Мы надеялись, что, может быть, им удастся что-нибудь вытянуть. Сами же отправились решать дела с Лендвичем. В управлении миссис Эстеп, разумеется, обыскали, но не нашли ничего интересного.
После этого мы с О'Гаром отправились обратно в отель и тщательно перетряхнули номер, но тоже ничего не нашли.
— А вы сами вполне уверены в том, что мне рассказали? — спросил О'Гар, когда мы вышли из отеля. — Ведь если это ошибка, меня по головке не погладят.
Я пропустил его вопрос мимо ушей.
— Встречаемся в 18.30, — сказал я. — И поедем вместе к Лендвичу.
О'Гар понимающе улыбнулся, а я отправился в контору Вэнса Ричмонда. Увидев меня, адвокат вскочил из-за письменного стола. Лицо его казалось еще более бледным и изможденным, чем обычно. Морщины стали рельефнее, под глазами — синие круги.
— Вы просто обязаны сделать что-нибудь! — выкрикнул он хриплым голосом. — Я только что вернулся из больницы. Состояние миссис Эстеп чрезвычайно опасное. Если эта история затянется еще на день-два, она просто не выдержит и покинет этот мир...
Я перебил его, сообщив о событиях этого дня и тех последствиях, которые, по моему мнению, должны наступить вслед за ними. Он выслушал меня молча, но не успокоился, а лишь безнадежно покачал головой.
— Неужели вы не понимаете, что это всего лишь капля в море! — воскликнул он. — Я, конечно, уверен, что доказательства ее невиновности рано или поздно появятся, но боюсь, что это произойдет слишком поздно... Я не имею к вам претензий — вы сделали все, что могли... И, может быть, даже больше, но этого пока слишком мало! Нам нужно еще кое-что... Что-то, похожее на чудо. И если нам не удастся вытряхнуть правду из Лендвича или из этой авантюристки, называющей себя миссис Эстеп, то, возможно, все ваши усилия пропадут даром. Конечно, правда может выплыть на судебном процессе; но на это никак нельзя надеяться... К тому же моя клиентка может вообще не дожить до суда... Но если я прямо сейчас освобожу ее, то, возможно, она выкарабкается. А пара дней в тюрьме наверняка доконает ее, и тогда вообще безразлично, виновна ли она. Смерть забирает с собой все заботы и неприятности. Ведь я вам уже сказал, что она находится в крайне тяжелом состоянии...
Я ушел от Вэнса Ричмонда так же, как и пришел — неожиданно. Этот адвокат ужасно действовал мне на нервы. А я не люблю волноваться, когда выполняю задание. Волнение только мешает работе, а работе детектива — тем более.
Вечером, без четверти семь, я позвонил в дверь Лендвича, О'Гар пасся неподалеку. Поскольку последнюю ночь я провел вне дома, на мне все еще была старая военная форма, в которой я представился как Шейн Вишер.
Дверь открыл сам Лендвич.
— Добрый день, Вишер, — сказал он равнодушным тоном и провел меня наверх.
Четырехкомнатная квартира; два выхода — главный и черный; обстановка обычных меблирашек в доходных домах. На своем веку мне довелось повидать множество таких квартир.
Мы уселись в гостиной, закурили и принялись трепаться о пустяках, внимательно изучая друг друга. Мне, например, показалось, что Лендвич нервничал; складывалось впечатление, что он совсем не рад моему приходу. Скорее, наоборот.
— Вы мне обещали немного помочь, — наконец, напомнил я.
— Мне очень жаль, — ответил он, — но выяснилось, что в настоящее время я ничего не могу для вас сделать. У меня были кое-какие планы, но в последние часы обстановка изменилась. — Он немного помолчал и добавил: — Может быть, немного попозже...
Из его слов я понял, что он хотел поручить мне Бойда, но поскольку Бонд уже вышел из игры, работы у Лендвича для меня не нашлось.
Лендвич встал и принес бутылку виски. Какое-то время мы еще беседовали о том о сем. Он не хотел показать, что желает поскорее избавиться от меня, а я тоже не спешил.
Несмотря на то, что разговор шел о всяких пустяках, мне все-таки удалось понять, что он всю жизнь промышлял мелким жульничеством, а в последнее время нашел более выгодный бизнес. Это подтверждало слова Пенни Траута, сказанные им Бобу Филу.
Потом я стал рассказывать о себе. Рассказывал намеками, недомолвками, делая многозначительные жесты. Короче говоря, дал ему понять, что за мной тоже водятся грешки, а в довершение всего намекнул, что в свое время был членом банды Джимми-Пистолета, которая сейчас почти в полном составе отбывает наказание в Уолл-Уолле.
Наконец Лендвич решил дать мне взаймы некоторую сумму, которая поможет мне встать на ноги и обрести уверенность. Я ответил, что мелочишка мне, конечно, не помешает, но хотелось бы найти какую-нибудь возможность подработать основательно.
Время шло, а мы так и не могли договориться до чего-нибудь определенного. Наконец мае надоело говорить обиняками, и я решительно сказал:
— Послушай, приятель, — говоря это, я внешне был совершенно спокоен. — Мне кажется, ты здорово рисковал, ухлопав шустряка, которого я наколол.
Я хотел внести элемент оживления в нашу скучную беседу, и мне это удалось как нельзя лучше. Лицо его сразу же исказилось от ярости, а в следующее мгновение в руке блеснул кольт. Но я был начеку и сразу же выстрелил. Выстрел превзошел самые смелые мои ожидания: револьвер вылетел из его руки.
— Вот так-то будет лучше, — сказал я. — И не вздумай рыпнуться!
Лендвич сидел, потирая онемевшую от удара руку и с удивлением таращась на дымящуюся дыру в моем кармане. Я был ошарашен. Это и понятно, выбить выстрелом оружие из руки противника — очень эффектная вещь, и удается она крайне редко. Но, тем не менее, удается. Не очень опытный стрелок — а я именно таковым и являюсь — всегда стреляет лишь приблизительно в ту сторону, куда хочет попасть. Это получается автоматически. Раздумывать тут некогда. А если противник делает какое-либо подозрительное движение, то стреляешь обычно в том направлении, где это движение возникло. Когда Лендвич выхватил револьвер, я, естественно, выстрелил в сторону его оружия. Остальное сделала пуля. Но выглядело это, повторяю, очень эффектно.
Я погасил тлеющую ткань куртки и прошел к тому месту, куда отлетел револьвер.
— Нельзя играть с огнем, — назидательно сказал я. — Так и до беды недалеко.
Он презрительно скривил свой маленький ротик.
— Выходит, вы из легавых, — процедил он не то утвердительно, не то вопросительно, но тем не менее постарался вложить в свои слова все то презрение, которое питал к полицейским и частным детективам, а презрение, судя по всему, он питал к ним немалое.
Возможно, мне удалось бы его убедить в противном: что я не легавый, а действительно Шейн Вишер, за которого себя выдаю, но я не стал этого делать.
Поэтому я кивнул.
Он глубоко задумался, все еще потирая себе руку. Лицо его было совершенно бесстрастно, и лишь неестественно блестевшие глаза выдавали работу мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
После этого мы с О'Гаром отправились обратно в отель и тщательно перетряхнули номер, но тоже ничего не нашли.
— А вы сами вполне уверены в том, что мне рассказали? — спросил О'Гар, когда мы вышли из отеля. — Ведь если это ошибка, меня по головке не погладят.
Я пропустил его вопрос мимо ушей.
— Встречаемся в 18.30, — сказал я. — И поедем вместе к Лендвичу.
О'Гар понимающе улыбнулся, а я отправился в контору Вэнса Ричмонда. Увидев меня, адвокат вскочил из-за письменного стола. Лицо его казалось еще более бледным и изможденным, чем обычно. Морщины стали рельефнее, под глазами — синие круги.
— Вы просто обязаны сделать что-нибудь! — выкрикнул он хриплым голосом. — Я только что вернулся из больницы. Состояние миссис Эстеп чрезвычайно опасное. Если эта история затянется еще на день-два, она просто не выдержит и покинет этот мир...
Я перебил его, сообщив о событиях этого дня и тех последствиях, которые, по моему мнению, должны наступить вслед за ними. Он выслушал меня молча, но не успокоился, а лишь безнадежно покачал головой.
— Неужели вы не понимаете, что это всего лишь капля в море! — воскликнул он. — Я, конечно, уверен, что доказательства ее невиновности рано или поздно появятся, но боюсь, что это произойдет слишком поздно... Я не имею к вам претензий — вы сделали все, что могли... И, может быть, даже больше, но этого пока слишком мало! Нам нужно еще кое-что... Что-то, похожее на чудо. И если нам не удастся вытряхнуть правду из Лендвича или из этой авантюристки, называющей себя миссис Эстеп, то, возможно, все ваши усилия пропадут даром. Конечно, правда может выплыть на судебном процессе; но на это никак нельзя надеяться... К тому же моя клиентка может вообще не дожить до суда... Но если я прямо сейчас освобожу ее, то, возможно, она выкарабкается. А пара дней в тюрьме наверняка доконает ее, и тогда вообще безразлично, виновна ли она. Смерть забирает с собой все заботы и неприятности. Ведь я вам уже сказал, что она находится в крайне тяжелом состоянии...
Я ушел от Вэнса Ричмонда так же, как и пришел — неожиданно. Этот адвокат ужасно действовал мне на нервы. А я не люблю волноваться, когда выполняю задание. Волнение только мешает работе, а работе детектива — тем более.
Вечером, без четверти семь, я позвонил в дверь Лендвича, О'Гар пасся неподалеку. Поскольку последнюю ночь я провел вне дома, на мне все еще была старая военная форма, в которой я представился как Шейн Вишер.
Дверь открыл сам Лендвич.
— Добрый день, Вишер, — сказал он равнодушным тоном и провел меня наверх.
Четырехкомнатная квартира; два выхода — главный и черный; обстановка обычных меблирашек в доходных домах. На своем веку мне довелось повидать множество таких квартир.
Мы уселись в гостиной, закурили и принялись трепаться о пустяках, внимательно изучая друг друга. Мне, например, показалось, что Лендвич нервничал; складывалось впечатление, что он совсем не рад моему приходу. Скорее, наоборот.
— Вы мне обещали немного помочь, — наконец, напомнил я.
— Мне очень жаль, — ответил он, — но выяснилось, что в настоящее время я ничего не могу для вас сделать. У меня были кое-какие планы, но в последние часы обстановка изменилась. — Он немного помолчал и добавил: — Может быть, немного попозже...
Из его слов я понял, что он хотел поручить мне Бойда, но поскольку Бонд уже вышел из игры, работы у Лендвича для меня не нашлось.
Лендвич встал и принес бутылку виски. Какое-то время мы еще беседовали о том о сем. Он не хотел показать, что желает поскорее избавиться от меня, а я тоже не спешил.
Несмотря на то, что разговор шел о всяких пустяках, мне все-таки удалось понять, что он всю жизнь промышлял мелким жульничеством, а в последнее время нашел более выгодный бизнес. Это подтверждало слова Пенни Траута, сказанные им Бобу Филу.
Потом я стал рассказывать о себе. Рассказывал намеками, недомолвками, делая многозначительные жесты. Короче говоря, дал ему понять, что за мной тоже водятся грешки, а в довершение всего намекнул, что в свое время был членом банды Джимми-Пистолета, которая сейчас почти в полном составе отбывает наказание в Уолл-Уолле.
Наконец Лендвич решил дать мне взаймы некоторую сумму, которая поможет мне встать на ноги и обрести уверенность. Я ответил, что мелочишка мне, конечно, не помешает, но хотелось бы найти какую-нибудь возможность подработать основательно.
Время шло, а мы так и не могли договориться до чего-нибудь определенного. Наконец мае надоело говорить обиняками, и я решительно сказал:
— Послушай, приятель, — говоря это, я внешне был совершенно спокоен. — Мне кажется, ты здорово рисковал, ухлопав шустряка, которого я наколол.
Я хотел внести элемент оживления в нашу скучную беседу, и мне это удалось как нельзя лучше. Лицо его сразу же исказилось от ярости, а в следующее мгновение в руке блеснул кольт. Но я был начеку и сразу же выстрелил. Выстрел превзошел самые смелые мои ожидания: револьвер вылетел из его руки.
— Вот так-то будет лучше, — сказал я. — И не вздумай рыпнуться!
Лендвич сидел, потирая онемевшую от удара руку и с удивлением таращась на дымящуюся дыру в моем кармане. Я был ошарашен. Это и понятно, выбить выстрелом оружие из руки противника — очень эффектная вещь, и удается она крайне редко. Но, тем не менее, удается. Не очень опытный стрелок — а я именно таковым и являюсь — всегда стреляет лишь приблизительно в ту сторону, куда хочет попасть. Это получается автоматически. Раздумывать тут некогда. А если противник делает какое-либо подозрительное движение, то стреляешь обычно в том направлении, где это движение возникло. Когда Лендвич выхватил револьвер, я, естественно, выстрелил в сторону его оружия. Остальное сделала пуля. Но выглядело это, повторяю, очень эффектно.
Я погасил тлеющую ткань куртки и прошел к тому месту, куда отлетел револьвер.
— Нельзя играть с огнем, — назидательно сказал я. — Так и до беды недалеко.
Он презрительно скривил свой маленький ротик.
— Выходит, вы из легавых, — процедил он не то утвердительно, не то вопросительно, но тем не менее постарался вложить в свои слова все то презрение, которое питал к полицейским и частным детективам, а презрение, судя по всему, он питал к ним немалое.
Возможно, мне удалось бы его убедить в противном: что я не легавый, а действительно Шейн Вишер, за которого себя выдаю, но я не стал этого делать.
Поэтому я кивнул.
Он глубоко задумался, все еще потирая себе руку. Лицо его было совершенно бесстрастно, и лишь неестественно блестевшие глаза выдавали работу мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12