— При шестнадцати-то холодно?!.
Завязывался спор, сугубо теоретический, так как обоих спорщиков — и того, кому было холодно при шестнадцати градусах, и того, кто возмущался этим, — отделяло от Сочи расстояние в несколько тысяч километров.
Нужно пересечь по диагонали весь Советский Союз — от северо-восточного его угла и почти до юго-западного, — двигаясь все время вдогонку за солнцем, минуя несколько климатических поясов, чтобы попасть с Восточно-Сибирского моря на Черное, из ледника, из склада с ископаемым льдом, каким, по сути, является Земля Ветлугина, на вечнозеленое, приветливое Черноморское побережье.
Это и был мой маршрут: Земля Ветлугина — Сочи, с дневкой в Москве.
Дневка была хлопотливой.
В ГУСМП задержали до вечера, а оттуда потащили в гостиницу «Москва» к седовцам, среди которых у меня были друзья. Столица переживала радость встречи с участниками легендарного дрейфа на «Седове», незадолго перед тем прибывшими из Мурманска.
О, много воды утекло со времени поисков и открытия Земли Ветлугина, много плавучих льдин, покачиваясь и толкаясь, пересекло Полярный бассейн. Шмидт и Водопьянов высадились на Северный полюс; папанинцы обосновались на льдине и придрейфовали на ней в Гренландское море; Чкалов, а затем Громов перемахнули через полюс из СССР в Америку; флагман арктического флота ледокол «Иосиф Сталин» совершил двойной сквозной рейс в одну навигацию из Мурманска в бухту Провидения и обратно; и, наконец, проведя почти три года в таинственных недрах Арктики, вернулись домой седовцы.
Настроение у всех было, естественно, приподнятое, и каждый гость, посещавший седовцев, встречал самый теплый, радушный прием. Так я и переходил из номера в номер, из одних дружеских объятий в другие, пока не изнемог и не заночевал у старшего помощника капитана, гидролога, своего давнего приятеля и собрата по профессии.
Следующий день был заполнен беготней по магазинам, телефонными звонками, доставанием билета, обычной радостно-взволнованной предкурортной суетой. И все же я явился в назначенный срок и встал навытяжку у колоннады Большого театра. Семь часов. Савчука нет и в помине.
Невозможный человек!
Не забыл ли он обо мне среди своих пыльных архивных бумаг, озабоченный судьбой какого-то баснословного или вымершего народа? Что ж, тем хуже для него! Значит, история записки и птицы не будет рассказана.
С наслаждением, полной грудью я вдохнул московский воздух, от которого успел отвыкнуть в Арктике. Он отдавал бензином. Это было ничего. Это даже нравилось сейчас. Однако что-то было в «букете Москвы», какая-то примесь, почти неуловимая.
Разберемся. Первый ингредиент, безусловно, — запах сырости, дождя. Второй — бензина. А третий? Неужели цветов? В марте — цветы?
— Купите, купите, гражданин, — окликнул меня женский голос. — Мимоза. Сочинская. Только что с аэродрома.
Я обернулся. Рядом был киоск цветочницы. Мохнатые желтые веточки, лежавшие на прилавке, распространяли прохладное благоухание.
— Купите, купите, — настойчиво повторила цветочница. — Купите для вашей дамы.
— У меня нет дамы, — пробормотал я, но веточку взял, подчиняясь гипнотически-вкрадчивым интонациям ее голоса.
«Для чего мне цветы? — недоумевал я, вертя в руках осыпающееся желтое опахало. — Лизы в Москве нет. Ей я, конечно, подарил бы цветы. К любому поводу готов был придраться, лишь бы дарить ей цветы. Если же она начинала ворчать, что уйма денег тратится на подарки, я отвечал резонно: „Наверстываю упущенное. Много ли цветов ты получила от меня в прошлом?“
Да, наш роман развивался необычно. Я усмехнулся, вспомнив, как подростком оттаскал Лизу за косы. (Они были у нее какие-то очень вызывающие, торчащие рожками в разные стороны, как бы приглашающие к таске.) Мог ли я подумать тогда, что наступит время и я буду дарить цветы этой надоедливой и дерзкой рыжей девчонке, буду нетерпеливо поджидать ее и тосковать по ней?..
Я рассеянно сунул маленькую благоухающую веточку в карман кителя, прошелся взад и вперед под колоннами.
Весенний вечер развернул во всю ширь площади Свердлова прозрачное покрывало сумерек. Контуры домов стали расплывчатыми. В небе преобладали зеленоватые тона, скорее присущие даже апрелю, а не марту.
Вдруг разом, будто по взмаху палочки милиционера, управлявшего уличным движением, зажглись вдоль проспекта висячие фонари. Я с тревогой взглянул на часы. До начала спектакля оставалось десять минут.
Савчук запаздывал.
Ну и ну!..
Я знал от Лизы о его феноменальной сосредоточенности: в любой шумной компании он мог чувствовать себя в одиночестве, едва лишь приходило к нему вдохновение. Он становился тогда глух и нем, как бы погружался в глубокий колодец.
Впрочем, Савчук представлялся мне добровольным архивным затворником, жителем подземелья.
Есть такое выражение — «поднять архивы». Оно фигурально. Но в моем воображении рисовались мрачные своды, паутина по углам, груда беспорядочно наваленных на полу фолиантов в кожаных переплетах и печальный толстый Савчук, в съехавшем набок галстуке, с сопением и вздохами подлезающий под эту груду.
Я снова посмотрел на часы. Черт знает что! Долго ли еще подпирать мне колонны Большого театра, дожидаясь этого архивного затворника?!
Две девушки, пробегая мимо, засмеялись.
— Обманула, не пришла, — громко сказала одна из них, кося в мою сторону лукавым черным глазом.
— Да-а, бедненький… — пропела другая, качнув белокурым локоном, выбившимся из-под шляпки.
Конца фразы я не расслышал, так как двери в театр с грохотом захлопнулись за ними.
Каково, а? Бедненький… Не хватало еще, чтобы прохожие стали жалеть меня!
Я сделал полуоборот, собираясь войти в театр, и тут наконец увидел Савчука. Он почти бежал через площадь в своем развевающемся пальто и несуразных ботах на пряжках, в каких сейчас ходят, по-моему, только архиереи и теноры. Мало того, даже теперь, собравшись в театр, он не мог расстаться с портфелем и каким-то свитком, который торчал у него под мышкой.
— Не опоздал? — кричал Савчук еще издали. — Давно ждете?
— Не оправдывайтесь. Знаю, задержали мыши. Да, да, архивные мыши. Но почему вы в ботах?
— А как же? Сырость, март.
— Чудесный весенний месяц!
— Что вы? — удивился Савчук. — Самый гриппозный. Всегда болею, если в Москве.
— Но я должен огорчить вас. Идет не опера, а балет. «Коппелия».
— О, мне все равно.
Я подхватил его под руку и повлек в фойе.
— Осталось пять минут до начала. Надо еще успеть раздеться, взять бинокли…
— Надеюсь все-таки, что в антракте… Консультация займет буквально…
— Потом, потом!..
— Тем более что вас считают самым крупным специалистом по Карскому морю, а также морю Лаптевых. Вы ведь, кажется, зимовали на мысе Челюскин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107