Но с выводами я бы не торопился. Докладывайте теперь по порядку.
- По ране эксперт определил направление полета пули. Даже угол наклона определил. Рана у него справа, как раз с той стороны, где мы с вами с самолета лыжню видели. Мы знаете что использовали? Теодолит! Точность исключительная! Метеорологи подтвердили: в тот день в шестнадцать часов видимость позволяла разглядеть человека на расстоянии более четырехсот метров. Ну уж тогда мы весь снег вокруг горстями перелопатили. Разыскали гильзу! - с подъемом произнес Белозеров. - Потом я с группой сотрудников отправился к леснику. Да поздно...
- Записки никакой не нашли? - спросил Корнилов.
- Нет, ничего не оставил. Действительно, непонятная история. И чего он этого парня застрелил? Не узнали, кто он?
- Художник Тельман Алексеев, - сказал Корнилов.
- Художник все-таки, - огорчился капитан. - Вот те на!
- Судмедэксперт исследовал труп Зотова? Нет подозрения на убийство? На отравлепие, например?
- Это исключено, Игорь Васильевич. Все досконально исследовали.
Переговорив с Белозеровым, Корнилов долго сидел в раздумье. Он прослушал еще раз запись разговора, стараясь оценить сообщенные капитаном факты, прикидывая, не упустили ли чего там, на месте. Нет, пожалуй, и он действовал бы так.
"Ну что ж, можно считать дело законченным!.. Но достаточно ли улик против мертвого лесника?.. В конце концов, пусть прокуратура решает закрывать дело или нет, - думал он. - Да закроют. Что им остается? Попробуй теперь узнать, что и почему. Мертвые молчат!" Но дело все же очень тревожило его.
"Ладно, - наконец решил он, - утро вечера мудренее. Надо будет на свежую голову пройтись по всему делу. От начала до конца. А конец-то! Ну и конец!"
Но и дома мысли о драме в Орельей Гриве не выходили из головы, беспокоили, словно легкая, только-только проклевывающаяся зубная боль. Поздно вечером, уже собираясь ложиться спать, Корнилов взял из шкафа словарь. Поискать, что же такое Орелья Грива. "Орелка, рель, гривка сухая полоса холмов или гребней среди болот", - было написано там. "И всего-то? - подумал Корнилов. - А я-то думал, что-нибудь красивое, возвышенное". Но тем не менее он стал думать об этой Гриве, о вековых елях и снежных полянах вокруг. Ему вдруг очень захотелось туда, в лес. В трудные минуты жизни, в пору душевного смятения, острой неудовлетворенности собой, своими поступками Корнилову всегда хотелось быть в лесу. Идти легко, без устали, глухими, позабытыми тропинками, смотреть с крутого берега, как темный поток лесной реки несет и крутит первые тронутые багрецом листья; слушать далекую перекличку тянущихся к югу ястребов; вдыхать терпкий аромат заросшей вереском и клюквой мшары.
Тогда уходят, отодвигаются куда-то на второй план мелкие житейские невзгоды и заботы. Ясность и стройность приобретают мысли. То, что еще недавно видел словно в тумане, становится четким, выпуклым...
Телефонный звонок вывел Корнилова из задумчивости. Он вздохнул и с неохотой взялся за трубку. Звонил Бугаев. Голос у него был взволнованный:
- Товарищ подполковник, разыскал я документы Алексеева. Ну, знаете, всего ожидал...
Волнение Бугаева передалось Корнилову.
- Да говори, что стряслось? - нетерпеливо сказал он.
- Документик один зачитаю. Слушайте: "Дубликат свидетельства о рождении. Выдан Орлинским сельским Советом. Зотов Тельман Николаевич. Родился шестого мая 1926 года в деревне Зайцово". - Бугаев передохнул: Ну это мы еще в домоуправлении выяснили. А вот главное: - "Родители: Зотов Николай Ильич и Алексеева Василиса Леонтьевна".
Корнилов молчал, потрясенный.
- Судя по вашему молчанию, товарищ подполковник, вам все понятно, сказал Бугаев. - Мы тут с Сазонкиным обалдели. Вот какие делишки. - Он вздохнул и добавил: - Ну и еще тут разные бумаги. Ничего особо интересного. Он их в кухонном буфете держал. Мы потому и провозились долго. На кухню пришли в последнюю очередь.
- А в письмах не нашли приглашения от отца приехать? Или телеграммы? - приходя в себя, спросил Корнилов.
- Нет, Игорь Васильевич... Все письма старые. От женщины. От жены, видать. От отца нету.
"Многовато событий для одного дня, - подумал Корнилов. - Отец сына?"
Он повесил трубку и в замешательстве прошелся по комнате. Корнилов всего ожидал. Но чтобы связь этих людей оказалась такой близкой, такой трагической... Отец - сына? В это не хотелось верить.
"Чтобы на убийство решиться, ох какое зло на сердце надо держать! думал он. - Да и человечье обличье потерять... Ну, предположим, дикая ссора между ними вспыхнула. По причине, нам неизвестной. Но для этого им надо было встретиться!"
А все известное Игорю Васильевичу о преступлении в Орельей Гриве свидетельствовало: лесник и художник в тот день не могли, не имели возможности сказать друг другу даже двух слов. А уж какая-то ссора между ними, вспышка в часы, предшествовавшие убийству, напрочь исключалась.
А раз не было ссоры в тот день, значит, отец заранее готовил убийство? Нет, тут что-то не так... Сто раз бы одумался! Остыл! Слишком жестокое это преступление, чтобы поверить в него. Даже если выводы экспертов и все известные факты свидетельствуют об этом.
Все известные факты... Все известные... А все ли факты известны?
Корнилов ходил по комнате, стоял у окна, глядя на белую Неву, слегка освещенную пригашенными фонарями, прислушивался к шуму редких машин. Он пришел к твердому убеждению - преступлением в Орельей Гриве следует заняться снова. Не мог он поверить в это убийство.
11
Николай Ильич проснулся оттого, что рядом с домом призывно пропел пионерский горн. Зотов открыл глаза и лежал, прислушиваясь: не протрубит ли снова? Но за окнами стояла глухая тишина. "Приснилось, что ли?" подумал он и нащупал на полу коробок спичек. Чиркнул. Поднес спичку к часам. Было уже шесть. Зимой Николай Ильич вставал в семь. Спичка погасла, догорев почти до конца. Зотов даже не почувствовал огня, - кожа на пальцах так загрубела, что он, когда надо было, спокойно брал раскаленный уголек и прикуривал от него.
Тикали часы, да позванивало где-то стекло от ветра. "На чердаке, прислушавшись, определил Зотов. - Надо бы залезть да пару гвоздиков всадить". Тут он вспомнил, что и крышу давно пора латать: весна придет опять потечет. И кусок рубероида его дружок Гриша Мокригин еще с осени из Гатчины приволок. Но не лежала нынче душа у Николая Ильича к хозяйству, руки не поднимались сделать что-то по дому. И прибаливать он стал чаще, да и просто обрыдло ему все здесь, в лесу.
И эта труба пионерская... Вдруг прогремит среди ночи, разбудит, и уже не заснуть никакими силами. И лезут в голову невеселые мысли.
"Сдурел я, что ли, в этой глухомани? - подумал Николай Ильич. - Или со слухом у меня болезнь приключилась? Дудит вдруг в ушах ни с того ни с сего".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
- По ране эксперт определил направление полета пули. Даже угол наклона определил. Рана у него справа, как раз с той стороны, где мы с вами с самолета лыжню видели. Мы знаете что использовали? Теодолит! Точность исключительная! Метеорологи подтвердили: в тот день в шестнадцать часов видимость позволяла разглядеть человека на расстоянии более четырехсот метров. Ну уж тогда мы весь снег вокруг горстями перелопатили. Разыскали гильзу! - с подъемом произнес Белозеров. - Потом я с группой сотрудников отправился к леснику. Да поздно...
- Записки никакой не нашли? - спросил Корнилов.
- Нет, ничего не оставил. Действительно, непонятная история. И чего он этого парня застрелил? Не узнали, кто он?
- Художник Тельман Алексеев, - сказал Корнилов.
- Художник все-таки, - огорчился капитан. - Вот те на!
- Судмедэксперт исследовал труп Зотова? Нет подозрения на убийство? На отравлепие, например?
- Это исключено, Игорь Васильевич. Все досконально исследовали.
Переговорив с Белозеровым, Корнилов долго сидел в раздумье. Он прослушал еще раз запись разговора, стараясь оценить сообщенные капитаном факты, прикидывая, не упустили ли чего там, на месте. Нет, пожалуй, и он действовал бы так.
"Ну что ж, можно считать дело законченным!.. Но достаточно ли улик против мертвого лесника?.. В конце концов, пусть прокуратура решает закрывать дело или нет, - думал он. - Да закроют. Что им остается? Попробуй теперь узнать, что и почему. Мертвые молчат!" Но дело все же очень тревожило его.
"Ладно, - наконец решил он, - утро вечера мудренее. Надо будет на свежую голову пройтись по всему делу. От начала до конца. А конец-то! Ну и конец!"
Но и дома мысли о драме в Орельей Гриве не выходили из головы, беспокоили, словно легкая, только-только проклевывающаяся зубная боль. Поздно вечером, уже собираясь ложиться спать, Корнилов взял из шкафа словарь. Поискать, что же такое Орелья Грива. "Орелка, рель, гривка сухая полоса холмов или гребней среди болот", - было написано там. "И всего-то? - подумал Корнилов. - А я-то думал, что-нибудь красивое, возвышенное". Но тем не менее он стал думать об этой Гриве, о вековых елях и снежных полянах вокруг. Ему вдруг очень захотелось туда, в лес. В трудные минуты жизни, в пору душевного смятения, острой неудовлетворенности собой, своими поступками Корнилову всегда хотелось быть в лесу. Идти легко, без устали, глухими, позабытыми тропинками, смотреть с крутого берега, как темный поток лесной реки несет и крутит первые тронутые багрецом листья; слушать далекую перекличку тянущихся к югу ястребов; вдыхать терпкий аромат заросшей вереском и клюквой мшары.
Тогда уходят, отодвигаются куда-то на второй план мелкие житейские невзгоды и заботы. Ясность и стройность приобретают мысли. То, что еще недавно видел словно в тумане, становится четким, выпуклым...
Телефонный звонок вывел Корнилова из задумчивости. Он вздохнул и с неохотой взялся за трубку. Звонил Бугаев. Голос у него был взволнованный:
- Товарищ подполковник, разыскал я документы Алексеева. Ну, знаете, всего ожидал...
Волнение Бугаева передалось Корнилову.
- Да говори, что стряслось? - нетерпеливо сказал он.
- Документик один зачитаю. Слушайте: "Дубликат свидетельства о рождении. Выдан Орлинским сельским Советом. Зотов Тельман Николаевич. Родился шестого мая 1926 года в деревне Зайцово". - Бугаев передохнул: Ну это мы еще в домоуправлении выяснили. А вот главное: - "Родители: Зотов Николай Ильич и Алексеева Василиса Леонтьевна".
Корнилов молчал, потрясенный.
- Судя по вашему молчанию, товарищ подполковник, вам все понятно, сказал Бугаев. - Мы тут с Сазонкиным обалдели. Вот какие делишки. - Он вздохнул и добавил: - Ну и еще тут разные бумаги. Ничего особо интересного. Он их в кухонном буфете держал. Мы потому и провозились долго. На кухню пришли в последнюю очередь.
- А в письмах не нашли приглашения от отца приехать? Или телеграммы? - приходя в себя, спросил Корнилов.
- Нет, Игорь Васильевич... Все письма старые. От женщины. От жены, видать. От отца нету.
"Многовато событий для одного дня, - подумал Корнилов. - Отец сына?"
Он повесил трубку и в замешательстве прошелся по комнате. Корнилов всего ожидал. Но чтобы связь этих людей оказалась такой близкой, такой трагической... Отец - сына? В это не хотелось верить.
"Чтобы на убийство решиться, ох какое зло на сердце надо держать! думал он. - Да и человечье обличье потерять... Ну, предположим, дикая ссора между ними вспыхнула. По причине, нам неизвестной. Но для этого им надо было встретиться!"
А все известное Игорю Васильевичу о преступлении в Орельей Гриве свидетельствовало: лесник и художник в тот день не могли, не имели возможности сказать друг другу даже двух слов. А уж какая-то ссора между ними, вспышка в часы, предшествовавшие убийству, напрочь исключалась.
А раз не было ссоры в тот день, значит, отец заранее готовил убийство? Нет, тут что-то не так... Сто раз бы одумался! Остыл! Слишком жестокое это преступление, чтобы поверить в него. Даже если выводы экспертов и все известные факты свидетельствуют об этом.
Все известные факты... Все известные... А все ли факты известны?
Корнилов ходил по комнате, стоял у окна, глядя на белую Неву, слегка освещенную пригашенными фонарями, прислушивался к шуму редких машин. Он пришел к твердому убеждению - преступлением в Орельей Гриве следует заняться снова. Не мог он поверить в это убийство.
11
Николай Ильич проснулся оттого, что рядом с домом призывно пропел пионерский горн. Зотов открыл глаза и лежал, прислушиваясь: не протрубит ли снова? Но за окнами стояла глухая тишина. "Приснилось, что ли?" подумал он и нащупал на полу коробок спичек. Чиркнул. Поднес спичку к часам. Было уже шесть. Зимой Николай Ильич вставал в семь. Спичка погасла, догорев почти до конца. Зотов даже не почувствовал огня, - кожа на пальцах так загрубела, что он, когда надо было, спокойно брал раскаленный уголек и прикуривал от него.
Тикали часы, да позванивало где-то стекло от ветра. "На чердаке, прислушавшись, определил Зотов. - Надо бы залезть да пару гвоздиков всадить". Тут он вспомнил, что и крышу давно пора латать: весна придет опять потечет. И кусок рубероида его дружок Гриша Мокригин еще с осени из Гатчины приволок. Но не лежала нынче душа у Николая Ильича к хозяйству, руки не поднимались сделать что-то по дому. И прибаливать он стал чаще, да и просто обрыдло ему все здесь, в лесу.
И эта труба пионерская... Вдруг прогремит среди ночи, разбудит, и уже не заснуть никакими силами. И лезут в голову невеселые мысли.
"Сдурел я, что ли, в этой глухомани? - подумал Николай Ильич. - Или со слухом у меня болезнь приключилась? Дудит вдруг в ушах ни с того ни с сего".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41