Я стар для нее. Я вполне искренне не хотел ломать ей жизнь. Зачем? Пройдет год-два и мы расстанемся — я помогу ей твердо стать на ноги, получить прописку, купить кооперативную квартиру, поступить учиться. Таким образом я отблагодарю ее и выполню свой моральный долг, а сам как блудный сын вернусь к своей семье, которую ни при каких обстоятельствах не переставал считать своей семьей. Так я думал. Но судьбе было угодно распорядиться по-другому.
* * *
Да, фортуне было угодно распорядиться по другому.
Каждый вечер допоздна я проводил с Лерой. Мы ужинали иногда с бутылкой хорошего вина. Играли в карты — чаще всего в бридж. Примерно один раз в неделю ходили в кино и один-два раза в месяц — ресторан. От души танцевали. Она нежно обвивала своими ласковыми руками мою шею, прижималась к моей груди и мы под убаюкивающие звуки танго, покачиваясь, плыли куда-то в запредельный мир.
Когда любишь — лицо любимой кажется самым прекрасным на свете. Мне доставляло радость просто сидеть и смотреть на него, любовался ее улыбкой, гримасками, которые приводили меня в восторг.
Я заряжался ее юностью и иногда по-настоящему чувствовал и вел себя как мальчишка. Я понимал — Лера вернула мне молодость. И это делало меня вдвойне благодарным ей.
Время от времени Лера, посмеиваясь, рассказывала мне о знакомых девушках, которым повезло значительно больше. В ответ я лишь пожимал плечами и, как теперь мне кажется, пошло улыбался.
— Представляешь, папочка (так Лера называла меня наедине), Нина — наша сотрудница уезжает в Италию.
— В туристскую поездку? — спросил я, не чувствуя подвоха.
— Нет, вышла замуж за итальянца. Такая же лимитчица, как и я. И довольно страшненькая. И ей, между прочим, уже под тридцать. (Это звучало как прямой укор). Теперь у нее будет квартира из пяти комнат. С мраморными полами.
— Ей повезло, — сказал я. — Особенно с полами.
— Лично я согласилась бы даже на одну, но свою комнату даже с линолеумом.
— И зря. Меньше чем на квартиру с паркетом не соглашайся. — Я бодро улыбаюсь и пытаюсь увести разговор от опасной темы. — А как ей удалось заарканить этого поклонника спагетти?
— Однажды ей позвонила знакомая и сказала, что ужинает в ресторане с тремя итальянцами, обслуживавшими выставку легкой промышленности, н пригласила ее поддержать компанию. Она тут же, не будь дурой, взяла такси и приехала. Один из итальянцев, очень тихий, застенчивый парень, после ужина проводил ее и, робея, спросил, согласилась бы она стать его женой. Она решила, что он шутит. Но он не шутил. Через неделю они уезжают.
— Не завидуй, — сказал я. — Ты забыла о ностальгии. Твоя знакомая обрекла себя на добровольное изгнание.
— Не знаю, на что она себя обрекла, а вот ты, папочка, обрек меня на какое-то жалкое полулегальное существование. Она его законная жена, а кто я?
— Моя любовь….
— О, да, любовь! — с иронией воскликнула она. В этот момент я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она поспешно продолжала: — Только, бога ради, ничего не обещай. Умоляю •тебя. Правда, у тебя это здорово получается, но я все знаю наперед. Лучше сделай.
— О’кей, — сказал я. — Покупаю тебе….
— Шубу из натурального меха, — быстро сказала она.
— Из натурального меха, — покорно повторил я. И, подавляя вздох, подумал: — «Однако….!» Лера умела воспользоваться моментом. Чаще всего она его создавала сама.
Раньше она была другой — веселой и игривой, как котенок.
Дерзкой н насмешливой она стала спустя два месяца после приезда в Москву.
Я был слепым от счастья — ничего не замечал. Однажды, когда я пришел к ней после работы — она была особенно нежной, ластилась, то и дело обнимала, искательно смотрела мне в глаза.
— Тебе что-нибудь нужно, детка? — спросил я преисполненный мужского величия.
— О, да! — живо воскликнула она, и глаза ее загорелись еще не виданным божественно лучезарным светом. — Только дай слово, что ты выполнишь мою просьбу.
— Даю два слова. Для крепости. — Я поцеловал ее в мягкие податливые губки и провел рукой по розовеющей шелковистой щеке.
— Я хочу иметь от тебя ребенка, — стыдливо молвила она и, едва дыша, стала ждать ответа.
Я, признаться, опешил и немного подосадовал «Опять!»
— Я согласен! — бодро сказал я. — Только, ради бога, не сейчас. Пойми меня правильно — сейчас не время. В самом разгаре работа над монографией. Как только закончу — обсудим. Договорились?
— Хорошо, — сказала она поникшим голосом и, повернувшись, пошла из комнаты.
— Ты куда?
— Поставлю для тебя чай.
Спустя два дня она исчезла. О нашем разговоре я, Разумеется, уже забыл, так как не придал ему серьезного значения. Леры не было три дня. Я едва не сошел с ума. Повсюду искал ее. Меня немного успокоило, что она позвонила откуда-то на свою работу и предупредила, что заболела.
Наконец, она вернулась домой. В это время я был у нее в общежитии. Сидел, уже отчаявшись увидеть ее. Дверь тихо отворилась и вошла она — очень бледная, без кровинки в лице, с отчетливо синими кругами под глазами. В руке у нее был букет крупных кроваво-красных тюльпанов. Она поставила их в вазу. Ее тонкие желтоватые пальчики вздрагивали, взгляд был неподвижным.
— Мне захотелось купить тюльпаны, — сказала она каким-то не своим, а словно бы обесточенным голосом. Я вскочил на ноги, но почему-то не смел приблизиться к ней.
— Лера, что с тобой? — растерянно спросил я, чувствуя, что случилось что-то, но еще не понимая что.
— Я сделала аборт. — Все так же отрешенно сказала она. — И потеряла много крови. У меня плохая свертываемость.
Я рванулся к ней, но она предостерегающе протянула руку. — Не подходи ко мне.
На следующий день я принес ей золотую цепочку. Она раскрыла длинную черную полированную коробочку, надела на шею цепочку, окинула себя в зеркале оценивающим взглядом, сняла цепочку, подержала, взвешивая на ладони, посмотрела на этикетку и негромко сказала: — Две тысячи рублей за убийство. Не слишком много.
— Лера, не говори так, — возмутился я. — Зачем ты это сделала?
— Ни о чем не спрашивай, — сказала она. — Если не хочешь, чтобы было хуже.
* * *
Очевидно, потрясение было сильным. Лера долго не могла прийти в себя. И день ото дня вела себя все более дерзко. Она открыто вызывала меня на скандал и разрыв. Я терпеливо нес свой крест — не отвечал на грубый тон, упреки, истерику. Понемногу она стала успокаиваться. Но в глазах ее так и остался недоверчивый холодок и настороженность.
Однажды она предъявила ультиматум. Да, она зависит от меня и не хочет этого больше терпеть. — Не хочет ждать несколько лет, пока заработает постоянную прописку. За это время я, де, могу расстаться с ней, и она останется на бобах. А потому — московская прописка или разрыв. Если я не гарантирую этого в течение одного-двух месяцев — она уедет в Сочи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
* * *
Да, фортуне было угодно распорядиться по другому.
Каждый вечер допоздна я проводил с Лерой. Мы ужинали иногда с бутылкой хорошего вина. Играли в карты — чаще всего в бридж. Примерно один раз в неделю ходили в кино и один-два раза в месяц — ресторан. От души танцевали. Она нежно обвивала своими ласковыми руками мою шею, прижималась к моей груди и мы под убаюкивающие звуки танго, покачиваясь, плыли куда-то в запредельный мир.
Когда любишь — лицо любимой кажется самым прекрасным на свете. Мне доставляло радость просто сидеть и смотреть на него, любовался ее улыбкой, гримасками, которые приводили меня в восторг.
Я заряжался ее юностью и иногда по-настоящему чувствовал и вел себя как мальчишка. Я понимал — Лера вернула мне молодость. И это делало меня вдвойне благодарным ей.
Время от времени Лера, посмеиваясь, рассказывала мне о знакомых девушках, которым повезло значительно больше. В ответ я лишь пожимал плечами и, как теперь мне кажется, пошло улыбался.
— Представляешь, папочка (так Лера называла меня наедине), Нина — наша сотрудница уезжает в Италию.
— В туристскую поездку? — спросил я, не чувствуя подвоха.
— Нет, вышла замуж за итальянца. Такая же лимитчица, как и я. И довольно страшненькая. И ей, между прочим, уже под тридцать. (Это звучало как прямой укор). Теперь у нее будет квартира из пяти комнат. С мраморными полами.
— Ей повезло, — сказал я. — Особенно с полами.
— Лично я согласилась бы даже на одну, но свою комнату даже с линолеумом.
— И зря. Меньше чем на квартиру с паркетом не соглашайся. — Я бодро улыбаюсь и пытаюсь увести разговор от опасной темы. — А как ей удалось заарканить этого поклонника спагетти?
— Однажды ей позвонила знакомая и сказала, что ужинает в ресторане с тремя итальянцами, обслуживавшими выставку легкой промышленности, н пригласила ее поддержать компанию. Она тут же, не будь дурой, взяла такси и приехала. Один из итальянцев, очень тихий, застенчивый парень, после ужина проводил ее и, робея, спросил, согласилась бы она стать его женой. Она решила, что он шутит. Но он не шутил. Через неделю они уезжают.
— Не завидуй, — сказал я. — Ты забыла о ностальгии. Твоя знакомая обрекла себя на добровольное изгнание.
— Не знаю, на что она себя обрекла, а вот ты, папочка, обрек меня на какое-то жалкое полулегальное существование. Она его законная жена, а кто я?
— Моя любовь….
— О, да, любовь! — с иронией воскликнула она. В этот момент я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она поспешно продолжала: — Только, бога ради, ничего не обещай. Умоляю •тебя. Правда, у тебя это здорово получается, но я все знаю наперед. Лучше сделай.
— О’кей, — сказал я. — Покупаю тебе….
— Шубу из натурального меха, — быстро сказала она.
— Из натурального меха, — покорно повторил я. И, подавляя вздох, подумал: — «Однако….!» Лера умела воспользоваться моментом. Чаще всего она его создавала сама.
Раньше она была другой — веселой и игривой, как котенок.
Дерзкой н насмешливой она стала спустя два месяца после приезда в Москву.
Я был слепым от счастья — ничего не замечал. Однажды, когда я пришел к ней после работы — она была особенно нежной, ластилась, то и дело обнимала, искательно смотрела мне в глаза.
— Тебе что-нибудь нужно, детка? — спросил я преисполненный мужского величия.
— О, да! — живо воскликнула она, и глаза ее загорелись еще не виданным божественно лучезарным светом. — Только дай слово, что ты выполнишь мою просьбу.
— Даю два слова. Для крепости. — Я поцеловал ее в мягкие податливые губки и провел рукой по розовеющей шелковистой щеке.
— Я хочу иметь от тебя ребенка, — стыдливо молвила она и, едва дыша, стала ждать ответа.
Я, признаться, опешил и немного подосадовал «Опять!»
— Я согласен! — бодро сказал я. — Только, ради бога, не сейчас. Пойми меня правильно — сейчас не время. В самом разгаре работа над монографией. Как только закончу — обсудим. Договорились?
— Хорошо, — сказала она поникшим голосом и, повернувшись, пошла из комнаты.
— Ты куда?
— Поставлю для тебя чай.
Спустя два дня она исчезла. О нашем разговоре я, Разумеется, уже забыл, так как не придал ему серьезного значения. Леры не было три дня. Я едва не сошел с ума. Повсюду искал ее. Меня немного успокоило, что она позвонила откуда-то на свою работу и предупредила, что заболела.
Наконец, она вернулась домой. В это время я был у нее в общежитии. Сидел, уже отчаявшись увидеть ее. Дверь тихо отворилась и вошла она — очень бледная, без кровинки в лице, с отчетливо синими кругами под глазами. В руке у нее был букет крупных кроваво-красных тюльпанов. Она поставила их в вазу. Ее тонкие желтоватые пальчики вздрагивали, взгляд был неподвижным.
— Мне захотелось купить тюльпаны, — сказала она каким-то не своим, а словно бы обесточенным голосом. Я вскочил на ноги, но почему-то не смел приблизиться к ней.
— Лера, что с тобой? — растерянно спросил я, чувствуя, что случилось что-то, но еще не понимая что.
— Я сделала аборт. — Все так же отрешенно сказала она. — И потеряла много крови. У меня плохая свертываемость.
Я рванулся к ней, но она предостерегающе протянула руку. — Не подходи ко мне.
На следующий день я принес ей золотую цепочку. Она раскрыла длинную черную полированную коробочку, надела на шею цепочку, окинула себя в зеркале оценивающим взглядом, сняла цепочку, подержала, взвешивая на ладони, посмотрела на этикетку и негромко сказала: — Две тысячи рублей за убийство. Не слишком много.
— Лера, не говори так, — возмутился я. — Зачем ты это сделала?
— Ни о чем не спрашивай, — сказала она. — Если не хочешь, чтобы было хуже.
* * *
Очевидно, потрясение было сильным. Лера долго не могла прийти в себя. И день ото дня вела себя все более дерзко. Она открыто вызывала меня на скандал и разрыв. Я терпеливо нес свой крест — не отвечал на грубый тон, упреки, истерику. Понемногу она стала успокаиваться. Но в глазах ее так и остался недоверчивый холодок и настороженность.
Однажды она предъявила ультиматум. Да, она зависит от меня и не хочет этого больше терпеть. — Не хочет ждать несколько лет, пока заработает постоянную прописку. За это время я, де, могу расстаться с ней, и она останется на бобах. А потому — московская прописка или разрыв. Если я не гарантирую этого в течение одного-двух месяцев — она уедет в Сочи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15