— скомандовал Богул.
Милиционер копнул лопатой землю.
И она опять чиркнула!
— Ну-ка, дайте взглянуть, — снова согнулся над ямой Богул. — Может, фрагмент отделился?
Но через некоторое время среди развороченной земли снова забелели кости.
— Смотрите, еще!
— А ну, давайте-ка еще покопаем!
— Э-э, да тут, кажется, филиал городского кладбища…
— Ужас какой-то!
— Господи, еще! И еще!..
В утренней предрассветной дымке луна побледнела, растворилась и наконец совсем растаяла в небе…
Сонный, срочно разбуженный по телефону и вытащенный из дома и постели патологоанатом собирал рассыпающиеся скелеты “в комплекты” и упаковывал в полиэтилен, чертыхаясь, нумеровал эти мешки, стараясь не сбиться со счета.
Милиционеры копали, сменяя друг друга, и только успевали вытирать со лба пот.
К утру этих черных полиэтиленовых мешков стало восемь. И в каждом находился человеческий скелет.
И это уже были не скелеты из английского буфета, вошедшего в пословицу, а как теперь говорят — скелеты “реальные”.
— Все женщины и один мужчина, — заключил Богул, оглядывая ряд страшноватых на вид мешков.
— Правда?
— По всей видимости… Патологоанатом так считает.
— Вы думаете, этот мужчина и есть Скворцов?
— Повторюсь — по-видимому…
— Не уверены?
— Да нет, конечно! Мы можем только попробовать реконструировать те мрачные события, которые имели место быть здесь лет пятнадцать назад… Реконструировать их на основании того, что нам известно из уголовных дел, открытых в то время.
— И на основании того, что Марина Скворцова говорила доктору Горенштейну во время их сеансов, — добавила Светлова.
— Да, именно так.
— Итак, Богул?
— Жила-была семья… Скворцовых. В частном одноэтажном домике в районе реки Чермянки. Жили замкнуто, тихо. С соседями почти не общались. Мама, папа, дочка.
— Дочка — это Немая?
— Она не Немая. И у нее есть имя. Марина Скворцова.
— Ну, а дальше-то что?
— Глава семьи был тихий, спокойный человек. Примерный семьянин. Заботливый. Ну, во всяком случае, днем. Это мы знаем со слов его дочери, которая называет в беседах с Горенштейном папу “добрым и спокойным”.
— Днем — да, возможно. А ночью?
— А ночью… Ночью он, очевидно, выходил на охоту.
Богул кивнул на ряд черных мешков.
— Вы считаете, что Скворцов и есть тот самый маньяк, из-за которого исчезали женщины в районе Заводи и Чермянки пятнадцать лет назад?
— Как видите… Очевидно, именно их мы и обнаружили!
— То есть… Скворцов и есть автор серии тех нераскрытых преступлений?
— Думаю, что да. Мы знаем из архивов социальных служб, что Скворцов Глеб Степанович, одна тысяча девятьсот сорок шестого года рождения, проживавший по адресу: улица Речная, дом тринадцать — частное владение…
— Вот и не верь после этого в число тринадцать! — не удержалась от вздоха Светлова.
— Итак, мы знаем, что этот Скворцов Глеб Степанович, — повторил Богул, — работал кондуктором на рейсовом автобусе. Удобно, не так ли, Светлова? Конечная остановка — на окраине города. Удобно? Что скажете?
— Для маньяка — удобно, — согласилась Светлова, — хотя я не понимаю, почему вы спрашиваете именно меня. Я что, специалист по конечным остановкам?
— Итак… — продолжил Богул. — Конечная остановка на окраине города. Ночь. Одинокая припозднившаяся девушка-пассажирка. А Скворцов, судя по фотографии, сохранившейся в архиве паспортного стола, приятный на вид мужчина…
— Эка вы все раскопали! Даже фотографию нашли, — подивилась Светлова.
— Итак, приятный мужчина Скворцов… На вид к тому же, как мы уже знаем со слов дочери, “добрый и спокойный”. Что, впрочем, крайне характерно для всякого настоящего маньяка. Знакомился с припозднившейся девушкой-пассажиркой и, очевидно, приглашал к себе домой…
— Откуда такое предположение?
— Извините, Светлова, за несколько черный юмор. Но как видите, — Богул снова кивнул на ряд черных мешков, — они все здесь! У него дома. Стало быть, были приглашения — и приглашения этими девушками бывали приняты.
— Да… Возможно. А те, кто мудро отказывался, наверное, до сих пор живы-здоровы и, возможно, понятия не имеют, что им угрожало.
— Итак, он вел девушку к себе домой. В этом районе в полночь, когда приходит последний автобус, уже полная тишина. Все спят. На улицах темно. Ни фонарей, ни освещенных окон в домах. Дочь и жена Скворцова тоже спят.
— И?..
— Он убивал этих женщин и закапывал у себя в саду. Да! Поэтому так они и исчезали.., бесследно.
— А потом?
— А потом жена Скворцова однажды узнала, что здесь происходит…
— Проснулась посреди ночи?
— Почему бы и нет? Рано или поздно это должно было случиться.
— И что?
— Ну, сами подумайте, что ей было делать?
— Возможно, она попыталась его остановить?
— Возможно. Но безумие остановить словами и уговорами невозможно.
— Сообщила в милицию?
— Донесла то есть? На мужа, на отца своего ребенка? Ну, не говоря уж о том, что это непросто… Но даже если бы она это сделала… Каково это — продолжать жить в небольшом городе женой маньяка?! А ребенок? Да им бы тут жизни не стало! Родственники погибших девушек их бы растерзали…
— Да-да, вы правы! Конечно! И она, эта несчастная жена, решилась на…
— Да, и она решила все устроить сама. Нашла единственный, казавшийся ей возможным способ сохранить тайну и остановить безумца.
— Она сама убила своего мужа?
— Да. Я думаю, да. И, убив, сделала с ним то же, что он делал со своими жертвами: закопала рядом с ними.
— А девочка?
— От дочери Скворцовых все, что произошло, не осталось, очевидно, в тайне. Она стала свидетелем — маленьким свидетелем этой трагедии.
— Да, и девочка пережила, по-видимому, такое потрясение, которое не прошло бесследно для ее психики, — вздохнула Аня.
— Вы имеете в виду ее немоту?
— Ну да! Теперь-то все становится понятным… Все эти ее слова “мамочка, не бей.., я никому не скажу”… Мать все время, очевидно, запугивала ее, требовала молчать, никому ничего не рассказывать, хранить семейную тайну — “смотри, не проговорись!”.
— И она замолчала?
— Да. Думаю, с ней случилось не только это… Как вы представляете себе, Богул, их жизнь после убийства отца?
— Ну-у, полагаю.., что та странная чудовищная жизнь, которую вела эта семья до того, как Скворцова убила своего супруга, и после его смерти, не стала легче. Обе, я думаю, окончательно одичали. Страх перед соседями… Вообще вся эта жизнь на могилах — постоянный страх разоблачения, сознание вины за совершенное убийство… Они, очевидно, почти совсем перестали общаться с окружающим миром. Женщина, как мы знаем, нигде постоянно не работала, жила случайными заработками, кормились в основном они с огорода, девочка, когда подросла, в школу не пошла. Девочка вообще не выходила из дома, не общалась ни с кем, кроме матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Милиционер копнул лопатой землю.
И она опять чиркнула!
— Ну-ка, дайте взглянуть, — снова согнулся над ямой Богул. — Может, фрагмент отделился?
Но через некоторое время среди развороченной земли снова забелели кости.
— Смотрите, еще!
— А ну, давайте-ка еще покопаем!
— Э-э, да тут, кажется, филиал городского кладбища…
— Ужас какой-то!
— Господи, еще! И еще!..
В утренней предрассветной дымке луна побледнела, растворилась и наконец совсем растаяла в небе…
Сонный, срочно разбуженный по телефону и вытащенный из дома и постели патологоанатом собирал рассыпающиеся скелеты “в комплекты” и упаковывал в полиэтилен, чертыхаясь, нумеровал эти мешки, стараясь не сбиться со счета.
Милиционеры копали, сменяя друг друга, и только успевали вытирать со лба пот.
К утру этих черных полиэтиленовых мешков стало восемь. И в каждом находился человеческий скелет.
И это уже были не скелеты из английского буфета, вошедшего в пословицу, а как теперь говорят — скелеты “реальные”.
— Все женщины и один мужчина, — заключил Богул, оглядывая ряд страшноватых на вид мешков.
— Правда?
— По всей видимости… Патологоанатом так считает.
— Вы думаете, этот мужчина и есть Скворцов?
— Повторюсь — по-видимому…
— Не уверены?
— Да нет, конечно! Мы можем только попробовать реконструировать те мрачные события, которые имели место быть здесь лет пятнадцать назад… Реконструировать их на основании того, что нам известно из уголовных дел, открытых в то время.
— И на основании того, что Марина Скворцова говорила доктору Горенштейну во время их сеансов, — добавила Светлова.
— Да, именно так.
— Итак, Богул?
— Жила-была семья… Скворцовых. В частном одноэтажном домике в районе реки Чермянки. Жили замкнуто, тихо. С соседями почти не общались. Мама, папа, дочка.
— Дочка — это Немая?
— Она не Немая. И у нее есть имя. Марина Скворцова.
— Ну, а дальше-то что?
— Глава семьи был тихий, спокойный человек. Примерный семьянин. Заботливый. Ну, во всяком случае, днем. Это мы знаем со слов его дочери, которая называет в беседах с Горенштейном папу “добрым и спокойным”.
— Днем — да, возможно. А ночью?
— А ночью… Ночью он, очевидно, выходил на охоту.
Богул кивнул на ряд черных мешков.
— Вы считаете, что Скворцов и есть тот самый маньяк, из-за которого исчезали женщины в районе Заводи и Чермянки пятнадцать лет назад?
— Как видите… Очевидно, именно их мы и обнаружили!
— То есть… Скворцов и есть автор серии тех нераскрытых преступлений?
— Думаю, что да. Мы знаем из архивов социальных служб, что Скворцов Глеб Степанович, одна тысяча девятьсот сорок шестого года рождения, проживавший по адресу: улица Речная, дом тринадцать — частное владение…
— Вот и не верь после этого в число тринадцать! — не удержалась от вздоха Светлова.
— Итак, мы знаем, что этот Скворцов Глеб Степанович, — повторил Богул, — работал кондуктором на рейсовом автобусе. Удобно, не так ли, Светлова? Конечная остановка — на окраине города. Удобно? Что скажете?
— Для маньяка — удобно, — согласилась Светлова, — хотя я не понимаю, почему вы спрашиваете именно меня. Я что, специалист по конечным остановкам?
— Итак… — продолжил Богул. — Конечная остановка на окраине города. Ночь. Одинокая припозднившаяся девушка-пассажирка. А Скворцов, судя по фотографии, сохранившейся в архиве паспортного стола, приятный на вид мужчина…
— Эка вы все раскопали! Даже фотографию нашли, — подивилась Светлова.
— Итак, приятный мужчина Скворцов… На вид к тому же, как мы уже знаем со слов дочери, “добрый и спокойный”. Что, впрочем, крайне характерно для всякого настоящего маньяка. Знакомился с припозднившейся девушкой-пассажиркой и, очевидно, приглашал к себе домой…
— Откуда такое предположение?
— Извините, Светлова, за несколько черный юмор. Но как видите, — Богул снова кивнул на ряд черных мешков, — они все здесь! У него дома. Стало быть, были приглашения — и приглашения этими девушками бывали приняты.
— Да… Возможно. А те, кто мудро отказывался, наверное, до сих пор живы-здоровы и, возможно, понятия не имеют, что им угрожало.
— Итак, он вел девушку к себе домой. В этом районе в полночь, когда приходит последний автобус, уже полная тишина. Все спят. На улицах темно. Ни фонарей, ни освещенных окон в домах. Дочь и жена Скворцова тоже спят.
— И?..
— Он убивал этих женщин и закапывал у себя в саду. Да! Поэтому так они и исчезали.., бесследно.
— А потом?
— А потом жена Скворцова однажды узнала, что здесь происходит…
— Проснулась посреди ночи?
— Почему бы и нет? Рано или поздно это должно было случиться.
— И что?
— Ну, сами подумайте, что ей было делать?
— Возможно, она попыталась его остановить?
— Возможно. Но безумие остановить словами и уговорами невозможно.
— Сообщила в милицию?
— Донесла то есть? На мужа, на отца своего ребенка? Ну, не говоря уж о том, что это непросто… Но даже если бы она это сделала… Каково это — продолжать жить в небольшом городе женой маньяка?! А ребенок? Да им бы тут жизни не стало! Родственники погибших девушек их бы растерзали…
— Да-да, вы правы! Конечно! И она, эта несчастная жена, решилась на…
— Да, и она решила все устроить сама. Нашла единственный, казавшийся ей возможным способ сохранить тайну и остановить безумца.
— Она сама убила своего мужа?
— Да. Я думаю, да. И, убив, сделала с ним то же, что он делал со своими жертвами: закопала рядом с ними.
— А девочка?
— От дочери Скворцовых все, что произошло, не осталось, очевидно, в тайне. Она стала свидетелем — маленьким свидетелем этой трагедии.
— Да, и девочка пережила, по-видимому, такое потрясение, которое не прошло бесследно для ее психики, — вздохнула Аня.
— Вы имеете в виду ее немоту?
— Ну да! Теперь-то все становится понятным… Все эти ее слова “мамочка, не бей.., я никому не скажу”… Мать все время, очевидно, запугивала ее, требовала молчать, никому ничего не рассказывать, хранить семейную тайну — “смотри, не проговорись!”.
— И она замолчала?
— Да. Думаю, с ней случилось не только это… Как вы представляете себе, Богул, их жизнь после убийства отца?
— Ну-у, полагаю.., что та странная чудовищная жизнь, которую вела эта семья до того, как Скворцова убила своего супруга, и после его смерти, не стала легче. Обе, я думаю, окончательно одичали. Страх перед соседями… Вообще вся эта жизнь на могилах — постоянный страх разоблачения, сознание вины за совершенное убийство… Они, очевидно, почти совсем перестали общаться с окружающим миром. Женщина, как мы знаем, нигде постоянно не работала, жила случайными заработками, кормились в основном они с огорода, девочка, когда подросла, в школу не пошла. Девочка вообще не выходила из дома, не общалась ни с кем, кроме матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74