Вернувшись в комнату Анни, Сюзи достала из коробки розовый, в маках, шелковый костюм. Анни с сомнением посмотрела на него:
– Сюзи, ты думаешь, мне эти брюки пойдут?
– Не брюки, а вечерний туалет, – ответила Сюзи, помогая Анни облачиться. – Это же Сен-Лоран, дорогая. – Сюзи отступила на шаг и, прищурившись, осмотрела Анни. – Если ты хочешь сразить их наповал… нужно еще что-то. – Она щелкнула пальцами и воскликнула: – Нет! Наверное, я уже теряю чутье; нужно что-то другое и поменьше. Снимай эти штаны.
– Снять брюки? – Как бы защищаясь, Анни вцепилась в пояс.
– Да, этот костюм не очень сексуален. Я хочу сказать, тебе нужно что-то открыть. Примерь эту блузу. Она доходит до колен.
– Но ведь здесь же с обеих сторон разрезы, – попыталась возразить Анни.
– Да, но завязки не дадут им расходиться. Тебе пойдет.
Анни с неохотой сняла брюки.
– А теперь снимай колготы и трусики. – Сюзи была неумолима.
– Сюзи, я не могу отправиться к Артуру голой… Сюзи, я не могу.
– Анни, забудь, что ты немолодая замужняя женщина, и посмотри на себя в зеркало! – Сюзи подтолкнула Анни к старинному высокому зеркалу.
Анни посмотрела на себя, зажмурилась, снова посмотрела и улыбнулась. Затем на ее лице вновь появилось сомнение.
– Я не знаю, что подумает Дюк.
– Не говорю ему ничего! Он ахнет!
Сейчас, готовя для своих ребят еду, Анни чувствовала себя спокойно, поскольку на ней был запахнут халат.
Она услышала, как хлопнула входная дверь. Судя по звуку, у него был удачный день, слава богу и за это. Она почувствовала неожиданную, необычайную вспышку обиды, что ее счастье в этот вечер будет зависеть от настроения Дюка, которое кто-то мог ему испортить днем в офисе, но она постаралась не думать об этом. Подождав, когда, по ее расчетам, он налил себе второй бокал мартини, она спустилась вниз, встала в дверях гостиной и сказала:
– Если ты готов, то я тоже.
Дюк смотрел телевизор и не слышал ее. Анни повторила это громче, чуть не крикнула, и Дюк обернулся.
– Господи, Анни, что ты сделала с головой?
– Я сходила в салон красоты. Для этой вечеринки.
– Ты не можешь идти в дом моего босса в таком виде, будто свалилась в аэродинамическую трубу. – Дюку пришлось кричать, чтобы перекрыть голос телекомментатора. – Иди причешись как обычно.
Анни постояла в нерешительности, затем направилась к стулу Дюка, чтобы можно было говорить без крика. Дюк медленно осмотрел Анни с ног до головы. Он шагнул вперед и выключил телевизор, не обращая внимания на протестующие возгласы сыновей.
– Анни, что ты нацепила на себя? Иди и надень что-нибудь подходящее.
– Но это же от Ив Сен-Лорана.
– Какая разница? Сними это.
Как только Анни заплакала, все ребята мигом испарились из комнаты. У нее потекла косметика вокруг глаз – а ведь Стэн потратил целый час, приклеивая эти реснички по одной. Не сказав ни слова, она выбежала из комнаты.
На верху лестницы она заметила кучу грязной спортивной одежды.
– Неужели так трудно бросить это барахло в бак? – Своими серебряными босоножками она пнула эту кучу.
Наклонившись, чтобы поднять грязные носки и футболки, она услышала за спиной голос четырнадцатилетнего Роба:
– Мама, ты выглядишь классно. Просто ты не похожа на…
– Маму, – с горечью добавила Анни.
– По-моему, отец старомоден.
Анни подумала, что Сюзи сделала это без умысла… Или с умыслом?
В семь часов этого же вечера Пэтти позвонила своей матери во Флориду.
– Мам, как сердце? – всегда спрашивала Пэтти, хотя после операции прошло уже два года.
– Отлично, все отлично. Я только примеряла новый ковбойский костюм. Он тебе понравится. Держу пари, что ты никогда бы не подумала, что я буду капитаном болельщиков. Завтра «Сильвер-Сити» играет с клубом из Сарасоты.
Пэтти расплакалась. В голосе матери почувствовались зловещие нотки.
– Что он натворил теперь?
Пэтти выбрала рукой из волос кукурузные хлопья и зарыдала:
– Я больше не могу.
– Я знала это! Прошлой ночью мне приснился сон, что тебя засосало в какую-то черную дыру. Доктор Манхейм говорит…
Пэтти взвизгнула:
– Я не хочу слышать об этом твоем юнговском недоумке!
– Ты не должна так разговаривать со своей матерью. К тому же он последователь не Юнга, а Фрейда. Мне хотелось, чтобы ты, дорогая, попробовала обратиться к психоаналитику.
– Мне не нужен психиатр. Стефен – это реальная проблема. Как ты смеешь обсуждать меня с доктором Манхеймом!
– Я опасалась, что ты начнешь походить на папину тетю Эллу.
– Мам, она же старуха, а мне всего тридцать три. – Пэтти стряхнула молоко со своего рукава. – Проблема в том, что мой ребенок – инвалид, это, естественно, постоянно угнетает меня, и мне поэтому нужно небольшое словесное утешение.
– Дорогая, посочувствовать нетрудно, но ты же знаешь, что утешение не приносит реальной пользы. Стефен нормален настолько, чтобы водить тебя за нос.
– Как ты можешь говорить так о ребенке, который обречен провести всю свою жизнь в инвалидной коляске?
– Где Стефен ни проведет ее, он не идиот. Вспомни, какой высокий у него коэффициент умственного развития. Когда он в гневе начинает бросаться, он точно знает, что делает. Он вымещает свой гнев на тебе, потому что никто другой не станет мириться с его выходками. Дорогая, Стефен точно знает, как тобой манипулировать, а, поскольку ты чувствуешь свою вину, ты позволяешь ему делать все, что он хочет. Пэтти, ты делаешь из него и эмоционального калеку. Он должен учиться рассчитывать, где можно, на себя, иначе он всегда будет плохим ребенком.
– Не будет!
– Нет, будет. Он вырастет иждивенцем, озлобленным и мстительным. Прости, что я говорю это, но твой ребенок не видит в своей жизни ни цели, ни смысла. Ему просто жалко себя, поэтому он или злорадствует или играет на сочувствии.
Пэтти опять зарыдала.
– Пэтти, хочешь, я оплачу тебе визит к врачу?
– Нет!
– Дорогая, я говорю это только потому, что я – твоя мать и хочу помочь тебе. Ты приносишь себя в бессмысленную жертву и несправедлива ни к себе, ни к Чарли, ни к Стефену.
– Я сама это выбрала для себя.
Пэтти услышала за спиной грохот разбившегося фарфора и торопливо сказала:
– Мама, мне нужно идти. Я позвоню тебе завтра в то же время, чтобы узнать, как сыграл ваш «Сильвер-Сити».
Пока она неслась в комнату Стефена, раздался пронзительный крик. Эта комната была когда-то их гостиной, но сейчас она была переделана в детскую, и в ней стояла специальная кровать Стефена.
В луже воды посреди ярко-желтого линолеума стояла их экономка Джуди; вокруг нее валялись лиловые и белые хризантемы.
Сидевший в коляске Стефен вопил:
– Она ударила меня! Джуди ударила меня!
Пэтти знала прекрасно, что, как всегда, это была неправда. Джуди была единственным человеком, который мог обращаться со Стефеном, но она не позволяла Стефену манипулировать собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115