долго он не выдержит, задохнется. Попытался кричать, но горло задеревенело, пересохло, звук глох, точно уходил в войлок.
Голос, показавшийся ему знакомым, произнес:
- Так говори же, барин, говори дальше.
- Что еще вам сказать? - прошептал он. - Я сказал все. Все было кончено. Я приехал с Эльзой в Бухарест. Мы были бедны. Я начал давать уроки музыки...
Он приподнял голову с подушки и встретился глазами со старухой. Она сидела за столиком с джезвой в руках, намереваясь разлить кофе.
- Нет, спасибо, больше не хочу! - Он протестующе поднял руку. - Я уже много выпил. Боюсь, что не усну ночью.
Старуха наполнила свою чашку и поставила джезву на углу столика.
- Говори дальше, - упорствовала она. - Что ты потом делал? Что же случилось?
Гаврилеску долго молчал, в задумчивости обмахиваясь шляпой.
- Потом мы начали играть в прятки, - сказал он вдруг изменившимся, посуровевшим голосом. - Конечно, они не знали, с кем имеют дело. Я человек серьезный, артист, учитель музыки. Меня интересует все новое, неизвестное. Я сказал себе: 'Гаврилеску, вот тебе возможность расширить свои познания'. Я не понимал, что речь идет о наивных детских играх.
Но представьте, я вдруг оказался голым и услышал голоса, я был один, как в тот момент, когда... Понимаете, что я хочу сказать...
Старуха покачала головой и продолжала не спеша потягивать кофе.
- Шляпы твоей мы обыскались, - произнесла она. - Всю хижину девочки перевернули, пока не нашли.
- Да, признаю, это была моя вина, - продолжал Гаврилеску. - Я не знал, что, если не отгадаю на свету, придется разыскивать их, ловить, отгадывать в темноте. Мне никто ничего не сказал. И повторяю: когда я увидел, что на мне ничего нет, и почувствовал, что портьера пеленает меня, как саван, честное слово, она была точно саван...
- Ох и намучились же мы, пока тебя одели, - сказала старуха. - Ни за что ты не хотел одеваться...
- Я говорю вам: эта портьера была точно саван, она запеленала меня, я был спеленут, она стянула меня так, что я не мог дышать. А как было жарко! воскликнул он, энергично обмахиваясь шляпой. - Удивительно, что я не задохнулся!..
- Да, было очень жарко, - сказала старуха.
В этот момент издалека донеслось звяканье трамвая. Гаврилеску поднес руку ко лбу.
- Ах! - воскликнул он и с трудом поднялся с софы. - Я заговорился, то да се, ну и совсем забыл, что мне надо на улицу Поповн. Представьте, я оставил там портфель с партитурами. Как раз сегодня возвращаюсь и говорю себе: 'Держись, Гаврилеску, уж не стал ли ты...' Да, в этом роде я что-то говорил, только как следует не помню...
Он сделал несколько шагов к двери, но вернулся, помахал шляпой и произнес с легким поклоном:
- Рад был с вами познакомиться.
Во дворе его ждала неприятная неожиданность. Хотя солнце зашло, жара стояла пуще, чем в полдень. Гаврилеску снял пиджак, перекинул его через плечо и, продолжая обмахиваться шляпой, пересек двор и вышел на улицу. Чем дальше он удалялся от стены тенистого сада, тем больше страдал от зноя, пыли и запаха расплавленного асфальта. Сгорбившись, рассеянно глядя перед собой, он добрел до остановки. Там не было ни души. Заслышав лязг подъезжающего трамвая, он поднял руку, трамвай остановился.
В полупустом вагоне все окна были открыты. Он сел напротив какого-то юноши и, когда подошел кондуктор, стал искать бумажник. Бумажник попался быстрее, чем можно было ожидать.
- Что-то невероятное! - обратился Гаври-леску к юноше. - Честное слово, хуже, чем в Аравийской пустыне. Если вы слышали когда-нибудь о полковнике Лоуренсе...
Юноша рассеянно улыбнулся и повернул голову к окну.
- Который может быть час? - спросил Гаврилеску кондуктора.
- Она здесь не живет, - перебил его юноша. - Здесь живем мы, семья Джорджеску. Перед вами жена моего отца. Урожденная Петреску...
- Прошу тебя соблюдать приличия, - вступила женщина. - И не приводить с собой разных типов...
Она повернулась и исчезла в коридоре.
- Вы уж извините ее за эту сцену. - Юноша криво улыбнулся. - Она третья жена моего отца. На ее плечи легли все ошибки его предшествующих женитьб. Пять мальчиков и девочка.
Гаврилеску взволнованно обмахивался шляпой.
- Сожалею, - начал он. - Искренне сожалею. Я не хотел огорчить ее. Что и говорить, час весьма неподходящий. Обеденный час. Но понимаете, завтра утром у меня урок на Спиро-вой Горе. Портфель мне нужен. Там этюды Черни, вторая и третья тетради. Там мои партитуры, мои собственные интерпретации записаны на полях. Поэтому я всегда ношу портфель с собой.
Юноша смотрел на него с улыбкой.
- Мне кажется, вы меня не поняли, - прервал он Гаврилеску. - Я уже объяснял вам, что здесь живем мы, семья Джорджеску. Живем четыре года.
- Не может быть! - воскликнул Гаврилеску. - Я был здесь всего несколько часов назад, давал урок Отилии с девяти до трех. Потом беседовал с госпожой Войтинович.
- На улице Поповн, восемнадцать, на втором этаже? - удивленно переспросил юноша и весело улыбнулся.
- Вот именно. Я прекрасно знаю этот дом. -Могу сказать вам, где стоит рояль. Доведу вас туда с закрытыми глазами. Он в гостиной у окна.
- У нас нет рояля, - сказал юноша. - Поднимитесь этажом выше. Хотя могу вас заверить, что на третьем этаже Отилия тоже не живет. Там живет семья капитана Замфира. Поднимитесь на четвертый. Мне очень жаль, - прибавил он, видя, что Гаврилеску слушает его испуганно, все быстрее обмахиваясь шляпой. - Я был бы очень рад, если бы эта семья Отилии жила в нашем доме...
Гаврилеску глядел на него в нерешительности.
- Благодарю вас, - сказал он, помолчав. - Попытаю счастья на четвертом этаже, хотя даю вам слово, что сегодня еще в начале четвертого был здесь. Он показал на коридор.
Подниматься вверх было трудно. На четвертом этаже он долго утирал лицо платком, прежде чем позвонить. Кто-то засеменил по коридору, дверь отворилась, перед ним стоял мальчик лет пяти-шести.
- Ах, - воскликнул Гаврилеску, - боюсь, что я ошибся. Мне нужна госпожа Войтинович...
В дверях появилась улыбающаяся молодая женщина:
- Госпожа Войтинович жила на втором этаже, но больше не живет, она уехала в провинцию.
- И давно?
- О да, давненько. Осенью будет уж восемь лет. Сразу после свадьбы Отилии.
Гаврилеску потер лоб, посмотрел на женщину и улыбнулся со всей возможной кротостью.
- Полагаю, вы что-то перепутали. Я говорю об Отилии Панделе, внучке госпожи Войтинович, она учится в шестом классе лицея.
- Я обеих хорошо знала, - произнесла женщина. - Когда мы сюда переехали, Отилия только что обручилась, знаете, вначале была эта история с майором. Госпожа Войтинович не давала своего согласия на брак и была права: слишком велика была разница в возрасте. Отилия была дитя, ей не исполнилось и девятнадцати лет. К счастью, она встретила Фрынку, инженера Фрынку, - не может быть, чтобы вы о нем не слышали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Голос, показавшийся ему знакомым, произнес:
- Так говори же, барин, говори дальше.
- Что еще вам сказать? - прошептал он. - Я сказал все. Все было кончено. Я приехал с Эльзой в Бухарест. Мы были бедны. Я начал давать уроки музыки...
Он приподнял голову с подушки и встретился глазами со старухой. Она сидела за столиком с джезвой в руках, намереваясь разлить кофе.
- Нет, спасибо, больше не хочу! - Он протестующе поднял руку. - Я уже много выпил. Боюсь, что не усну ночью.
Старуха наполнила свою чашку и поставила джезву на углу столика.
- Говори дальше, - упорствовала она. - Что ты потом делал? Что же случилось?
Гаврилеску долго молчал, в задумчивости обмахиваясь шляпой.
- Потом мы начали играть в прятки, - сказал он вдруг изменившимся, посуровевшим голосом. - Конечно, они не знали, с кем имеют дело. Я человек серьезный, артист, учитель музыки. Меня интересует все новое, неизвестное. Я сказал себе: 'Гаврилеску, вот тебе возможность расширить свои познания'. Я не понимал, что речь идет о наивных детских играх.
Но представьте, я вдруг оказался голым и услышал голоса, я был один, как в тот момент, когда... Понимаете, что я хочу сказать...
Старуха покачала головой и продолжала не спеша потягивать кофе.
- Шляпы твоей мы обыскались, - произнесла она. - Всю хижину девочки перевернули, пока не нашли.
- Да, признаю, это была моя вина, - продолжал Гаврилеску. - Я не знал, что, если не отгадаю на свету, придется разыскивать их, ловить, отгадывать в темноте. Мне никто ничего не сказал. И повторяю: когда я увидел, что на мне ничего нет, и почувствовал, что портьера пеленает меня, как саван, честное слово, она была точно саван...
- Ох и намучились же мы, пока тебя одели, - сказала старуха. - Ни за что ты не хотел одеваться...
- Я говорю вам: эта портьера была точно саван, она запеленала меня, я был спеленут, она стянула меня так, что я не мог дышать. А как было жарко! воскликнул он, энергично обмахиваясь шляпой. - Удивительно, что я не задохнулся!..
- Да, было очень жарко, - сказала старуха.
В этот момент издалека донеслось звяканье трамвая. Гаврилеску поднес руку ко лбу.
- Ах! - воскликнул он и с трудом поднялся с софы. - Я заговорился, то да се, ну и совсем забыл, что мне надо на улицу Поповн. Представьте, я оставил там портфель с партитурами. Как раз сегодня возвращаюсь и говорю себе: 'Держись, Гаврилеску, уж не стал ли ты...' Да, в этом роде я что-то говорил, только как следует не помню...
Он сделал несколько шагов к двери, но вернулся, помахал шляпой и произнес с легким поклоном:
- Рад был с вами познакомиться.
Во дворе его ждала неприятная неожиданность. Хотя солнце зашло, жара стояла пуще, чем в полдень. Гаврилеску снял пиджак, перекинул его через плечо и, продолжая обмахиваться шляпой, пересек двор и вышел на улицу. Чем дальше он удалялся от стены тенистого сада, тем больше страдал от зноя, пыли и запаха расплавленного асфальта. Сгорбившись, рассеянно глядя перед собой, он добрел до остановки. Там не было ни души. Заслышав лязг подъезжающего трамвая, он поднял руку, трамвай остановился.
В полупустом вагоне все окна были открыты. Он сел напротив какого-то юноши и, когда подошел кондуктор, стал искать бумажник. Бумажник попался быстрее, чем можно было ожидать.
- Что-то невероятное! - обратился Гаври-леску к юноше. - Честное слово, хуже, чем в Аравийской пустыне. Если вы слышали когда-нибудь о полковнике Лоуренсе...
Юноша рассеянно улыбнулся и повернул голову к окну.
- Который может быть час? - спросил Гаврилеску кондуктора.
- Она здесь не живет, - перебил его юноша. - Здесь живем мы, семья Джорджеску. Перед вами жена моего отца. Урожденная Петреску...
- Прошу тебя соблюдать приличия, - вступила женщина. - И не приводить с собой разных типов...
Она повернулась и исчезла в коридоре.
- Вы уж извините ее за эту сцену. - Юноша криво улыбнулся. - Она третья жена моего отца. На ее плечи легли все ошибки его предшествующих женитьб. Пять мальчиков и девочка.
Гаврилеску взволнованно обмахивался шляпой.
- Сожалею, - начал он. - Искренне сожалею. Я не хотел огорчить ее. Что и говорить, час весьма неподходящий. Обеденный час. Но понимаете, завтра утром у меня урок на Спиро-вой Горе. Портфель мне нужен. Там этюды Черни, вторая и третья тетради. Там мои партитуры, мои собственные интерпретации записаны на полях. Поэтому я всегда ношу портфель с собой.
Юноша смотрел на него с улыбкой.
- Мне кажется, вы меня не поняли, - прервал он Гаврилеску. - Я уже объяснял вам, что здесь живем мы, семья Джорджеску. Живем четыре года.
- Не может быть! - воскликнул Гаврилеску. - Я был здесь всего несколько часов назад, давал урок Отилии с девяти до трех. Потом беседовал с госпожой Войтинович.
- На улице Поповн, восемнадцать, на втором этаже? - удивленно переспросил юноша и весело улыбнулся.
- Вот именно. Я прекрасно знаю этот дом. -Могу сказать вам, где стоит рояль. Доведу вас туда с закрытыми глазами. Он в гостиной у окна.
- У нас нет рояля, - сказал юноша. - Поднимитесь этажом выше. Хотя могу вас заверить, что на третьем этаже Отилия тоже не живет. Там живет семья капитана Замфира. Поднимитесь на четвертый. Мне очень жаль, - прибавил он, видя, что Гаврилеску слушает его испуганно, все быстрее обмахиваясь шляпой. - Я был бы очень рад, если бы эта семья Отилии жила в нашем доме...
Гаврилеску глядел на него в нерешительности.
- Благодарю вас, - сказал он, помолчав. - Попытаю счастья на четвертом этаже, хотя даю вам слово, что сегодня еще в начале четвертого был здесь. Он показал на коридор.
Подниматься вверх было трудно. На четвертом этаже он долго утирал лицо платком, прежде чем позвонить. Кто-то засеменил по коридору, дверь отворилась, перед ним стоял мальчик лет пяти-шести.
- Ах, - воскликнул Гаврилеску, - боюсь, что я ошибся. Мне нужна госпожа Войтинович...
В дверях появилась улыбающаяся молодая женщина:
- Госпожа Войтинович жила на втором этаже, но больше не живет, она уехала в провинцию.
- И давно?
- О да, давненько. Осенью будет уж восемь лет. Сразу после свадьбы Отилии.
Гаврилеску потер лоб, посмотрел на женщину и улыбнулся со всей возможной кротостью.
- Полагаю, вы что-то перепутали. Я говорю об Отилии Панделе, внучке госпожи Войтинович, она учится в шестом классе лицея.
- Я обеих хорошо знала, - произнесла женщина. - Когда мы сюда переехали, Отилия только что обручилась, знаете, вначале была эта история с майором. Госпожа Войтинович не давала своего согласия на брак и была права: слишком велика была разница в возрасте. Отилия была дитя, ей не исполнилось и девятнадцати лет. К счастью, она встретила Фрынку, инженера Фрынку, - не может быть, чтобы вы о нем не слышали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10