!»
— Господин губернатор, спальни гостей готовы.
Время отдыхать.
* * *
В тот вечер Диего не мог уснуть, и в конце концов решил немного почитать — он видел внизу какую-то книгу. В темной столовой горел камин, и в кресле виднелась черная фигура. Пахло гибралтарским табаком. Диего, чуть помедлив, вошел. Губернатор же, покосившись на Диего и убедивившись, что тот не собирается покидать его дом под покровом ночи, вновь ссутулился у огня.
— Присаживайся, — пригласил он Диего. — Нам надо бы познакомиться поближе. При первой нашей встрече я понял, что тебе наговорили обо мне Бог знает что… и, может, не все наврали. Но если ты хочешь разобраться сам… Спрашивай — я постараюсь ответить.
Диего поколебался и начал с того, без чего остальное не имело смысла.
— Моя мать.
— Да, конечно. Но что ты, собственно, хочешь узнать? Что бы я ни сказал тебе, это будет непросто выслушать.
— Я читал ваши мемуары… Скажите, вы написали правду?
— Я написал правду. Я ничего не могу добавить… Главное ты знаешь сам — я подарил ей жемчужину, и она ее сохранила… зачем-то. А потом зачем-то дала тебе.
Диего подумал.
— Мне кажется, — сказал он, — мама знала, что я хочу вас разыскать. Она настаивала, чтобы я ее носил.
— Она думала, что ты ненароком можешь меня и найти, и боялась за тебя, — сказал Блад, усмехаясь. — Матери всегда догадываются и всегда боятся. Но я уже давно не ем младенцев.
К своему удивлению, Диего почти не обиделся. Полумрак, огонь камина и ночь сделали свое дело. Настал тот час, когда можно было сказать все и услышать в ответ что угодно. Почти.
— А почему же ты не стал ее носить? — спросил в свою очередь Блад.
— У меня шляпа потертая, — серьезно пояснил Диего.
— А! Ты не хотел выставлять ее напоказ. И правильно: тебя, скорее всего, обокрали бы еще до Севильи, а уж в Севилье-то — наверняка.
— Как вы относитесь к моей матушке… сейчас? — осторожно спросил Диего.
— Как? — Блад прикрыл глаза и помолчал. — Я… Мне жаль, что я ничего не знал. Я мог бы ей помочь.
Диего представил свою мать — с гордо посаженной головой, увенчанной пышными волосами. Матушка не дала бы знать о себе губернатору Бладу, даже если бы имела такую возможность. Она привыкла за все отвечать сама. Теперь Диего многое видел в другом свете.
— И все-таки — кажется, вы всю ответственность свалили на мою матушку?
— А кто тебе сказал, что я отказываюсь отвечать? — немного сердито, как показалось Диего, отвечал губернатор. — Вздор! Если бы это было так, я, пожалуй, не стал бы тебя расспрашивать в Кале. И ты не сказал бы мне, что привез сюда мою дочь. Свою сестру. И раз уж…
— Я бы все равно нашел…
— И раз уж так получилось, что я столько лет о тебе не подозревал, теперь я должен тебе вдвойне.
Блад сказал это так, как доказывают теорему.
— Я вас не просил об этом, — возразил Диего.
— Вот беда! А я, видишь ли, тебя и не спрашивал, — с легкой издевкой парировал Блад. Диего, впрочем, не обиделся — кажется, издевались не над ним. Ему показалось, что он почти понял этого человека, тоже привыкшего решать за себя и других. И получавшего свою капитанскую долю, равную шести долям рядовых, еще и за то, что отвечать за эти решения — тоже ему.
— Кстати, а что бы ты делал, если бы «все равно нашел»? — полюбопытствовал Блад после недолгого молчания.
— Я бы… — Диего поколебался и замолчал. — А скажите, почему мой дядя, дон Иларио де Сааведра…
— Так он твой дядя?!
— Точнее, дядя моей матушки. Так почему он не… не дрался с вами тогда, когда вы заявились к нему с выкупом за этого, как его, этого французского капитана?
— Ибервиля? Ну, видишь ли… — Блад тихо рассмеялся. — Интересно, как, по-твоему, должна выглядеть дуэль английского и испанского губернаторов?
— И только? Значит, губернаторский патент хорошо заменяет положение командира восьмисот головорезов?
— Какого… Ах, да. Ты прочитал мои мемуары. Ну, знаешь ли, тут совсем другое дело. Дон Иларио все-таки не похож на дона Мигеля… И, я вижу, ты никогда не был губернатором, Диего.
В его голосе Диего почудился оттенок превосходства. Может, это было так, может, и нет, однако не мог же этот человек постоянно быть правым.
— И он даже ничего не сказал вам… за обедом.
— Ну, портить такими беседами черепаховый суп… Однако ты много знаешь. А если серьезно, то он, должно быть, считал, что некоторые разговоры надо или доводить до конца, или не начинать вовсе. Жаль… я бы узнал о тебе раньше.
— Ненадолго.
— Я вижу, ты о нем высокого мнения. Впрочем, есть за что, — сухо сказал Блад.
Возникла пауза. Диего посмотрел на камин, и увидел, что огонь в нем почти погас. Он открыл было рот, потом закрыл. И кой черт дернул его за язык? Ведь он же хотел поговорить. Ну и что теперь прикажете делать?
— Я пойду пройдусь, — сказал он наконец.
Как будто не было более естественной идеи, чем идти гулять в два часа ночи. Блад не повернул головы.
— Хорошо, — сказал он. — Возьми с собой Бенджамена. Он умеет не мешать.
* * *
Питер Блад был недоволен собой. Так поддаваться эмоциям! Вполне естественно, что мальчик предубежден против него; было бы удивительнее, не будь это так. И, надо признать, парень честен. Только от этого не легче. И… И, между прочим, что он говорил про мемуары? Если он их видел, значит, Бесс… Блад быстро огляделся. Небольшой холщевый мешок, составлявший половину багажа, с которым прибыла дочь, лежал на столе. Поколебавшись, Блад открыл его — и увидал хорошо знакомые страницы. Так и есть. И как она только додумалась притащить сюда рукопись, которой здесь совсем не место! Что сказали бы высокопочтенные лорды Адмиралтейства, поддерживавшие его в Палате, прочтя некоторые ее страницы? Вот, скажем, эти…
«Фрегат „Куин Элизабет“ готовился выйти в море для патрулирования. На этот раз мне хотелось самому принять в нем участие, и капитан Томас Клэнси заметно волновался. Однако за два дня до отплытия его свалила жестокая лихорадка, и я объявил, что возьму на себя обязанности капитана. По-христиански сочувствуя ему, я, тем не менее, не был слишком удручен таким оборотом дел. Чувствовать себя на корабле пусть высокопоставленным, но все-таки пассажиром, мне изрядно надоело. Итак, мы вышли…» Бладу можно было и не перечитывать листы — он прекрасно помнил, что было дальше. В тот раз, недели через три после выхода в море, когда он начинал уже подумывать о возвращении к своим основным губернаторским обязанностям, им встретился невзрачный бриг без флага, направлявшийся в сторону Наветренного пролива.
«В ответ на наше требование корабль лег в дрейф, и вдоль его мачты медленно поползло белое полотнище французского военного флага. Вскоре к нам направилась шлюпка — и мне показалось, что я уже видал человека, сидящего на ее корме. Так оно и оказалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Господин губернатор, спальни гостей готовы.
Время отдыхать.
* * *
В тот вечер Диего не мог уснуть, и в конце концов решил немного почитать — он видел внизу какую-то книгу. В темной столовой горел камин, и в кресле виднелась черная фигура. Пахло гибралтарским табаком. Диего, чуть помедлив, вошел. Губернатор же, покосившись на Диего и убедивившись, что тот не собирается покидать его дом под покровом ночи, вновь ссутулился у огня.
— Присаживайся, — пригласил он Диего. — Нам надо бы познакомиться поближе. При первой нашей встрече я понял, что тебе наговорили обо мне Бог знает что… и, может, не все наврали. Но если ты хочешь разобраться сам… Спрашивай — я постараюсь ответить.
Диего поколебался и начал с того, без чего остальное не имело смысла.
— Моя мать.
— Да, конечно. Но что ты, собственно, хочешь узнать? Что бы я ни сказал тебе, это будет непросто выслушать.
— Я читал ваши мемуары… Скажите, вы написали правду?
— Я написал правду. Я ничего не могу добавить… Главное ты знаешь сам — я подарил ей жемчужину, и она ее сохранила… зачем-то. А потом зачем-то дала тебе.
Диего подумал.
— Мне кажется, — сказал он, — мама знала, что я хочу вас разыскать. Она настаивала, чтобы я ее носил.
— Она думала, что ты ненароком можешь меня и найти, и боялась за тебя, — сказал Блад, усмехаясь. — Матери всегда догадываются и всегда боятся. Но я уже давно не ем младенцев.
К своему удивлению, Диего почти не обиделся. Полумрак, огонь камина и ночь сделали свое дело. Настал тот час, когда можно было сказать все и услышать в ответ что угодно. Почти.
— А почему же ты не стал ее носить? — спросил в свою очередь Блад.
— У меня шляпа потертая, — серьезно пояснил Диего.
— А! Ты не хотел выставлять ее напоказ. И правильно: тебя, скорее всего, обокрали бы еще до Севильи, а уж в Севилье-то — наверняка.
— Как вы относитесь к моей матушке… сейчас? — осторожно спросил Диего.
— Как? — Блад прикрыл глаза и помолчал. — Я… Мне жаль, что я ничего не знал. Я мог бы ей помочь.
Диего представил свою мать — с гордо посаженной головой, увенчанной пышными волосами. Матушка не дала бы знать о себе губернатору Бладу, даже если бы имела такую возможность. Она привыкла за все отвечать сама. Теперь Диего многое видел в другом свете.
— И все-таки — кажется, вы всю ответственность свалили на мою матушку?
— А кто тебе сказал, что я отказываюсь отвечать? — немного сердито, как показалось Диего, отвечал губернатор. — Вздор! Если бы это было так, я, пожалуй, не стал бы тебя расспрашивать в Кале. И ты не сказал бы мне, что привез сюда мою дочь. Свою сестру. И раз уж…
— Я бы все равно нашел…
— И раз уж так получилось, что я столько лет о тебе не подозревал, теперь я должен тебе вдвойне.
Блад сказал это так, как доказывают теорему.
— Я вас не просил об этом, — возразил Диего.
— Вот беда! А я, видишь ли, тебя и не спрашивал, — с легкой издевкой парировал Блад. Диего, впрочем, не обиделся — кажется, издевались не над ним. Ему показалось, что он почти понял этого человека, тоже привыкшего решать за себя и других. И получавшего свою капитанскую долю, равную шести долям рядовых, еще и за то, что отвечать за эти решения — тоже ему.
— Кстати, а что бы ты делал, если бы «все равно нашел»? — полюбопытствовал Блад после недолгого молчания.
— Я бы… — Диего поколебался и замолчал. — А скажите, почему мой дядя, дон Иларио де Сааведра…
— Так он твой дядя?!
— Точнее, дядя моей матушки. Так почему он не… не дрался с вами тогда, когда вы заявились к нему с выкупом за этого, как его, этого французского капитана?
— Ибервиля? Ну, видишь ли… — Блад тихо рассмеялся. — Интересно, как, по-твоему, должна выглядеть дуэль английского и испанского губернаторов?
— И только? Значит, губернаторский патент хорошо заменяет положение командира восьмисот головорезов?
— Какого… Ах, да. Ты прочитал мои мемуары. Ну, знаешь ли, тут совсем другое дело. Дон Иларио все-таки не похож на дона Мигеля… И, я вижу, ты никогда не был губернатором, Диего.
В его голосе Диего почудился оттенок превосходства. Может, это было так, может, и нет, однако не мог же этот человек постоянно быть правым.
— И он даже ничего не сказал вам… за обедом.
— Ну, портить такими беседами черепаховый суп… Однако ты много знаешь. А если серьезно, то он, должно быть, считал, что некоторые разговоры надо или доводить до конца, или не начинать вовсе. Жаль… я бы узнал о тебе раньше.
— Ненадолго.
— Я вижу, ты о нем высокого мнения. Впрочем, есть за что, — сухо сказал Блад.
Возникла пауза. Диего посмотрел на камин, и увидел, что огонь в нем почти погас. Он открыл было рот, потом закрыл. И кой черт дернул его за язык? Ведь он же хотел поговорить. Ну и что теперь прикажете делать?
— Я пойду пройдусь, — сказал он наконец.
Как будто не было более естественной идеи, чем идти гулять в два часа ночи. Блад не повернул головы.
— Хорошо, — сказал он. — Возьми с собой Бенджамена. Он умеет не мешать.
* * *
Питер Блад был недоволен собой. Так поддаваться эмоциям! Вполне естественно, что мальчик предубежден против него; было бы удивительнее, не будь это так. И, надо признать, парень честен. Только от этого не легче. И… И, между прочим, что он говорил про мемуары? Если он их видел, значит, Бесс… Блад быстро огляделся. Небольшой холщевый мешок, составлявший половину багажа, с которым прибыла дочь, лежал на столе. Поколебавшись, Блад открыл его — и увидал хорошо знакомые страницы. Так и есть. И как она только додумалась притащить сюда рукопись, которой здесь совсем не место! Что сказали бы высокопочтенные лорды Адмиралтейства, поддерживавшие его в Палате, прочтя некоторые ее страницы? Вот, скажем, эти…
«Фрегат „Куин Элизабет“ готовился выйти в море для патрулирования. На этот раз мне хотелось самому принять в нем участие, и капитан Томас Клэнси заметно волновался. Однако за два дня до отплытия его свалила жестокая лихорадка, и я объявил, что возьму на себя обязанности капитана. По-христиански сочувствуя ему, я, тем не менее, не был слишком удручен таким оборотом дел. Чувствовать себя на корабле пусть высокопоставленным, но все-таки пассажиром, мне изрядно надоело. Итак, мы вышли…» Бладу можно было и не перечитывать листы — он прекрасно помнил, что было дальше. В тот раз, недели через три после выхода в море, когда он начинал уже подумывать о возвращении к своим основным губернаторским обязанностям, им встретился невзрачный бриг без флага, направлявшийся в сторону Наветренного пролива.
«В ответ на наше требование корабль лег в дрейф, и вдоль его мачты медленно поползло белое полотнище французского военного флага. Вскоре к нам направилась шлюпка — и мне показалось, что я уже видал человека, сидящего на ее корме. Так оно и оказалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42