Да, — появилось у него на экране. Вслух Вийя сказала, что часть оборудования оказалась ненужной, но когда-нибудь на Рифтхавене за нее можно будет выручить немалую сумму.
Тогда надо действовать быстро, — напечатал Монтроз. — Жаим сказал мне перед стартом, что Архон Торигана жмет на все педали, чтобы ускорить процесс.
Глаза Вийи стали еще темнее, рука напряженно повисла над пультом, и она ответила:
Тогда мы нажмем на свои педали, чтобы его оттянуть.
Монтроз кивнул. Брендон Аркад, ныне Панарх Тысячи Солнц. Если уж он не сможет отложить суд, то и никто не сможет. Но захочет ли он?
Вийя, должно быть, подумала о том же.
Надо узнать у Локри, как там все было на самом деле четырнадцать лет назад.
Я уже заставил его рассказать все, что он помнит.
Вийя кивнула, и на этом их разговор закончился.
Монтроз выключил пульт и встал. С рассказом можно подождать: путь им предстоит еще долгий, а десантники не могут быть повсюду и слышать все. Выходя, он прикинул, чем бы их отвлечь, — и улыбнулся, вспомнив о келли и эйя. Уж они точно придумают нечто незаурядное.
* * *
Мандериан проснулся от ослепительного света, пронзившего его сны, и нашарил в темноте пульт рядом с кроватью. Миг спустя светящиеся цифры показали время: 3.55.
Мандериан сел на краю койки, но не стал одеваться. Для последователей святого Лледдина в снах заключается истина, которую должно разгадать с помощью интуиции, открыв себя токам Единосущия. Он узнал разбудивший его свет — это были эйя, находящиеся совсем близко от него. Остальное содержание сна почти не требовало раздумий — это было предупреждение.
В крошечной ванной он пустил холодный душ под сильным напором, чтобы оживить кровообращение и стимулировать работу мысли, а уж потом оделся.
Выйдя из каюты, он чуть не столкнулся с Ивардом. Мальчик был в одних брюках, с какой-то ладанкой на длинной цепочке вокруг шеи. Ярко-зеленая полоска, навеки въевшаяся в его запястье, представляла резкий контраст с теплой смуглотой его кожи и рыжиной волос. Он подавил зевок и сказал:
— Вы не спите? Может, тогда покажете эйя Пожиратель Солнц? Они с чего-то психуют и не дают мне спать.
Мандериан поклонился в знак согласия, и Ивард, зевая во весь рот, поплелся в свою каюту, которую делил с келли. По пути он махнул рукой десантникам, выглянувшим из кают-компании. Спрашивая себя, как они могут жить вчетвером в помещении, предназначенном для двоих, Мандериан пошел на мостик.
Эйя ждали, мерцая фасеточными глазами. Действуя, как всегда, в унисон, они показали своими тонкими пальчиками: «Мы тебя видим» — и добавили: «Нивийя» (Еще Один, Который Слышит) — так они называли Мандериана. «Термин, а не имя», — подумал он, вспомнив недавнюю беседу с Вийей. Он очень мало говорил с ней после отлета с Ареса, но здесь она гораздо охотнее, чем на станции, делилась тем, что узнала от эйя. «Они различают нас, как отдельные существа, но никогда не поймут такой условности, как имена. Насколько я могу объяснить, они отличают одного от другого по заложенным в памяти образам, но и это не совсем точно. Помните, что в каком-то смысле они поддерживают постоянный контакт со своим ульем».
Мандериан прошел к пульту Иварда и отыскал изображение Пожирателя Солнц. Миг спустя он вывел его на экран — загадочный, зловещий, но по-своему прекрасный.
Эйя запрокинули головы назад под углом, невозможным для человека, и заверещали на высокой, режущей ухо ноте. Мандериан почувствовал, что они разочарованы. Их быстрых жестов он не узнавал. Еще миг — и они с поразительной быстротой покинули мостик, шурша тонкими ножками по обшарпанной палубе.
Мандериан снова выключил пульт. Что это были за жесты? Не те ли, что они разработали вместе с келли? Но что бы они ни говорили, они, похоже, так и не научились отличать изображение в реальном времени от записи. Они хотят вернуться к Пожирателю Солнц.
Он нахмурился, оглядывая мостик. Эйя — такие странные существа, и люди так мало о них знают. Их техника, в отличие от келлийской, не имеет никакого сходства с человеческой — это скорее искусство. Значит, творчество, по крайней мере в одной форме, им доступно. Что они, собственно, делают здесь, так далеко от своего мира?
Мандериан вышел. Корабль был невелик, и за углом он увидел эйя вместе с келли. Эйя семафорили что-то быстро-быстро — с людьми они такой скорости никогда не развивали. При этом присутствовал один из вездесущих десантников. Келли протрубили что-то в лад чириканью эйя, и Мандериан почувствовал, что воздух изменился — запахло чем-то вроде корицы и жженой пробки.
Дверь в лазарет открылась. Себастьян Омилов, стоя на пороге, наблюдал за этой сценой, озадаченно сдвинув тяжелые брови.
Эйя внезапно умолкли и устремились в каюту Вийи. Келли продудели нечто скорбное, как показалось Мандериану, и связующая сказала:
— Они говорят, их мыслемир хочет, чтобы они отправились к Пожирателю Солнц.
На это Мандериану нечего было ответить — да келли и не ждали ответа. Они удалились в свою каюту, и Омилов вздохнул.
— Выспались, называется. Разве это возможно, когда на уме столько вопросов?
— Может быть, воспользуемся щедростью нового Панарха и выпьем чашечку кофе? — предложил Мандериан.
Омилов ответил одним из расплывчато-вежливых жестов, которые у Дулу казались врожденными. Мандериан, не совсем уловив его значение, прошел в кают-компанию. Там было пусто. «Он знает, что я темпат, — подумал Мандериан, заказывая на пульте кофе. — Возможно, таким образом он дает мне разрешение слушать не только слова, но и чувства, которые скрываются за ними». Должарианец молча отнес чашки к паре кресел, выбранных Омиловым.
Некоторое время оба молчали, прихлебывая ароматный напиток, затем Омилов произнес:
— Когда я думаю об эйя, все наши определения интеллекта кажутся мне сомнительными.
— Да. У них нет письменности, нет политики, речью они пользуются в редких случаях, а к ремеслам можно отнести разве что это их макраме.
— Которое, однако, мы могли бы воспроизвести только с помощью сложнейшей техники. И они, кажется, разработали с келли общий язык — Ивард, по-видимому, тоже его понимает.
— Как и Вийя.
В гносторе пока не чувствовалось никаких сильных эмоций, и Мандериан не до конца понимал его дулускую мимику, однако сохранял терпение.
Омилов иронически изогнул густую бровь:
— Как и Вийя.
В кофе не было горечи — он представлял собой смесь нескольких сортов, которые уже тысячу лет выращивались одним и тем же способом, и был горяч как раз в меру. Мандериан в случае необходимости мог бы назвать его химический состав и объяснить, как человеческий организм на него реагирует. Но лишь немногие вещества способны вселять в человека чувство почти мистического довольства с помощью своего запаха, вкуса и температуры, и кофе — одно из них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125