Ему, видимо, хотелось скорее разрушить отчужденность, которая была между ними, ставшими за эти годы далекими друг другу.
— Город за последние годы вырос вдвое, — сказал он,
И действительно, город разросся. Рядом с домом тетки Рахиль видна была новая крыша, а напротив высилась постройка на каменном фундаменте. Такие здания для пограничных поселений были чем-то неслыханным. Над дверью на длинном железном кронштейне было укреплено изображение скачущей лошади.
— Это заезжий двор Дункерса. Лошадь — реклама, зазывающая приезжих. Здесь всегда останавливаются фургоны, едущие на форт Питт.
Но между домами Дункерса и тетки Рахиль, однако, все еще проходила старая, грязная не мощеная улица с ее глубокими колеями. После каждого дождя она превращалась в озеро. На маленьких окнах дома тетки, как и прежде, висели тяжелые деревянные ставни, которые она по привычке закрывала на ночь.
Тетка встретила вернувшегося в родной дом юношу радостными криками, обнимала его и проливала потоки слез.
— Мой бедный Георг! Мой бедный Георг! — всхлипывала она.
Синяя Птица снова услышал свое забытое имя. Неужели он и есть этот Георг? Да, его же все здесь так называют!
Георга — Синюю Птицу посадили на табурет. Хотя он уже отвык от такого высокого сиденья и оно ему было очень неудобно, тетку это не беспокоило. Она не обращала внимания на его индейский наряд. Увидев племянника, она просияла от счастья.
— Ты так похож на свою мать! Нет, нет, лицом ты вылитая мать, — уж который раз повторяла она, возясь со сковородкой и поджаривая сало.
Юноша чувствовал, что старая тетя искренне его любит, но все же ел с трудом. Да и на вкус все здесь было иным, чем в доме Черепах. На глазах навертывались слезы.
Как только Эндрю встал из-за стола, поднялся и Георг — Синяя Птица. — Ты должен как можно скорее навестить меня еще раз и обо всем, обо всем рассказать! — просила его тетя. И Георг — Синяя Птица обещал.
— Мы должны спешить, потому что продали лошадей и купили волов. При корчевке леса волы тянут лучше, — объяснил Эндрю уже на улице.
Дорога за это время не изменилась. Сначала они ехали между прибрежными кустарниками и вспаханными полями Бэдфорда по берегу Юниаты, потом через лес, где в глубоких колеях темнела затхлая вода. По лесу проходила заросшая ежевикой широкая просека, где хлопотали стайки дроздов. Дорога стала уже, напоминая длинный зеленый тоннель, так как ветки с обеих сторон почти сплетались над головой. Но, наконец, лес снова расступился.
Георг шел позади брата.
Глубокая колея, пересекая луг, вела мимо дома Ростэра, через маисовое поле и ручей к опушке леса и вновь исчезала в зеленой чаще. Когда они вышли из леса и увидели дом, юноша замер. Как из неизмеримо глубокого колодца, всплывали воспоминания, тут же воплощаясь во все, что появлялось перед его глазами. По-прежнему со стороны ската крыши рос тополь, а вот огромного бука, места суматошной возни желтых воробьев, не стало.
— Бук высушивает землю, и поэтому я срубил его, — объяснил Эндрю.
Георг подумал о буках поселка Плодородная Земля. «Бук спасает от молнии», — всегда говорила мать — Лучистое Полуденное Солнце — и после каждой грозы привязывала на ветку бука пачку табака в знак благодарности дереву. Необъяснимой печалью повеяло на юношу от пустого места, где раньше простиралась крона этого хранителя дома, на которую он не раз забирался.
Эндрю снова начал рассказывать. — Старую бревенчатую хижину я снес. В новом доме три комнаты. Рядом с домом под длинной крышей — хлев и сеновал. Посмотри только! — Эндрю показал на постройки и большой участок вокруг нового дома. — За всю прошлую зиму мы вырубили лес по крайней мере на пяти акрах. Несколько дней назад мы снова начали вырубку, и ты вовремя приехал к нам на помощь. — При этом он пристальным взглядом осмотрел брата с явным одобрением. — Такой взрослый сильный юноша, как ты, может быть хорошим помощником.
По другую сторону пустого поля Георг — Синяя Птица увидел высокую гору поваленных лесных великанов. Перед этой горой ветер намел цветистый ковер осенних листьев. Казалось, что поваленные стволы лежат на пурпурном покрывале. Но юноша не мог долго предаваться размышлениям. У забора сада его ожидали две, не по годам вытянувшиеся девушки и долговязый тощий мальчик. Они холодно приветствовали друг друга. Лишь постепенно завязался разговор. Его начали сестры. Они посмеялись над странным произношением брата, над его чубом на макушке, над индейской одеждой.
— А что это за штука? — спросила одна из них, ухватившись за ожерелье из когтей медведя. — С этими когтями тебе нельзя здесь показываться.
Георг — Синяя Птица пробовал объяснять, но сестры даже не обратили внимания на его слова.
— Ты выглядишь как настоящий дикарь. Тебе надо скорее переодеться. — Они притащили старые брюки и пиджак Эндрю и не успокоились пока он не влез в поношенные одежды брата. Его чуб был тут же обрезан.
Вопросы так и сыпались на возвратившегося. Сестры и братья, казалось, и не ожидали ответов. Им так хотелось узнать как можно больше нового, что Георг едва успевал открыть рот, как его перебивали. Торопливые и бессвязные вопросы только смущали юношу. В доме Черепах никогда не перебивали. Каждый заканчивал свою речь, и только тогда мог заговорить другой.
Георг — Синяя Птица начал рассказывать о Бобровой реке, о своих новых родителях, о Малии и Диком Козленке. Рассказ оживил его, но сестры беспрестанно перебивали, а это очень мешало сосредоточиться.
Наконец Эндрю закончил мучительную беседу.
— Ну, ты должен быть доволен, что вырвался от этого сброда индейцев! Утром мы начнем корчевать два новых акра. Юноша взглянул на брата. То, что тот прервал его рассказ, да и презрительный тон, которым это было сделано, глубоко оскорбили его. И вечером, засыпая в постели под своей накидкой, он не мог сдержать горьких слез обиды и щемящей тоски по «родине».
На следующее утро он был поднят спозаранку.
— Мы должны торопиться, иначе ничего не сделаем.
Еще полусонный, юноша последовал за братом к опушке леса. Он не обращал внимания на чужого мужчину, которого брат нанял в помощники; от многодневного перехода ломило все суставы.
Втроем они принялись за работу. Передняя линия деревьев, возвышавшаяся точно ряд колонн, была уже подрублена на высоте половины человеческого роста.
Глубокие зарубки белели на темных стволах деревьев.
— Сегодня мы срубим вот этот ствол, да так, чтобы, падая, он повалил весь ряд, — сказал Эндрю и указал на огромный бук, который не могли бы охватить и трое взрослых
Вскоре застучали в такт топоры. Но Георг не смог долго выдержать. Он не был приучен к такой тяжелой работе. Рубка тонких сухих веток для очага в поселке Плодородная Земля была детской игрой по сравнению с рубкой живого, упругого дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Город за последние годы вырос вдвое, — сказал он,
И действительно, город разросся. Рядом с домом тетки Рахиль видна была новая крыша, а напротив высилась постройка на каменном фундаменте. Такие здания для пограничных поселений были чем-то неслыханным. Над дверью на длинном железном кронштейне было укреплено изображение скачущей лошади.
— Это заезжий двор Дункерса. Лошадь — реклама, зазывающая приезжих. Здесь всегда останавливаются фургоны, едущие на форт Питт.
Но между домами Дункерса и тетки Рахиль, однако, все еще проходила старая, грязная не мощеная улица с ее глубокими колеями. После каждого дождя она превращалась в озеро. На маленьких окнах дома тетки, как и прежде, висели тяжелые деревянные ставни, которые она по привычке закрывала на ночь.
Тетка встретила вернувшегося в родной дом юношу радостными криками, обнимала его и проливала потоки слез.
— Мой бедный Георг! Мой бедный Георг! — всхлипывала она.
Синяя Птица снова услышал свое забытое имя. Неужели он и есть этот Георг? Да, его же все здесь так называют!
Георга — Синюю Птицу посадили на табурет. Хотя он уже отвык от такого высокого сиденья и оно ему было очень неудобно, тетку это не беспокоило. Она не обращала внимания на его индейский наряд. Увидев племянника, она просияла от счастья.
— Ты так похож на свою мать! Нет, нет, лицом ты вылитая мать, — уж который раз повторяла она, возясь со сковородкой и поджаривая сало.
Юноша чувствовал, что старая тетя искренне его любит, но все же ел с трудом. Да и на вкус все здесь было иным, чем в доме Черепах. На глазах навертывались слезы.
Как только Эндрю встал из-за стола, поднялся и Георг — Синяя Птица. — Ты должен как можно скорее навестить меня еще раз и обо всем, обо всем рассказать! — просила его тетя. И Георг — Синяя Птица обещал.
— Мы должны спешить, потому что продали лошадей и купили волов. При корчевке леса волы тянут лучше, — объяснил Эндрю уже на улице.
Дорога за это время не изменилась. Сначала они ехали между прибрежными кустарниками и вспаханными полями Бэдфорда по берегу Юниаты, потом через лес, где в глубоких колеях темнела затхлая вода. По лесу проходила заросшая ежевикой широкая просека, где хлопотали стайки дроздов. Дорога стала уже, напоминая длинный зеленый тоннель, так как ветки с обеих сторон почти сплетались над головой. Но, наконец, лес снова расступился.
Георг шел позади брата.
Глубокая колея, пересекая луг, вела мимо дома Ростэра, через маисовое поле и ручей к опушке леса и вновь исчезала в зеленой чаще. Когда они вышли из леса и увидели дом, юноша замер. Как из неизмеримо глубокого колодца, всплывали воспоминания, тут же воплощаясь во все, что появлялось перед его глазами. По-прежнему со стороны ската крыши рос тополь, а вот огромного бука, места суматошной возни желтых воробьев, не стало.
— Бук высушивает землю, и поэтому я срубил его, — объяснил Эндрю.
Георг подумал о буках поселка Плодородная Земля. «Бук спасает от молнии», — всегда говорила мать — Лучистое Полуденное Солнце — и после каждой грозы привязывала на ветку бука пачку табака в знак благодарности дереву. Необъяснимой печалью повеяло на юношу от пустого места, где раньше простиралась крона этого хранителя дома, на которую он не раз забирался.
Эндрю снова начал рассказывать. — Старую бревенчатую хижину я снес. В новом доме три комнаты. Рядом с домом под длинной крышей — хлев и сеновал. Посмотри только! — Эндрю показал на постройки и большой участок вокруг нового дома. — За всю прошлую зиму мы вырубили лес по крайней мере на пяти акрах. Несколько дней назад мы снова начали вырубку, и ты вовремя приехал к нам на помощь. — При этом он пристальным взглядом осмотрел брата с явным одобрением. — Такой взрослый сильный юноша, как ты, может быть хорошим помощником.
По другую сторону пустого поля Георг — Синяя Птица увидел высокую гору поваленных лесных великанов. Перед этой горой ветер намел цветистый ковер осенних листьев. Казалось, что поваленные стволы лежат на пурпурном покрывале. Но юноша не мог долго предаваться размышлениям. У забора сада его ожидали две, не по годам вытянувшиеся девушки и долговязый тощий мальчик. Они холодно приветствовали друг друга. Лишь постепенно завязался разговор. Его начали сестры. Они посмеялись над странным произношением брата, над его чубом на макушке, над индейской одеждой.
— А что это за штука? — спросила одна из них, ухватившись за ожерелье из когтей медведя. — С этими когтями тебе нельзя здесь показываться.
Георг — Синяя Птица пробовал объяснять, но сестры даже не обратили внимания на его слова.
— Ты выглядишь как настоящий дикарь. Тебе надо скорее переодеться. — Они притащили старые брюки и пиджак Эндрю и не успокоились пока он не влез в поношенные одежды брата. Его чуб был тут же обрезан.
Вопросы так и сыпались на возвратившегося. Сестры и братья, казалось, и не ожидали ответов. Им так хотелось узнать как можно больше нового, что Георг едва успевал открыть рот, как его перебивали. Торопливые и бессвязные вопросы только смущали юношу. В доме Черепах никогда не перебивали. Каждый заканчивал свою речь, и только тогда мог заговорить другой.
Георг — Синяя Птица начал рассказывать о Бобровой реке, о своих новых родителях, о Малии и Диком Козленке. Рассказ оживил его, но сестры беспрестанно перебивали, а это очень мешало сосредоточиться.
Наконец Эндрю закончил мучительную беседу.
— Ну, ты должен быть доволен, что вырвался от этого сброда индейцев! Утром мы начнем корчевать два новых акра. Юноша взглянул на брата. То, что тот прервал его рассказ, да и презрительный тон, которым это было сделано, глубоко оскорбили его. И вечером, засыпая в постели под своей накидкой, он не мог сдержать горьких слез обиды и щемящей тоски по «родине».
На следующее утро он был поднят спозаранку.
— Мы должны торопиться, иначе ничего не сделаем.
Еще полусонный, юноша последовал за братом к опушке леса. Он не обращал внимания на чужого мужчину, которого брат нанял в помощники; от многодневного перехода ломило все суставы.
Втроем они принялись за работу. Передняя линия деревьев, возвышавшаяся точно ряд колонн, была уже подрублена на высоте половины человеческого роста.
Глубокие зарубки белели на темных стволах деревьев.
— Сегодня мы срубим вот этот ствол, да так, чтобы, падая, он повалил весь ряд, — сказал Эндрю и указал на огромный бук, который не могли бы охватить и трое взрослых
Вскоре застучали в такт топоры. Но Георг не смог долго выдержать. Он не был приучен к такой тяжелой работе. Рубка тонких сухих веток для очага в поселке Плодородная Земля была детской игрой по сравнению с рубкой живого, упругого дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55