ударяют по воде палками, стучат, кричат, а несколько человек спускают челны на воду и гонят гусей к берегу. Там их поджидают «дети солнца», выстроившиеся в две шеренги. Они пропускают всполошенное стадо мимо себя, как бы по узкому коридору, который, собственно говоря, является тупиком, так как упирается в изгородь. Гуси очутились в ловушке. Остается подхватывать их за ноги и скручивать шеи, что и проделывается охотниками очень быстро, с большим азартом и сноровкой.
Для Ветлугина не представляло особого труда поймать пяток или десяток гусей живьем.
После этого он превратился на некоторое время во владельца небольшой гусиной фермы. Он облюбовал маленькое озерцо в лесу, вдали от стойбища, и уединился там со своей добычей.
Полторы или две недели Петр Арианович старательно пас стадо, охраняя его от собак. (Сойтынэ приносила ему пищу из стойбища.)
«Детям солнца», которые не умеют приручать птицу, поведение чужеземца казалось чрезвычайно странным. В свободное время они прогуливались возле «гусиной фермы», отпуская по адресу ее владельца более или менее остроумные замечания. Некоторые зрители, особенно хорошо относившиеся к Ветлугину, объясняли ему, что гусей надо съесть. Вот так вот, взять камень или палку, бросить в гуся, убить и съесть! Глупо сидеть на бережку и, глотая слюнки, смотреть, как плавает по озеру такой отличный обед!
Но Ветлугин, улыбаясь, отрицательно качал головой.
Раза два прошелся мимо Якаги. Лицо его было озабоченно, нос, будто вынюхивая, поворачивался из стороны в сторону. Что тут творится? Какую новую затею придумал беспокойный чужеземец?
В каждом самом заурядном поступке Ветлугина «дети солнца» искали теперь скрытый, магический смысл.
Кто-то, глубокомысленно попыхивая трубочкой, заявил, что, по его мнению, это новое колдовство. С помощью нескольких пойманных живьем гусей чужеземец хочет заворожить всех гусей, которые прилетают на лето в горы Бырранга. Удастся ли колдовство — вот в чем вопрос!
Якага, нахмурясь, принял позу придирчивого и строгого экзаменатора: уж он-то понимал толк в этих делах!..
Битых полтора часа простоял муж шаманки подле Ветлугина, закинув руки за спину и сосредоточенно следя за тем, как чужеземец помахивает длинной хворостиной. Потом, так и не поняв ничего, обернулся к расположившимся на берегу соплеменникам, ждавшим его решения.
Вздор! Чепуха! Самая пустяковая, глупая затея! Чужеземцу не приманить к озеру ни одного нового гуся, хотя бы просидел тут сто лет и все время размахивал своей длинной палкой. Даже такой длинной палки мало для удачи колдовства. Нужен еще прирожденный дар, как у Хытындо. Вот кто умеет ладить с духами, не то что этот хвастунишка!
Якага еще раз пренебрежительно сплюнул и поспешил к стойбищу докладывать супруге, что тревожиться незачем, возня чужеземца с гусями — просто детская забава, которая даже на руку, так как выставляет его в смешном виде перед «детьми солнца».
А когда зеваки вслед за Якагой разошлись, Ветлугин приступил к самому главному: тщательно «закольцевал» своих гусей.
Настоящего металлического кольца в его распоряжении, понятно, не было. Вместо этого к ножке каждой пойманной птицы географ привязал маленькую берестяную трубочку с нацарапанными на ней буквами и туго-натуго обмотал, прикрутил сухожилиями.
Буквы были очень маленькими, но ведь и сама записка — четырехугольный клочок бересты — была совсем мала. На ней могло уместиться всего несколько слов. Поэтому Ветлугину приходилось быть лаконичным. Он сообщал лишь о сути открытия и указывал свое местонахождение: горы Бырранга на Таймыре, верховья горной реки, не показанной на карте, по-видимому впадающей в Таймырское озеро. Адресовались записки в Академию наук.
Прошло томительных полторы или две недели бессменного дежурства на уединенном лесном озерце, во время которого «закольцованные» питомцы Ветлугина всячески пытались сковырнуть клювом мешавшие им «бинты». Некоторым это удалось, но не всем — мешали сухожилия.
Наконец гуси отрастили себе новые перья. В один прекрасный день они снялись с воды и полетели, тяжело взмахивая белоснежными, новыми, с иголочки, крыльями, сначала совсем низко над лесным притихшим озерцом, потом все выше и выше.
Прерывистый гогот их, напоминавший лязг в дребезжание жести, прозвучал музыкой для ушей Ветлугина.
Все, что зависело от него, было сделано. Теперь дело за гусями.
Вскоре начался массовый отлет на юг казарок, гусей, куропаток — всей летующей на севере Таймырского полуострова птицы.
Где-то там, в этой пестрой крикливой кампании, находились и гуси, «закольцованные» Ветлугиным его крылатые посланцы. Они улетели на зиму в теплые широты…
Донесут весть из Таймыра или не донесут?..
Запрокинув голову, долгим взглядом провожал их человек, стоявший на берегу реки, не показанной на карте.
«Что ж, — думал он, — птицы, по существу, привели меня из океана на этот полуостров. Быть может, они и выведут меня отсюда?..»
Но к чему было самообольщаться? Заранее следовало готовить себя к худшему.
Петр Арианович отлично понимал все несовершенство «гусиной почты».
Во-первых, на крошечном клочке бересты умещалось слишком мало текста. Стоило стереться двум-трем словам, и смысл записки уже нельзя или трудно было бы понять.
Во-вторых, приходилось полагаться на случай. Какое количество гусей надо «закольцевать», чтобы хоть один из них попался на глаза охотникам, был убит и таким образом доставил записку по назначению!..
Тем не менее Петр Арианович каждое лето регулярно продолжал «кольцевать» гусей. На протяжении первых трех или четырех лет с их помощью географ послал более ста посланий в окружавший его молчаливый мир.
Потом, правда, он уменьшил количество «кольцуемых» гусей, так как одновременно начал применять и другие способы связи.
С этой точки зрения его заинтересовали жертвенные олени, которых торжественно отпускали на волю раз в году (после поколки) в честь благосклонной к своим детям доброй Матери-Солнца.
Предварительно оленя клеймили, то есть ставили на левую лопатку (против сердца) особое тавро, метку солнца, опасаясь, как бы не вышла путаница и он не попал по ошибке в жилище какого-либо другого Духа.
Что происходило с оленем дальше? По-видимому, он возвращался на зиму в тундру вместе с другими, неклеймеными оленями. Там их подстерегали охотники-самоеды.
Жертвенный олень убит, охотники подходят к нему, осматривают шкуру и видят на ней…
Так возникла мысль ставить свою собственную тамгу рядом с тамгой солнца.
Здесь Ветлугину пришлось быть еще лаконичнее, чем в «гусиной почте».
Буквы он заменил условными значками. Три точки, три тире, три точки означали призыв на помощь, сигнал SOS, известный радистам всего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Для Ветлугина не представляло особого труда поймать пяток или десяток гусей живьем.
После этого он превратился на некоторое время во владельца небольшой гусиной фермы. Он облюбовал маленькое озерцо в лесу, вдали от стойбища, и уединился там со своей добычей.
Полторы или две недели Петр Арианович старательно пас стадо, охраняя его от собак. (Сойтынэ приносила ему пищу из стойбища.)
«Детям солнца», которые не умеют приручать птицу, поведение чужеземца казалось чрезвычайно странным. В свободное время они прогуливались возле «гусиной фермы», отпуская по адресу ее владельца более или менее остроумные замечания. Некоторые зрители, особенно хорошо относившиеся к Ветлугину, объясняли ему, что гусей надо съесть. Вот так вот, взять камень или палку, бросить в гуся, убить и съесть! Глупо сидеть на бережку и, глотая слюнки, смотреть, как плавает по озеру такой отличный обед!
Но Ветлугин, улыбаясь, отрицательно качал головой.
Раза два прошелся мимо Якаги. Лицо его было озабоченно, нос, будто вынюхивая, поворачивался из стороны в сторону. Что тут творится? Какую новую затею придумал беспокойный чужеземец?
В каждом самом заурядном поступке Ветлугина «дети солнца» искали теперь скрытый, магический смысл.
Кто-то, глубокомысленно попыхивая трубочкой, заявил, что, по его мнению, это новое колдовство. С помощью нескольких пойманных живьем гусей чужеземец хочет заворожить всех гусей, которые прилетают на лето в горы Бырранга. Удастся ли колдовство — вот в чем вопрос!
Якага, нахмурясь, принял позу придирчивого и строгого экзаменатора: уж он-то понимал толк в этих делах!..
Битых полтора часа простоял муж шаманки подле Ветлугина, закинув руки за спину и сосредоточенно следя за тем, как чужеземец помахивает длинной хворостиной. Потом, так и не поняв ничего, обернулся к расположившимся на берегу соплеменникам, ждавшим его решения.
Вздор! Чепуха! Самая пустяковая, глупая затея! Чужеземцу не приманить к озеру ни одного нового гуся, хотя бы просидел тут сто лет и все время размахивал своей длинной палкой. Даже такой длинной палки мало для удачи колдовства. Нужен еще прирожденный дар, как у Хытындо. Вот кто умеет ладить с духами, не то что этот хвастунишка!
Якага еще раз пренебрежительно сплюнул и поспешил к стойбищу докладывать супруге, что тревожиться незачем, возня чужеземца с гусями — просто детская забава, которая даже на руку, так как выставляет его в смешном виде перед «детьми солнца».
А когда зеваки вслед за Якагой разошлись, Ветлугин приступил к самому главному: тщательно «закольцевал» своих гусей.
Настоящего металлического кольца в его распоряжении, понятно, не было. Вместо этого к ножке каждой пойманной птицы географ привязал маленькую берестяную трубочку с нацарапанными на ней буквами и туго-натуго обмотал, прикрутил сухожилиями.
Буквы были очень маленькими, но ведь и сама записка — четырехугольный клочок бересты — была совсем мала. На ней могло уместиться всего несколько слов. Поэтому Ветлугину приходилось быть лаконичным. Он сообщал лишь о сути открытия и указывал свое местонахождение: горы Бырранга на Таймыре, верховья горной реки, не показанной на карте, по-видимому впадающей в Таймырское озеро. Адресовались записки в Академию наук.
Прошло томительных полторы или две недели бессменного дежурства на уединенном лесном озерце, во время которого «закольцованные» питомцы Ветлугина всячески пытались сковырнуть клювом мешавшие им «бинты». Некоторым это удалось, но не всем — мешали сухожилия.
Наконец гуси отрастили себе новые перья. В один прекрасный день они снялись с воды и полетели, тяжело взмахивая белоснежными, новыми, с иголочки, крыльями, сначала совсем низко над лесным притихшим озерцом, потом все выше и выше.
Прерывистый гогот их, напоминавший лязг в дребезжание жести, прозвучал музыкой для ушей Ветлугина.
Все, что зависело от него, было сделано. Теперь дело за гусями.
Вскоре начался массовый отлет на юг казарок, гусей, куропаток — всей летующей на севере Таймырского полуострова птицы.
Где-то там, в этой пестрой крикливой кампании, находились и гуси, «закольцованные» Ветлугиным его крылатые посланцы. Они улетели на зиму в теплые широты…
Донесут весть из Таймыра или не донесут?..
Запрокинув голову, долгим взглядом провожал их человек, стоявший на берегу реки, не показанной на карте.
«Что ж, — думал он, — птицы, по существу, привели меня из океана на этот полуостров. Быть может, они и выведут меня отсюда?..»
Но к чему было самообольщаться? Заранее следовало готовить себя к худшему.
Петр Арианович отлично понимал все несовершенство «гусиной почты».
Во-первых, на крошечном клочке бересты умещалось слишком мало текста. Стоило стереться двум-трем словам, и смысл записки уже нельзя или трудно было бы понять.
Во-вторых, приходилось полагаться на случай. Какое количество гусей надо «закольцевать», чтобы хоть один из них попался на глаза охотникам, был убит и таким образом доставил записку по назначению!..
Тем не менее Петр Арианович каждое лето регулярно продолжал «кольцевать» гусей. На протяжении первых трех или четырех лет с их помощью географ послал более ста посланий в окружавший его молчаливый мир.
Потом, правда, он уменьшил количество «кольцуемых» гусей, так как одновременно начал применять и другие способы связи.
С этой точки зрения его заинтересовали жертвенные олени, которых торжественно отпускали на волю раз в году (после поколки) в честь благосклонной к своим детям доброй Матери-Солнца.
Предварительно оленя клеймили, то есть ставили на левую лопатку (против сердца) особое тавро, метку солнца, опасаясь, как бы не вышла путаница и он не попал по ошибке в жилище какого-либо другого Духа.
Что происходило с оленем дальше? По-видимому, он возвращался на зиму в тундру вместе с другими, неклеймеными оленями. Там их подстерегали охотники-самоеды.
Жертвенный олень убит, охотники подходят к нему, осматривают шкуру и видят на ней…
Так возникла мысль ставить свою собственную тамгу рядом с тамгой солнца.
Здесь Ветлугину пришлось быть еще лаконичнее, чем в «гусиной почте».
Буквы он заменил условными значками. Три точки, три тире, три точки означали призыв на помощь, сигнал SOS, известный радистам всего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107