Она встала прямо перед боссом, вынуждая его смотреть на нее.
– Вы вольны делать все, что пожелаете, черт возьми, но делать это будете в одиночку. Если вы не хотите, чтобы гостиница процветала, – ваше дело. Но я не буду сложа руки смотреть, как она приходит в упадок.
В глазах его мелькнуло… облегчение? А может, боль? Или то и другое? Потом вернулась отчужденность.
– А я и не надеялся, что будете.
Джози остолбенела. Так вот оно что! Теперь она видела отчетливо и ясно, чего он хочет. Он ее просто вытуривает! Что ж, насильно мил не будешь, раз прогоняет – нужно уходить.
Боль пронзила все ее существо. А я еще сомневалась, любит ли он меня, думала она с горечью, вот он – ответ! Нет.
Он просто не отваживается полюбить кого-то. Слишком боится, что его снова бросят. Прогоняет, чтобы не полюбить.
Джози смотрела на Льюка, и сердце ее ныло от тоски. Хотелось шагнуть ему навстречу и опротестовать суровый приговор, вынесенный им самому себе. Но в глубине души она понимала, что нельзя помочь человеку, который не умеет верить. А без веры у любви нет никаких шансов.
Льюк переложил сбрую в другую руку:
– Не беспокойтесь насчет вашей характеристики. Будьте уверены, я напишу хорошую. – Глаза его не отрываясь смотрели на вожжи. – И я не буду настаивать на старых сроках: вы можете уехать еще до февраля.
Джози тяжело вздохнула, стараясь сдержать слезы и сохранить хоть какое-то достоинство.
– Прекрасно. Постараюсь как можно скорее избавить вас от своего присутствия. – Она отвернулась, слезы уже текли по щекам. Нельзя, чтобы он их увидел! Она отдала ему свое сердце, и теперь единственное, что у нее осталось, – это гордость. – Пойду собирать вещи. – Джози намеревалась уехать еще до темноты.
– Консуэла! – воскликнул Льюк, открыв дверь. Он был поражен: явилась в такое время, да еще возвестила о своем прибытии стуком. Она приходила-уходила без стука, сколько он ее помнил. – С каких это пор ты стала стучать?
– С тех пор, как ты стал чужаком.
– О чем ты говоришь? – Рука его сжала дверную ручку.
– Тот Льюк, которого я знала, был умнее. Он не прогнал бы лучшую женщину, какая у него была.
Небо осветила молния, дождь волной окатил крыльцо. Лицо Льюка исказила гримаса: поссорившись с Джози, он постоянно пребывал в пасмурном – под стать погоде – настроении. Не было никакого желания принимать гостей, да еще и выслушивать нравоучения. Но не прогонять же Консуэлу в такую грозу.
– Заходи, Консуэла, а то утонешь.
Входя, она вручила ему какую-то сумку. Поставив ее на столик у стены, он помог экономке снять пальто.
– К твоему сведению, я не прогонял. Она уволилась.
– Еще бы ей не уволиться! Ты вел себя как грубиян, мешал работать, сказал, что закроешь гостиницу. – Глаза женщины сузились от гнева. – Это называется «не прогонял»?
Льюк пожал плечами:
– Через несколько месяцев она все равно сбежала бы.
– Ничего подобного, не сбежала бы, уж я-то знаю. – Вырвав из его рук пальто, Консуэла подхватила сумку и зашагала на кухню.
Льюк со вздохом поплелся за ней.
– Ей предложили работу в новом отеле, в Талсе. Нам с ними не тягаться. Жизнь на ранчо ей пока в новинку, но это быстро проходит. К Новому году захолустье барышне осточертеет, и мы будем казаться ей темной деревенщиной.
– Ясно. Ты нарисовал не Джози, а Черил. Ты переоцениваешь девушку.
– Хочешь сказать «недооцениваешь»?
Снимая чайник с плиты, экономка проницательно на него посмотрела, потом наполнила чайник водой из-под крана. Льюк мог поклясться, что иногда она специально искажает слова с какой-то тайной целью.
Поставив чайник на огонь, Консуэла повернулась к бывшему воспитаннику.
– Джози – это не твоя бывшая жена. Ей нравится здесь. – Подойдя поближе, она уставилась на него острым словно бритва взглядом. – И она любит тебя.
Лицо Льюка не дрогнуло, но внутри все перевернулось.
– Она сама это сказала?
– Зачем говорить? Каждому дураку видно. Ты тоже неровно дышишь.
Льюк не собирался этого отрицать, но ему нужно было свернуть разговор на Джози.
– Если она что-то и чувствует ко мне, то лишь потому, что жених задел ее самолюбие. А я – замена.
– Ха! – Консуэла одновременно всплеснула руками и тряхнула головой. – Ничего он не задел. Ты знаешь это не хуже, чем я.
Он знал, что Консуэла права. Просто он не осознавал этого раньше.
– Однако между увлечением и любовью большая разница.
– Да, конечно. Увлечение у человека снаружи, а когда любовь – она вот здесь. – Толстушка говорила с пафосом, возложив полную руку себе на грудь. – Когда она настоящая, многие люди это знают, но не слушаются своего сердца. Они или боятся, или упрямые, или дураки.
– Думаю, ты говоришь о каком-то другом человеке, – заметил Льюк раздраженно.
Пропустив его тон мимо ушей, Консуэла продолжала:
– Если ты позволишь девушке уехать, ты совершишь величайшую ошибку в жизни. Она тебя любит, я могу это доказать. – Кивнув на пластиковую сумку, брошенную на стол, она продолжала: – Посмотри, что там.
Льюк не мог сказать, почему его сердце вдруг застучало, а во рту появился такой вкус, словно он сжевал кусок мела. Нечто, таящееся в этой сумке, собиралось нанести ему удар.
Он взял ее в руки так осторожно, словно она могла взорваться. Потом, злясь на себя, вывалил на стол содержимое.
Какое-то шитье. Похоже на мамин ковер-одеяло, только верхняя часть непростегана. Неужели Джози с Консуэлой его распороли? Он недоуменно уставился на экономку.
– Что это такое? Что это значит?
– Джози делала тебе новое одеяло, чтобы подарить к Рождеству. Сюрприз.
Он снова стал разглядывать одеяло и теперь увидел, что кусочки ткани – другие, более яркого цвета, а строчка мельче, чем старая.
– Она оставила его, – сказала Консуэла. – Говорит, оно ей больше не нужно.
– Ты знала, что она его шьет? – Льюк продолжал удивленно разглядывать рукоделие.
Консуэла кивнула:
– Я помогла ей снять со стены старое, чтобы она могла срисовать.
– Но почему? Зачем она это делала?
Консуэла коварно усмехнулась:
– Подумай сам, Льюк. Однако быстрее шевели мозгами. Когда я уходила, она почти кончила укладываться.
Льюк вспомнил тот день, когда Джози впервые увидела ковер-одеяло, сделанный матерью. В ушах прозвучали ее слова: «Сколько любви вложено в эту вещь! Ручаюсь, вы ее чувствовали, когда им укрывались».
Неужели Джози хотела вот так же обернуть его в свою любовь? Это не обычный подарок, думал он, не тот, что дарит служащий своему начальнику к Рождеству или один приятель другому. Нет, в него вложены личные чувства. Это подарок от любящего сердца.
В углу вышивки он увидел слова: «Стремись к звездам», и ком застрял в горле. Ваша мама хотела, чтобы вы следовали своим мечтам, сказала она.
Так когда же я перестал мечтать? – размышлял он сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39