— Повременить надо! Повременить! Только и всего. Годика три-четыре, не больше. Доберет купчина остаточки, тогда милости просим, открывайте на берегу Ямала все, что пожелаете!
От злости я потерял на какое-то время дар речи. А бывший друг моего детства продолжал журчать над ухом все убедительнее, все увереннее:
— Ты же не глуп, ты должен понять. Ну, положишь на карту эту губу, а дальше что? Как воронье, налетят эти стеффены, бернадты, оффебахеры! Я обобщаю, понятно. Но ты убедился только что, это же факт наглядный, русским купцам и промышленникам у нас в России продыха от иностранцев нет! То-то и оно! Абабков, он, конечно, ловкач, и жмот, и все что ты хочешь, зато, согласись, как-никак свой брат русак!
Он, видите ли, мало того, что добросовестно отрабатывал полученные им за посредничество деньги, он еще и базу высокопринципиальную под это подводил! Ай да Атька!
Рано или поздно всякому терпению приходит конец. Вскочив, я отбросил стул. Тотчас же вскочил и он, а за стеной в столовой вдруг воцарилась тишина.
— Говоришь, свой брат русак? Врешь, это твой брат, а не мой! Да и какой ты ему брат? Ты ему холуй, а не брат! Офицер русского флота к купчишке в холуи нанялся! И уже не хочешь в Робинзоны? Теперь не хочешь, дрянь, не хочешь?
В подобных случаях бог знает почему забываешь нужные слова. Под язык подворачивается какая-нибудь чушь, безладица. К чему я, например, долдонил ему про Робинзона?
Нет, я не бил его, не думайте обо мне плохо, хотя он, конечно, заслуживал основательной трепки. Я просто схватил его обеими руками за грудь, но так, что летний белый китель затрещал по швам, и то поднимал в такт словам над стулом, то опускал с силой, будто задом его забивал сваю.
Жена высунулась из двери, ойкнула и скрылась.
Любопытно, что во время экзекуции Атька не сопротивлялся, несмотря на то, что был раза в полтора выше меня и, если судить по кадетским временам, намного сильнее. Он только морщился болезненно и все закидывал голову, видимо опасаясь пощечин. А кудряшки его так и прыгали, так и танцевали над потасканным, осунувшимся лицом. Помнится, больше всего меня злили именно эти кудряшки.
Я потащил его к двери, и он, представьте, не упирался, послушно перебирал ногами, по-прежнему сохраняя совершенное безмолвие.
— Чтобы и духу твоего!.. — напутствовал я его и швырнул ему с верхней площадки перчатки и фуражку. Потом с грохотом захлопнул дверь.
И тут наступила реакция. Не отвечая на расспросы перепуганной жены, я с трудом добрел до кабинета, закрылся на ключ и упал в кресло.
…Жене я не стал ничего объяснять. Предупредил лишь, что если в мое отсутствие явятся знакомые офицеры, то ей надлежит протелефонировать немедленно в порт. Понимаете ли, я ждал вызова на дуэль. В состоянии аффекта, как тогда говорили, я довольно основательно утрамбовывал стул бывшим Пятницей.
Но секунданты от Пятницы не явились. Он предпочел «проглотить обиду, не разжевывая» — так говорят французы.
В назначенный день гидрографическое судно под моим командованием вышло из порта.
Плавание из Санкт-Петербурга в Карское море было чуть ли не целой экспедицией. Правда, ледовая обстановка тем летом сложилась благоприятная.
Преодолев два шторма средней силы, мы проскользнули Югорским Шаром из Баренцева в Карское, вошли в огромную Байдарацкую губу и двинулись на север вдоль западного берега Ямала. Справа по борту потянулась однообразная, серая тундра.
Перевод слова «Ямал» знаете? По-ненецки это, собственно, два слова. «Я»
— «земля», «мал» — «конец». Стало быть, «конец земли». Но на некоторых наших картах сохранялось еще широкоупотребительное название — Самоедский полуостров. Самоеды, самоядь — это по-старому ненцы.
К сожалению, координаты показанной на карте губы, в которой купец Абабков нарушал законы Российской империи, оставались загадочными. О, в том-то и штука! Видимо, тайный недоброжелатель Абабкова был человеком невежественным в навигации, либо не сумел раздобыть нужные сведения. В письме его, посланном в министерство финансов, было сказано лишь: «западный берег полуострова Ямал, ближе к его оконечности». А протяженность Ямала — семьсот километров!
Военный гидрограф Иванов положил на карту материковый берег Карского моря еще в 1829 году. Норденшельд высаживался на западном побережье Ямала в 1875 году. Там дважды побывал Нансен. Но и после посещений Иванова, Норденшельда и Нансена были, понятно, разные уточнения и дополнения. Вообще в те годы в Арктике всякие сюрпризы были возможны. Не далее как спустя год после нашей экспедиции гидрографические суда «Таймыр» и «Вайгач» открыли к северу от мыса Челюскин архипелаг, ныне носящий название Северной Земли.
Целый архипелаг, понимаете! А здесь речь шла всего лишь о какой-то ничтожной губе. Ан попробуйте-ка усмотрите ее с моря, если тундровый берег не только однообразен, но еще и весь изрезан маленькими заливами и бухточками!
Надо, правда, отдать должное тайному недоброжелателю: в своем письме он сообщил ряд важных географических подробностей, коими я в дальнейшем и руководствовался.
В частности, он предупредил, что вход в губу прикрывает с моря невысокая песчаная коса и тянется параллельно берегу, издали с ним совершенно сливаясь. Каверза, придуманная природой специально для нашего брата гидрографа! Неудивительно, что вход в губу, закрытый с моря косой, трудно, почти невозможно усмотреть, тем более на значительном удалении. Так и возникло это прискорбное для нас упущение на карте и в лоции, чем не замедлил воспользоваться предприимчивый Абабков.
Поиски губы, не обозначенной на карте, — дело, поверьте, нелегкое, кропотливое, выматывающее душу. Мы тщательно обследовали почти весь западный берег полуострова Ямал и нигде не обнаружили этой губы. Но ведь она была! Она, несомненно, была. В этом убеждало меня не только письмо недоброжелателя, убеждали и неотвязные домогательства Атьки, а также авантажной незнакомки. И хотя Атька разглагольствовал о том, что «свой брат русак» добирает в губе «остаточки», но, видимо, приврал по обыкновению. Меди на берегу было еще немало. Сужу по цене бриллиантовой броши. Цена была высока.
Каждый день я с напряженным вниманием вчитывался в лоцию Карского моря.
«Берег полуострова, — невозмутимо повествовала лоция, — большей частью низменный, с неглубокими заливами, отделенными от моря песчаными косами».
«Ах, даже так? — думал я, раздражаясь. — Значит, в этом отношении наша губа ничем не отличается от других заливов?.. Но дальше, дальше!»
«Глубины у берега — от тридцати до пятидесяти метров. В отдельных местах берег — откосый к морю, высотой до тридцати метров». Это было важно. Недоброжелатель как раз писал о высоком покатом береге («откосе»), не указывая, правда, его высоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
От злости я потерял на какое-то время дар речи. А бывший друг моего детства продолжал журчать над ухом все убедительнее, все увереннее:
— Ты же не глуп, ты должен понять. Ну, положишь на карту эту губу, а дальше что? Как воронье, налетят эти стеффены, бернадты, оффебахеры! Я обобщаю, понятно. Но ты убедился только что, это же факт наглядный, русским купцам и промышленникам у нас в России продыха от иностранцев нет! То-то и оно! Абабков, он, конечно, ловкач, и жмот, и все что ты хочешь, зато, согласись, как-никак свой брат русак!
Он, видите ли, мало того, что добросовестно отрабатывал полученные им за посредничество деньги, он еще и базу высокопринципиальную под это подводил! Ай да Атька!
Рано или поздно всякому терпению приходит конец. Вскочив, я отбросил стул. Тотчас же вскочил и он, а за стеной в столовой вдруг воцарилась тишина.
— Говоришь, свой брат русак? Врешь, это твой брат, а не мой! Да и какой ты ему брат? Ты ему холуй, а не брат! Офицер русского флота к купчишке в холуи нанялся! И уже не хочешь в Робинзоны? Теперь не хочешь, дрянь, не хочешь?
В подобных случаях бог знает почему забываешь нужные слова. Под язык подворачивается какая-нибудь чушь, безладица. К чему я, например, долдонил ему про Робинзона?
Нет, я не бил его, не думайте обо мне плохо, хотя он, конечно, заслуживал основательной трепки. Я просто схватил его обеими руками за грудь, но так, что летний белый китель затрещал по швам, и то поднимал в такт словам над стулом, то опускал с силой, будто задом его забивал сваю.
Жена высунулась из двери, ойкнула и скрылась.
Любопытно, что во время экзекуции Атька не сопротивлялся, несмотря на то, что был раза в полтора выше меня и, если судить по кадетским временам, намного сильнее. Он только морщился болезненно и все закидывал голову, видимо опасаясь пощечин. А кудряшки его так и прыгали, так и танцевали над потасканным, осунувшимся лицом. Помнится, больше всего меня злили именно эти кудряшки.
Я потащил его к двери, и он, представьте, не упирался, послушно перебирал ногами, по-прежнему сохраняя совершенное безмолвие.
— Чтобы и духу твоего!.. — напутствовал я его и швырнул ему с верхней площадки перчатки и фуражку. Потом с грохотом захлопнул дверь.
И тут наступила реакция. Не отвечая на расспросы перепуганной жены, я с трудом добрел до кабинета, закрылся на ключ и упал в кресло.
…Жене я не стал ничего объяснять. Предупредил лишь, что если в мое отсутствие явятся знакомые офицеры, то ей надлежит протелефонировать немедленно в порт. Понимаете ли, я ждал вызова на дуэль. В состоянии аффекта, как тогда говорили, я довольно основательно утрамбовывал стул бывшим Пятницей.
Но секунданты от Пятницы не явились. Он предпочел «проглотить обиду, не разжевывая» — так говорят французы.
В назначенный день гидрографическое судно под моим командованием вышло из порта.
Плавание из Санкт-Петербурга в Карское море было чуть ли не целой экспедицией. Правда, ледовая обстановка тем летом сложилась благоприятная.
Преодолев два шторма средней силы, мы проскользнули Югорским Шаром из Баренцева в Карское, вошли в огромную Байдарацкую губу и двинулись на север вдоль западного берега Ямала. Справа по борту потянулась однообразная, серая тундра.
Перевод слова «Ямал» знаете? По-ненецки это, собственно, два слова. «Я»
— «земля», «мал» — «конец». Стало быть, «конец земли». Но на некоторых наших картах сохранялось еще широкоупотребительное название — Самоедский полуостров. Самоеды, самоядь — это по-старому ненцы.
К сожалению, координаты показанной на карте губы, в которой купец Абабков нарушал законы Российской империи, оставались загадочными. О, в том-то и штука! Видимо, тайный недоброжелатель Абабкова был человеком невежественным в навигации, либо не сумел раздобыть нужные сведения. В письме его, посланном в министерство финансов, было сказано лишь: «западный берег полуострова Ямал, ближе к его оконечности». А протяженность Ямала — семьсот километров!
Военный гидрограф Иванов положил на карту материковый берег Карского моря еще в 1829 году. Норденшельд высаживался на западном побережье Ямала в 1875 году. Там дважды побывал Нансен. Но и после посещений Иванова, Норденшельда и Нансена были, понятно, разные уточнения и дополнения. Вообще в те годы в Арктике всякие сюрпризы были возможны. Не далее как спустя год после нашей экспедиции гидрографические суда «Таймыр» и «Вайгач» открыли к северу от мыса Челюскин архипелаг, ныне носящий название Северной Земли.
Целый архипелаг, понимаете! А здесь речь шла всего лишь о какой-то ничтожной губе. Ан попробуйте-ка усмотрите ее с моря, если тундровый берег не только однообразен, но еще и весь изрезан маленькими заливами и бухточками!
Надо, правда, отдать должное тайному недоброжелателю: в своем письме он сообщил ряд важных географических подробностей, коими я в дальнейшем и руководствовался.
В частности, он предупредил, что вход в губу прикрывает с моря невысокая песчаная коса и тянется параллельно берегу, издали с ним совершенно сливаясь. Каверза, придуманная природой специально для нашего брата гидрографа! Неудивительно, что вход в губу, закрытый с моря косой, трудно, почти невозможно усмотреть, тем более на значительном удалении. Так и возникло это прискорбное для нас упущение на карте и в лоции, чем не замедлил воспользоваться предприимчивый Абабков.
Поиски губы, не обозначенной на карте, — дело, поверьте, нелегкое, кропотливое, выматывающее душу. Мы тщательно обследовали почти весь западный берег полуострова Ямал и нигде не обнаружили этой губы. Но ведь она была! Она, несомненно, была. В этом убеждало меня не только письмо недоброжелателя, убеждали и неотвязные домогательства Атьки, а также авантажной незнакомки. И хотя Атька разглагольствовал о том, что «свой брат русак» добирает в губе «остаточки», но, видимо, приврал по обыкновению. Меди на берегу было еще немало. Сужу по цене бриллиантовой броши. Цена была высока.
Каждый день я с напряженным вниманием вчитывался в лоцию Карского моря.
«Берег полуострова, — невозмутимо повествовала лоция, — большей частью низменный, с неглубокими заливами, отделенными от моря песчаными косами».
«Ах, даже так? — думал я, раздражаясь. — Значит, в этом отношении наша губа ничем не отличается от других заливов?.. Но дальше, дальше!»
«Глубины у берега — от тридцати до пятидесяти метров. В отдельных местах берег — откосый к морю, высотой до тридцати метров». Это было важно. Недоброжелатель как раз писал о высоком покатом береге («откосе»), не указывая, правда, его высоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43