— Но у меня ничего не болит, — сказала она раздражённо.
Он улыбнулся.
— Вот чудачка. Это ведь не обязательно. У меня вон палец на ноге болит — вчера о стекло в море поранил. Но это не значит, что я больной, а вот ты — больная.
— Господи, — вскипела она, — какой ты бестактный.
Он согласно кивнул:
— Возможно. Потому что я босяк. Во всяком случае, бывший.
— Как? — не поняла она. — Объясни.
— Босяк — это тот, кто ночует под открытым небом, питается чем придётся.
— Понятно, — кивнула она. — Так называли когда-то хиппарей. А ты был в армии?
— Мне ещё нет восемнадцати. Через три месяца исполнится. Попрошусь на третий медицинский фронт.
— Вряд ли у тебя спросят. Слушай, а как ты стал босяком? — Она с откровенным любопытством рассматривала его. Чёрные насторожённые глаза раскосо щурились, беззастенчиво уставясь на Айку. Чуть широковатый нос. Полные яркие губы.
— У меня родители погибли в Алма-Ате, когда мне было десять лет. Жил у тётки, а ей не до меня, сама была молодой. На ночь выпроваживала к своей подруге. А подрос, все надоело, познакомился с ребятами, такими же неприкаянными, как и я, сбежал, скитался по городам. Путешествовал.
— За какие шиши?
— Вот именно. Промышлял чем придётся.
— Ужас.
— Что, испугалась?
— Любопытно. Но и не совсем приятно.
— Чистоплюйка, — грубовато сказал он. — Может, мне тоже приятней заигрывать совсем с другими девочками, а не… — Он смолк, глаза его испуганно сверкнули.
— Что же ты, заканчивай, — усмехнулась она.
— Дура.
Он встал и уже было нагнулся за ластами, но, досадливо крякнув, опять плюхнулся в песок.
— Я пришёл сюда вовсе не за тем, чтобы ссориться с тобой, — мрачно сказал он. — Я пришёл спросить, почему ты загораешь одна, а не со своими?
— Я тебе что, мешаю?
— Отчего же, пляж не мой. Но ведь скучно.
— А мне нравится здесь. По крайней мере, тут можно думать.
— О чем же ты думаешь?
— О разном.
— Например? У меня под солнцем голова трещит, а ты думаешь.
— Скорее всего, она у тебя трещит и в тени, коль не отказался от бродяжничества.
— Скажешь, неинтересно? Ого-го, ещё как!
— Так можно и в тюрьму угодить.
— Я уже побывал в исправительном интернате.
— Ну? — Айка опешила.
— Думаешь, конченый?
— Этого никто и не говорит.
— Да, но ты так посмотрела… Я ведь давно оставил всякую дуристику. А сюда прибыл потому, что здесь легко подработать без всяких записей в трудкнижке.
— А что записи?
— Да не могу долго на одном месте. Так уж устроен. Должны ведь учитывать и эту особенность человека, создавать летучие бригады: нынче здесь, завтра там. А что ты читаешь? Небось, о любви? Я о любви не люблю.
— Тебе разве никто не нравился?
— Почему же, нравились несколько марух.
— Кто-кто?
— Ну, девчонки. Одна соседка нравилась, клёвая была: ресницы — во! — талия, что надо. Фирму только и носила. Пригласил в дискотеку, соврала, что не танцует, сама же через минуту пошла с одним фрайером. Ну я ему и расписал морду. Заодно влепил и ей. Потому и загудел в интернат. А ты о любви. — Он взял в ладони песок, пропустил сквозь пальцы. Сказал протяжно: — Все это лажа, если вдуматься. Слушай, хочешь мороженое?
— Хочу. Но нет с собой денег.
— Я мигом.
Он вскочил и исчез за кустами. Через несколько минут вернулся с двумя порциями эскимо. Айка развернула фольгу, с удовольствием отколупнула зубами холодную шоколадную корочку.
— А где ты взял мороженое? У тебя ведь тоже не было денег?
— А свистнул, — сказал он невозмутимо.
— Как?
— Очень просто. Тётка отвернулась, я и слямзил парочку.
Эскимо полетело в кусты.
— Дура, ну и дура, — с досадой сказал он. — Я ведь пошутил. Мне в магазине дали, где я подрабатываю грузчиком — это рядом. Они всегда меня угощают. — Он сердито сунул ей свою порцию.
— Правда? — недоверчиво спросила она.
— Ты теперь всегда не будешь верить мне?
— Что значит «всегда»?
— «Всегда», потому что я хочу с тобой дружить. Ты мне нравишься, — просто сказал он. — Ты здорово плаваешь и ныряешь, совсем как мальчишка. И вообще — ты не как все.
— Ну, разумеется, — протянула она, облизывая эскимо.
— Не потому, что не ходишь, а вообще. Я не могу это объяснить, я это чувствую.
— И как ты представляешь нашу дружбу? — напряжённо спросила она, комкая липкую фольгу.
— Я буду приплывать сюда каждый день. И, если можно, приходить в санаторий. Ты говори, что тебе надо, я всегда принесу все и сделаю.
— Так уж и все? — хмыкнула она. — К примеру, хочу коня. Я читала, что некоторым спинальникам полезно заниматься верховой ездой.
— А что, можно, — сказал он. Взял её резиновую шапочку, сбегал к морю. — Давай сполосну руки.
— Теперь вижу, какой ты верный друг, — насмешливо сказала она, подставляя ладони под струйку воды, и вздохнула: — Меня, наверное, уже ищут. Совсем не хочется уходить отсюда.
— И не надо.
— Мне нравится наблюдать закат — приходят удивительные мысли.
— Расскажи?
— Когда-нибудь. Ты любишь Флеминга? Был такой поэт в семнадцатом веке. Писал загадочно и прекрасно: «Нет, жив не я, но я в себе таю того, кто отдал жизнь в обмен на смерть мою».
— Ты, наверное, много читаешь?
— Много. У меня это пока главный способ узнать жизнь.
— А я читаю книгу жизни. Знаешь, как интересно!
— Представляю.
— Каждый день — как новая страница.
— И больше всего ты любишь страницы приключенческие?
— Конечно. Ведь интересно, когда что-нибудь случается.
— Авантюрист. Если все будут так жить, кто же будет делать машины, выращивать хлеб?
— А всем и не надо. Люди разные. Я вот такой. Многим нравится каждый день ходить на работу, даже до конца отпуск не отбывают. А я так не могу. Мне бы постоянно что-нибудь новое.
— Итак, на твоей сегодняшней странице я. Завтра будет кто-то другой.
— Будет. Но ведь и в книгах есть одни и те же герои, которые переходят с одной страницы на другую. Давай-ка ещё раз искупнемся.
Ей очень хотелось окунуться, но было неловко при нем одолевать расстояние до воды.
— Беседуем, будто сто лет знакомы, а как зовут друг друга не поинтересовались. Айгюль, или Айка.
— Гали.
— Гали. Ху-ли-ган. Ли-га. Га-ли. Чудно. Ты кто?
— Казах. А ты, вероятно, с другой планеты? Хочешь, отнесу в воду?
— Вот ещё! — смутилась она.
— Тогда я отвернусь. — Он встал, пошёл к морю, и она мысленно поблагодарила его за то, что понял её.
— Эй, забыл ласты и маску!
— Я хочу, как ты.
Через минуту она была в воде.
— Гали!
Он обернулся, подскочил к ней и, схватив за руку, потащил на глубину.
— Нет-нет, я сама. — Ловко изгибаясь, она поплыла рядом. Набрав в лёгкие воздуха, нырнула. Гали бултыхнулся следом. Глаза его были открыты, и он видел, как волосы Айки без купальной шапочки распустились в воде светлым облачком. Ему уже не хватало воздуха, а она все уходила и уходила на глубину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71