В родной седьмой палате уже бесилась от злости негодующая Алиса, без нас начавшая смотреть "Рождественские встречи" и попытавшаяся выковырять пробку с помощью пилочки для ногтей.
Вино оказалось, действительно, вкусным, "непаленым", но ощущения настоящего праздника почему-то все равно не было. Немного посмотрели телевизор, немного поболтали обо всякой ерунде, попытались даже погадать с помощью Алисиного обручального кольца, привязанного на нитке - получилась полная ерунда. Не дождавшись полуночи, Виктория Павловна засобиралась "домой", к спящему мужу. Мы с Алисой ещё покурили в открытую форточку и тоже легли спать.
Спала я плохо, ворочалась с боку на бок и все никак не могла избавиться от противных видений: мне мерещился то Анатолий Львович, вопрошающий: "А вы думаете, чужие зубы - это хорошо?", то непосредственно сами зубы, которые я вынимаю из десен и щедрыми пригоршнями разбрасываю налево и направо, то "энергетическая спираль" с мерцающей синей серьгой на вершине. Сон был, к тому же, очень длинным: окончательно от тяжкой дремоты я очнулась уже под утро.
В конце коридора привычно и громко верещали.
- О, Господи! - взмолилась Алиса, разлепляя припухшие веки и садясь в кровати. - Долго ещё это будет продолжаться?! Себе она, конечно, может, нервную систему и укрепит, но нам окончательно порушит - это точно... Надо Шайдюку пожаловаться. Пусть она ей процедуры отменит.
Мужественная Виктория Павловна продолжала захлебываться отчаянным визгом, перемежающимся нечленораздельными воплями. Алиса помотала головой, пытаясь окончательно стряхнуть с себя сонную одурь, почесала острый голый локоть и взглянула на часы:
- Однако!
- Что - "однако"? - я потянулась за своим халатом, висящим на спинке стула.
- Что-то раненько мы сегодня вопим! Вне расписания. До её первого "омовения" по идее ещё больше сорока минут.
- Мама! Мамочка! - истошно орали в конце коридора. И сердце мое вдруг сжалось от нехорошего предчувствия:
- А, может, ей плохо там? Обычно-то она, в основном, хохочет... Пойдем, посмотрим?
- Неохота.., - Алиса выгнулась, как кошка, собирающаяся точить когти, и хрустнула суставами. - Через семь минут все и так прекратится естественным образом.
- А я все-таки схожу...
- Ну, иди-иди!
Я вышла в коридор, аккуратно притворив за собой дверь, и тут же почувствовала противную слабость в коленях. По лестнице, поднимающейся из холла на второй этаж, перескакивая через две ступеньки, уже летела пожилая медсестра, тоже заподозрившая неладное. Белые кожаные сабо на её ногах гулко хлопали о пятки, дыхание со свистом вырывалось из груди. А из двери девятой палаты рвался полубезумный вопль Виктории Павловны.
- Господи! Да, что же это такое делается! - кричала она, правда, уже чуть тише и глуше, чем раньше. - Господи! Мамочки!
Из третьего номера выглянул разозленный невротик, с балкона вернулся встревоженный кореец. Даже спокойная, как удав, Алиса соизволила высунуть в коридор свою черноволосую, все ещё всклокоченную голову. Медсестра пронеслась мимо меня как вихрь и влетела в девятую палату. Виктория Павловна больше не кричала. В коридоре повисла странная, жутковатая тишина. Подтягивая пояс своего запахивающегося халата, я успела сделать ещё несколько шагов и чуть не вписалась носом в широкую спину медсестры, попятившейся назад со стремительностью перепуганного бегемота. Чуть вытянув шею и взглянув поверх её плеча, я смогла рассмотреть часть палаты: "энергетическую спираль" на столе, рядом с ней - распечатанную пачку "Юбилейного" печенья, очки в темной оправе, лежащие стеклами кверху... У стены на корточках сидела Виктория Павловна и часто вздрагивала всем своим крупным телом, судорожно сжимая в правой руке ножнички от маникюрного набора - те самые, которыми мы вчера вскрывали бутылку с вином.
- Ужас! - неожиданно тонко взвизгнула медсестра и кинулась ещё куда-то, чуть не сбив с ног меня, а затем, похоже, и маленького встревоженного корейца, подбежавшего к девятому номеру прямо с пачкой сигарет и дешевой пластмассовой зажигалкой в руке. И тогда я смогла увидеть все то, что ещё минуту назад заслоняла от меня тучная фигура в белом халате: сброшенное на пол одеяло, задравшуюся ночную сорочку из нежного, белого в синий цветочек, ситчика, странно белые с сизым отливом ноги, и абсолютно синее, страшное лицо мертвой Галины Александровны. Выпученные глаза с полопавшимися кровеносными сосудами, растрепанные рыжие волосы (их она явно подкрашивала хной). И красную прозрачную виноградину в сведенных посмертной судорогой губах. А ещё гроздь винограда. Крупную, спелую гроздь. Точно такую же, как была нарисована на нашей вчерашней бутылке вина. Гроздь лежала у Галины Александровны на груди, и в каждой ягодке отражались блики холодного зимнего солнца...
Глава вторая,
в которой я с ужасом узнаю о том, что у этой истории есть предыстория, поражаюсь избирательному "склерозу" Митрошкина и преступно скрываю от следствия важные факты.
Милиция приехала уже через полчаса, но ещё раньше примчался Шайдюк, всклокоченный, слегка опухший после вчерашних Рождественских "возлияний" и злой, как сто индейцев. Вместе с ним появился неизвестный мужчина в строгом сером костюме и черной, соответственно случаю, рубашке. Чуть длинноватые волосы незнакомца были зачесаны назад, мягкий подбородок мелко подрагивал. "Директор наш коммерческий", - пояснила повариха тетя Таня, принесшая в палату завтрак. - Ох, сейчас и переживает, наверное! И так народу - три калеки, а после такой "рекламы" никто, вообще, сюда лечиться не ляжет".
Это было бы весьма логично. Я так, например, испытывала неодолимое желание прямо сейчас, сию секунду, получить свои ботинки и полушубок и убраться отсюда как можно дальше. Но сразу после приезда милиции нас в темпе распихали по палатам и вежливо попросили не высовывать носа, а так же не звонить пока друзьям и родственникам и не пытаться скрыться, не побеседовав с сотрудниками органов.
Мы с Алисой сидели каждая в своем углу и подавленно молчали, не в силах произнести ни слова. Наши завтраки - два омлета, бутерброды с сыром и два кофе в фарфоровых чашечках - стыли на столе. Те несколько фраз, что успел деловито уронить эксперт-криминалист, прежде чем нас разогнали по номерам, напрочь отбивали всяческий аппетит...
"Труп Барановой Галины Александровны 1937 года рождения с явными признаками асфиксии... предположительно задушена подушкой... обнаружен на кровати в номере 9. Ноги раскинуты в стороны, руки прижаты к груди. Простынь скомкана, одеяло лежит на полу рядом с кроватью, подушка - в ногах тела. На груди трупа - гроздь розового столового винограда весом приблизительно пятьсот граммов. Одна ягода - во рту трупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100