Мои пропадали бывало целыми днями. Они всегда возвращаются, когда проголодаются, как следует. Пустой желудок вернее всего загоняет их домой.
Дэн вышел из кухни и, пройдя под аркой, составленной из выстриженных вечнозеленых кустов, прошел в сад.
Сад тянулся довольно узкой и длинной полосой. Половину его занимали лужайки с клумбами, где росли кусты роз. За этим участком, отделенным от остального сада увитыми розами решетками, находился огород, еще дальше невозделанная часть сада служила мальчикам местом игр. Здесь стояла старая беседка, а в углу протекал ручей. Сад был обнесен почти полутораметровым забором.
Дэн подошел к решеткам и увидел Рут. Девушка уже перелезла через забор и помогала перелезть Бену. Он плакал, опустив голову на грудь.
Дэн собирался было помахать им рукой, но увидел, как Рут обняла Бена за плечи и повела в беседку. Войдя, она закрыла дверь. Дэн торопливо прошел мимо чинно выстроившихся в ряд бобов и ступил на траву. Несколько шагов отделяли его от беседки, когда доносившиеся из-за закрытой двери слова Рут, заставили его замереть на месте.
– Никто не целовался, ты ничего не видел, – внушала она Бену. – Слышишь, тебе это показалось.
– Нет, я видел, все видел, – громко и сердито возражал мальчик. – Я же говорил тебе, что видел их. Она меня никогда не целует. Только Джонатана, иногда Гарри, а меня никогда, никогда. Она никогда не целует меня. – Голос зазвучал тихо. – Именно так и было.
Рут привлекла к себе ребенка и прижала его голову к своей груди.
– Послушай меня, Бен, слушай меня внимательно. – Она на минуту замолчала и, закусив губу, оглядела небольшой павильон, заваленный игрушками. Рут резко отодвинула от себя мальчика, схватила за плечи и присела, чтобы лучше видеть его лицо.
– Слушай меня, Бен, Бенджамин, – заговорила она снова ясно и четко. – Навостри уши и слушай… ты должен забыть о том, что ты, как тебе кажется, видел.
– Но…
– Я все тебе скажу, слушай. Но сначала спрошу: ты хочешь потерять маму? Хочешь, чтобы она уехала и никогда не вернулась? Ответь, хочешь?
Малыш смотрел на нее, не отрываясь, и в его темных глазах застыла боль, которой он не мог до конца осознать.
– Если ты хоть раз откроешь рот, – продолжала Рут, – и скажешь даже одно словечко о том, что тебе показалось, то больше никогда не увидишь свою маму. Она уедет, оставит дом и уедет. Я говорю тебе это потому, что и речи быть не может о том, что ты поедешь с ней. Подумай, что тогда будет? Я уйду, а как же вы? Вам наймут кого-нибудь вроде Ады или Бетти и, я вам тогда не завидую. Так что держи свой рот на замке. Ни слова ни Джонатану, ни Гарри, никому другому на целом свете, иначе останешься один, тебе будет похуже, чем моряку после кораблекрушения. Знаешь историю о Синбаде-мореходе? Ну, так вот. То, что с ним было, ерунда по сравнению с тем, что ждет тебя и всех остальных, потому что я постараюсь убраться отсюда побыстрее… так что все зависит от тебя.
– Но… но Рути. Я… я видел маму, говорю тебе, я видел маму с незнакомым джентльменом, она назвала его Майкл.
– Тогда, как знаешь. – Рут повернулась и направилась к двери. – Хочешь неприятностей, Бенджамин Беншем? Скажу тебе сразу, ты их, парень, получишь. Если проболтаешься, мир рухнет на твою голову. – Она вдруг резко обернулась, снова бросилась к нему, прижимая к себе и приговаривая: – Ну, не надо плакать, перестань, ты же никогда не плачешь. Бен, ты уже большой мальчик, больше братьев и провести их можешь в два счета. Ты такой умный, Бен, быстро соображаешь. Постарайся понять. Случилось кое-что. Ты видел это, я тебе верю, но если ты проговоришься, будет беда, точно тебе говорю, большая беда. – Она помолчала, не отпуская его от себя, потом заглянула ему в лицо и попросила: – Обещай мне, перекрестись и поклянись, что не скажешь ни слова. Ну, вот, молодец. Это останется между нами. Только ты и я будем знать этот секрет. А если мы проболтаемся, будет плохо твоему отцу и… маме. У нее будут большие неприятности. – Рут умолкла, думая про себя: «Устроить бы ей этих неприятностей и побольше, твари такой. Если бы не он, стала бы я уговаривать парня, пусть бы все выложил. Но что с ним будет, когда узнает, что его водили за нос. И что он так над ней трясется? Такие женщины, как она, знают, чем привлечь».
Машинально она пошла к двери, и у порога остановилась. – Я выйду на несколько минут раньше, а ты придешь в дом за мной. Сделай вид, как будто выходил прогуляться. Я, как всегда, напущусь на тебя, начну спрашивать, где ты был. А ты ответишь, что хорошо спрятался. Но перед тем, как идти домой, ополосни лицо дождевой водой из бочки, чтобы выглядеть повеселее, ну, договорились?
Мальчик медленно кивнул, шмыгнул носом, потом смахнул последние слезы и проводил ее взглядом.
Рут притворила за собой дверь и остановилась с открытым от неожиданности ртом. Она увидела среди бобовых стеблей быстро уходившего мужчину. Это не мог быть старик Роджерс, сегодня был не его день. Нет, эту фигуру она бы ни с чьей не спутала. Но как он оказался в половине четвертого в саду, около беседки?
«Хорошенькое получается дельце, – думала Рут. – А хозяйка-то шлюха». Ее прогулки давно казались Рут подозрительными. Она спрашивала себя, что гонит хозяйку, почти каждую пятницу из дома, причем в любую погоду? Лишь особенно сильное ненастье заставляло ее изменить привычке. Сколько же продолжались эти пятничные прогулки? Рут прикинула и ахнула. Наверное, несколько лет. Конечно, она ходила гулять и в другие дни. И никто ни о чем не догадывался. Да и как можно было догадаться. Кто бы сказал, глядя на нее, что она потаскушка.
В Ньюкасле таких женщин было предостаточно. Но их не заметил бы только слепой или святой. Это были женщины из рабочих кварталов, а не богатые дамы. Рут подумала, что ей будет очень трудно сдержаться и не наговорить хозяйке лишнего, когда в следующий раз она начнет к ней цепляться.
– Хозяин дома, – сообщила кухарка, едва Рут вошла на кухню.
– Да? А почему так рано?
– Ему вырвали зуб, лицо опухло, как подушка. Он пошел искать парня.
– Ох уж этот мальчишка! Мы только время зря тратим. Бегаем за ним, как полоумные. Проголодается, сам явится домой.
– Тоже самое я сказала хозяину. Есть захочет, сам прибежит.
– А хозяйка вернулась?
– Нет еще. И лучше бы мальцу Бену объявиться до нее, а то ему достанется. И стоит задать ему трепку. Он такой паршивец.
Рут вышла в холл. У входной двери стояла Ада Хаулитт.
– Хозяин дома. У него зубы болят. Он ходил искать этого чертенка, потом вернулся мрачнее тучи, злой, как дьявол. Вот опять идет. Ну и вид у него, наверное, зубы мучают. – Ада повернулась и заторопилась в столовую. – Не думаю, что ему захочется есть, но раз уж он дома, хозяйка пожелает, чтобы подали обед.
Рут стояла у подножия лестницы и мысленно повторяла, что скажет хозяину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Дэн вышел из кухни и, пройдя под аркой, составленной из выстриженных вечнозеленых кустов, прошел в сад.
Сад тянулся довольно узкой и длинной полосой. Половину его занимали лужайки с клумбами, где росли кусты роз. За этим участком, отделенным от остального сада увитыми розами решетками, находился огород, еще дальше невозделанная часть сада служила мальчикам местом игр. Здесь стояла старая беседка, а в углу протекал ручей. Сад был обнесен почти полутораметровым забором.
Дэн подошел к решеткам и увидел Рут. Девушка уже перелезла через забор и помогала перелезть Бену. Он плакал, опустив голову на грудь.
Дэн собирался было помахать им рукой, но увидел, как Рут обняла Бена за плечи и повела в беседку. Войдя, она закрыла дверь. Дэн торопливо прошел мимо чинно выстроившихся в ряд бобов и ступил на траву. Несколько шагов отделяли его от беседки, когда доносившиеся из-за закрытой двери слова Рут, заставили его замереть на месте.
– Никто не целовался, ты ничего не видел, – внушала она Бену. – Слышишь, тебе это показалось.
– Нет, я видел, все видел, – громко и сердито возражал мальчик. – Я же говорил тебе, что видел их. Она меня никогда не целует. Только Джонатана, иногда Гарри, а меня никогда, никогда. Она никогда не целует меня. – Голос зазвучал тихо. – Именно так и было.
Рут привлекла к себе ребенка и прижала его голову к своей груди.
– Послушай меня, Бен, слушай меня внимательно. – Она на минуту замолчала и, закусив губу, оглядела небольшой павильон, заваленный игрушками. Рут резко отодвинула от себя мальчика, схватила за плечи и присела, чтобы лучше видеть его лицо.
– Слушай меня, Бен, Бенджамин, – заговорила она снова ясно и четко. – Навостри уши и слушай… ты должен забыть о том, что ты, как тебе кажется, видел.
– Но…
– Я все тебе скажу, слушай. Но сначала спрошу: ты хочешь потерять маму? Хочешь, чтобы она уехала и никогда не вернулась? Ответь, хочешь?
Малыш смотрел на нее, не отрываясь, и в его темных глазах застыла боль, которой он не мог до конца осознать.
– Если ты хоть раз откроешь рот, – продолжала Рут, – и скажешь даже одно словечко о том, что тебе показалось, то больше никогда не увидишь свою маму. Она уедет, оставит дом и уедет. Я говорю тебе это потому, что и речи быть не может о том, что ты поедешь с ней. Подумай, что тогда будет? Я уйду, а как же вы? Вам наймут кого-нибудь вроде Ады или Бетти и, я вам тогда не завидую. Так что держи свой рот на замке. Ни слова ни Джонатану, ни Гарри, никому другому на целом свете, иначе останешься один, тебе будет похуже, чем моряку после кораблекрушения. Знаешь историю о Синбаде-мореходе? Ну, так вот. То, что с ним было, ерунда по сравнению с тем, что ждет тебя и всех остальных, потому что я постараюсь убраться отсюда побыстрее… так что все зависит от тебя.
– Но… но Рути. Я… я видел маму, говорю тебе, я видел маму с незнакомым джентльменом, она назвала его Майкл.
– Тогда, как знаешь. – Рут повернулась и направилась к двери. – Хочешь неприятностей, Бенджамин Беншем? Скажу тебе сразу, ты их, парень, получишь. Если проболтаешься, мир рухнет на твою голову. – Она вдруг резко обернулась, снова бросилась к нему, прижимая к себе и приговаривая: – Ну, не надо плакать, перестань, ты же никогда не плачешь. Бен, ты уже большой мальчик, больше братьев и провести их можешь в два счета. Ты такой умный, Бен, быстро соображаешь. Постарайся понять. Случилось кое-что. Ты видел это, я тебе верю, но если ты проговоришься, будет беда, точно тебе говорю, большая беда. – Она помолчала, не отпуская его от себя, потом заглянула ему в лицо и попросила: – Обещай мне, перекрестись и поклянись, что не скажешь ни слова. Ну, вот, молодец. Это останется между нами. Только ты и я будем знать этот секрет. А если мы проболтаемся, будет плохо твоему отцу и… маме. У нее будут большие неприятности. – Рут умолкла, думая про себя: «Устроить бы ей этих неприятностей и побольше, твари такой. Если бы не он, стала бы я уговаривать парня, пусть бы все выложил. Но что с ним будет, когда узнает, что его водили за нос. И что он так над ней трясется? Такие женщины, как она, знают, чем привлечь».
Машинально она пошла к двери, и у порога остановилась. – Я выйду на несколько минут раньше, а ты придешь в дом за мной. Сделай вид, как будто выходил прогуляться. Я, как всегда, напущусь на тебя, начну спрашивать, где ты был. А ты ответишь, что хорошо спрятался. Но перед тем, как идти домой, ополосни лицо дождевой водой из бочки, чтобы выглядеть повеселее, ну, договорились?
Мальчик медленно кивнул, шмыгнул носом, потом смахнул последние слезы и проводил ее взглядом.
Рут притворила за собой дверь и остановилась с открытым от неожиданности ртом. Она увидела среди бобовых стеблей быстро уходившего мужчину. Это не мог быть старик Роджерс, сегодня был не его день. Нет, эту фигуру она бы ни с чьей не спутала. Но как он оказался в половине четвертого в саду, около беседки?
«Хорошенькое получается дельце, – думала Рут. – А хозяйка-то шлюха». Ее прогулки давно казались Рут подозрительными. Она спрашивала себя, что гонит хозяйку, почти каждую пятницу из дома, причем в любую погоду? Лишь особенно сильное ненастье заставляло ее изменить привычке. Сколько же продолжались эти пятничные прогулки? Рут прикинула и ахнула. Наверное, несколько лет. Конечно, она ходила гулять и в другие дни. И никто ни о чем не догадывался. Да и как можно было догадаться. Кто бы сказал, глядя на нее, что она потаскушка.
В Ньюкасле таких женщин было предостаточно. Но их не заметил бы только слепой или святой. Это были женщины из рабочих кварталов, а не богатые дамы. Рут подумала, что ей будет очень трудно сдержаться и не наговорить хозяйке лишнего, когда в следующий раз она начнет к ней цепляться.
– Хозяин дома, – сообщила кухарка, едва Рут вошла на кухню.
– Да? А почему так рано?
– Ему вырвали зуб, лицо опухло, как подушка. Он пошел искать парня.
– Ох уж этот мальчишка! Мы только время зря тратим. Бегаем за ним, как полоумные. Проголодается, сам явится домой.
– Тоже самое я сказала хозяину. Есть захочет, сам прибежит.
– А хозяйка вернулась?
– Нет еще. И лучше бы мальцу Бену объявиться до нее, а то ему достанется. И стоит задать ему трепку. Он такой паршивец.
Рут вышла в холл. У входной двери стояла Ада Хаулитт.
– Хозяин дома. У него зубы болят. Он ходил искать этого чертенка, потом вернулся мрачнее тучи, злой, как дьявол. Вот опять идет. Ну и вид у него, наверное, зубы мучают. – Ада повернулась и заторопилась в столовую. – Не думаю, что ему захочется есть, но раз уж он дома, хозяйка пожелает, чтобы подали обед.
Рут стояла у подножия лестницы и мысленно повторяла, что скажет хозяину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74