакого смысла. Как бы в раздумье, он прошелся по каюте и, поравнявшись с дверью, выхватил из кармана браунинг.
- Не шематись! - крикнул тугим и звонким, как натянутый трос, голосом. - Руки на стол! Ну-у! Поговорим по-настоящему.
- Ты что? - прохрипел Семенчук, бледнея. - Ты что!.. Ах ты, с...
- Цыть! - оборвал Селезнев с мрачной угрозой. - Только пикни! Дыр наделаю - не сосчитаешь! Эй, кто там? Сюда иди!
Стоявший у дверей народоармеец ворвался в каюту.
- Обезоружить!
В несколько секунд Семенчук лишился всех знаков своего командирского звания.
- Вот теперь погрузился и сиди, - мрачно пошутил Селезнев. - Все равно, где расстреляют: здесь или за Амуром.
Он вышел из каюты и запер Семенчука на ключ.
- Иди на берег, - сказал народоармейцу, - и позови Кныша. Скажи, мол, комендант и Семенчук зовут узнать насчет продуктов. Да пошли ко мне Назарова!
Он еще не знал точно, что ему делать в дальнейшем, но первая позиция была занята почти без боя.
- Назарыч! - сказал он, когда взводный спустился вниз. - Всю команду незаметно разложи по борту. Усову скажи, пущай приготовится. Как кончат грузить дрова, скажешь мне, а кого другого пошли отдать концы. Если спросят на берегу, зачем отвязывает, пущай скажет, что грузить, мол, вас будем у второго причала, выше...
"Может, выйдет, а может, и нет", - подумал он, провожая взводного глазами. Во всяком случае, ему самому не следовало вылезать наверх без Семенчука.
Минут через пятнадцать пришел Кныш.
- Ну, как там? Что говорят?
- Да что, товарищ комендант, народ серый... - Кныш презрительно почесал за ухом. - Я им наговорил страстей - до будущего года хватит. Придет, говорят, Семенчук, будем митинговать. Только злы они - это верно.
- Ладно. Больше на берег не ходи. Ступай.
Когда Селезневу сообщили, что погрузка окончена, он не пришел еще к ясному решению. Туго перетянув пояс и надвинув фуражку на лоб, взбежал на палубу и, пригибаясь к доскам, почти ползком перебрался на баржу. Нудно скрипела ржавая цепь, и где-то внутри медленно стучала машина, подталкивая судно навстречу якорю.
Весь Семенчуковский отряд сгрудился у второго причала. Бесформенная, обезглавленная масса зловеще чернела на светло-зеленом фоне берега, но Селезнев чувствовал всем своим нутром, что она сплошь состоит из усталых, растерянных и обманутых людей.
Лежа между снарядными ящиками, он слышал, как пароходные лопасти со звоном раскалывали воду, и думал, как поступить. Он мог бы просто миновать второй причал, дав судну полный ход. Но тогда люди на берегу почуют измену и откроют стрельбу. Он не имел права идти на такой риск, чувствуя под ногами семьдесят пудов динамита. Одной пули в трюм было бы достаточно, чтобы от гнилой посудины не осталось и следа. Значит...
Лицо Селезнева стало коричневым и жестким, как ржавое железо. Он медленно повернул голову и тихим, оледеневшим голосом бросил припавшим к борту людям слова, простые и безжалостные, как камни:
- Взвод, слушай... мою команду... Пулеметчики, приготовься... По Се-мен-чу-ковскому... отря-аду... постоянный прицел... Взво-оод!
С берега доносился разноголосый человеческий гомон, и густо и ровно стучала машина, как настороженное сердце зверя.
- Пли!
В первое мгновенье никто на берегу не понял, что это смерть. Но залп следовал за залпом. Тогда, бросая винтовки, скатки, патронташи, сумки - все, что мешало бежать, - сгибаясь к земле, люди ринулись прочь от берега. Они падали в траву безжизненными кулями мяса, не издав предсмертного стона, а раненые впивались в землю костенеющими от страха пальцами.
- Вверх стрелять! - кричал Селезнев. - Довольно по людям! Усов, давай полный!
Пароходик рванулся книзу и, кутаясь клубами дыма, разбрасывая в стороны белые пласты кипучей холодной пены, помчался прочь от Аргунской.
7
Челноков прибыл на станцию Вяземскую поздней ночью. Матросский батальон ждал его на перроне в полном боевом снаряжении. Батальоном командовал рослый сивоусый матрос с миноносца "Гроза". От него Челноков узнал историю похода матросских батальонов из Владивостока на Иман.
Когда японцы врасплох напали на владивостокский гарнизон, доблестные моряки под перекрестным пулеметным огнем высадились с миноносцев на берег и, преодолев восемь рядов проволочных заграждений, вырвались в тайгу. Окольными тропами, продираясь сквозь валежник и чащу, они в двенадцать суток сделали около пятисот километров и утром вошли в город Иман, усталые и загоревшие, с песней:
По морям, морям, морям,
Нынче - здесь, а завтра - там...
На рассвете батальон под командованием Челнокова выступил в направлении станицы Аргунской. Две ночи батальон провел в тайге. На третьи сутки высланная Челноковым разведка сообщила, что Аргунская близко и что Амгуньский полк еще находится в станице.
- Что-то, товарищ комиссар, неладно у них, - сказал разведчик, отирая рукавом пот и улыбаясь. - Баба в крайней избе говорит, будто приходил пароход и командира увез у них... Большая, говорит, стрельба была, есть убитые и раненые...
- А часовые у них расставлены? - удивленно приподняв брови, спросил Челноков.
- С этого краю часовых нет...
Оставив батальон в лесу, Челноков с двумя разведчиками взобрался на сопку. Станица Аргунская лежала внизу в вербовых зарослях. Далеко видна была извивающаяся лента реки, отливавшая серебром и весенней синью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Его слова действовали самым убийственным образом, но он и привык работать наверняка. Умение провоцировать входило составной частью в его многообразную профессию. Он обходил кучку за кучкой, то выпрашивал табачку, то отыскивал двоюродного брата и всюду рассказывал о том, как "прошлым рельсом" они отбивались от японцев в протоке ручными гранатами, или о том, что стоять в Аргунской тоже далеко не безопасно.
- Вот дня четыре тому назад... японская канонерка версты на три досюда не дошла. А мы от их всякий раз бегаем: служба такая...
В каюте Селезнев потребовал от Семенчука приказ о погрузке.
- Видишь, какое дело, - ответил Семенчук, - отправили нас срочно и писаного приказа не дали. Командующий на словах передал: "Идите, говорит, там погрузят".
Он хитро мигал глазами и крякал после каждого слова.
- Как же мне быть? - нерешительно мямлил Селезнев. - Ну, ты сам командир, - понимаешь, в чем тут загвоздка?.. Ну, как бы ты сам поступил?
- Да ясное дело, как! - воскликнул Семенчук. - Омманывать я, чай, не стану. Тут дело верное.
- Давай лучше вызовем к прямому проводу штаб, - предложил Селезнев.
- Телеграф не работает, я уже пробовал, - соврал Семенчук. - Да ты что, не веришь, что ли?
Теперь Селезнев не сомневался, о ком говорила полученная им телеграмма. Ждать дальше не имело никакого смысла. Как бы в раздумье, он прошелся по каюте и, поравнявшись с дверью, выхватил из кармана браунинг.
- Не шематись! - крикнул тугим и звонким, как натянутый трос, голосом. - Руки на стол! Ну-у! Поговорим по-настоящему.
- Ты что? - прохрипел Семенчук, бледнея. - Ты что!.. Ах ты, с...
- Цыть! - оборвал Селезнев с мрачной угрозой. - Только пикни! Дыр наделаю - не сосчитаешь! Эй, кто там? Сюда иди!
Стоявший у дверей народоармеец ворвался в каюту.
- Обезоружить!
В несколько секунд Семенчук лишился всех знаков своего командирского звания.
- Вот теперь погрузился и сиди, - мрачно пошутил Селезнев. - Все равно, где расстреляют: здесь или за Амуром.
Он вышел из каюты и запер Семенчука на ключ.
- Иди на берег, - сказал народоармейцу, - и позови Кныша. Скажи, мол, комендант и Семенчук зовут узнать насчет продуктов. Да пошли ко мне Назарова!
Он еще не знал точно, что ему делать в дальнейшем, но первая позиция была занята почти без боя.
- Назарыч! - сказал он, когда взводный спустился вниз. - Всю команду незаметно разложи по борту. Усову скажи, пущай приготовится. Как кончат грузить дрова, скажешь мне, а кого другого пошли отдать концы. Если спросят на берегу, зачем отвязывает, пущай скажет, что грузить, мол, вас будем у второго причала, выше...
"Может, выйдет, а может, и нет", - подумал он, провожая взводного глазами. Во всяком случае, ему самому не следовало вылезать наверх без Семенчука.
Минут через пятнадцать пришел Кныш.
- Ну, как там? Что говорят?
- Да что, товарищ комендант, народ серый... - Кныш презрительно почесал за ухом. - Я им наговорил страстей - до будущего года хватит. Придет, говорят, Семенчук, будем митинговать. Только злы они - это верно.
- Ладно. Больше на берег не ходи. Ступай.
Когда Селезневу сообщили, что погрузка окончена, он не пришел еще к ясному решению. Туго перетянув пояс и надвинув фуражку на лоб, взбежал на палубу и, пригибаясь к доскам, почти ползком перебрался на баржу. Нудно скрипела ржавая цепь, и где-то внутри медленно стучала машина, подталкивая судно навстречу якорю.
Весь Семенчуковский отряд сгрудился у второго причала. Бесформенная, обезглавленная масса зловеще чернела на светло-зеленом фоне берега, но Селезнев чувствовал всем своим нутром, что она сплошь состоит из усталых, растерянных и обманутых людей.
Лежа между снарядными ящиками, он слышал, как пароходные лопасти со звоном раскалывали воду, и думал, как поступить. Он мог бы просто миновать второй причал, дав судну полный ход. Но тогда люди на берегу почуют измену и откроют стрельбу. Он не имел права идти на такой риск, чувствуя под ногами семьдесят пудов динамита. Одной пули в трюм было бы достаточно, чтобы от гнилой посудины не осталось и следа. Значит...
Лицо Селезнева стало коричневым и жестким, как ржавое железо. Он медленно повернул голову и тихим, оледеневшим голосом бросил припавшим к борту людям слова, простые и безжалостные, как камни:
- Взвод, слушай... мою команду... Пулеметчики, приготовься... По Се-мен-чу-ковскому... отря-аду... постоянный прицел... Взво-оод!
С берега доносился разноголосый человеческий гомон, и густо и ровно стучала машина, как настороженное сердце зверя.
- Пли!
В первое мгновенье никто на берегу не понял, что это смерть. Но залп следовал за залпом. Тогда, бросая винтовки, скатки, патронташи, сумки - все, что мешало бежать, - сгибаясь к земле, люди ринулись прочь от берега. Они падали в траву безжизненными кулями мяса, не издав предсмертного стона, а раненые впивались в землю костенеющими от страха пальцами.
- Вверх стрелять! - кричал Селезнев. - Довольно по людям! Усов, давай полный!
Пароходик рванулся книзу и, кутаясь клубами дыма, разбрасывая в стороны белые пласты кипучей холодной пены, помчался прочь от Аргунской.
7
Челноков прибыл на станцию Вяземскую поздней ночью. Матросский батальон ждал его на перроне в полном боевом снаряжении. Батальоном командовал рослый сивоусый матрос с миноносца "Гроза". От него Челноков узнал историю похода матросских батальонов из Владивостока на Иман.
Когда японцы врасплох напали на владивостокский гарнизон, доблестные моряки под перекрестным пулеметным огнем высадились с миноносцев на берег и, преодолев восемь рядов проволочных заграждений, вырвались в тайгу. Окольными тропами, продираясь сквозь валежник и чащу, они в двенадцать суток сделали около пятисот километров и утром вошли в город Иман, усталые и загоревшие, с песней:
По морям, морям, морям,
Нынче - здесь, а завтра - там...
На рассвете батальон под командованием Челнокова выступил в направлении станицы Аргунской. Две ночи батальон провел в тайге. На третьи сутки высланная Челноковым разведка сообщила, что Аргунская близко и что Амгуньский полк еще находится в станице.
- Что-то, товарищ комиссар, неладно у них, - сказал разведчик, отирая рукавом пот и улыбаясь. - Баба в крайней избе говорит, будто приходил пароход и командира увез у них... Большая, говорит, стрельба была, есть убитые и раненые...
- А часовые у них расставлены? - удивленно приподняв брови, спросил Челноков.
- С этого краю часовых нет...
Оставив батальон в лесу, Челноков с двумя разведчиками взобрался на сопку. Станица Аргунская лежала внизу в вербовых зарослях. Далеко видна была извивающаяся лента реки, отливавшая серебром и весенней синью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10