Если Луи закрывает на это глаза, то, пожалуй, неплохо открыть их Габриелю.
Одиль склонилась над кроваткой Феликса, вдохнула запах кислого молока, одеколона, детского крема, мягко поднялась со стула и исчезла в тени коридора. С лестницы она услышала два мужских голоса. Оказывается, Луи вернулся — она этого не знала — и что-то там обсуждал в присутствии весьма внимательно слушавших его Розы и Ги, который наверняка еще не закончил школьное сочинение. Никто не имеет права так привыкнуть к плохому, чтобы даже не замечать, что все эти разговоры для чьих-то ушей неприемлемы. Когда Одиль, тихо скользя в своих мягких «нянечкиных» туфлях, появилась в дверях, Луи ставил на стол кружку с пенящимся пивом.
— Конечно, — небрежно сказал он, слово речь шла о партии в бильярд, — Алина сдается.
Он чуствовал себя по-домашнему в просторном свитере, казалось, был доволен всем на свете. Нечего и сомневаться, что Алина, уступив противнику, все равно истерзает его своими притязаниями!
— На этот раз вам помогли Агата и Леон, — сказал Габриель. — Им уже опротивела одна домашняя лапша из-за всех этих судебных издержек и гонораров. Они заставили мать пойти на попятный. Конечно, при некоторых условиях…
— Что за условия? — спросила Одиль. — Мне думается, мадам Ребюсто не в таком положении, чтобы ставить какие-то условия.
— И я так думаю, — сказал Луи. — Алина понимает, что в иске ей бы отказали. Она из тех, кому нужен крепкий удар, чтобы научиться держать себя в узде.
Одиль, все еще продолжавшая стоять, наклонилась к Розе.
— Доброй ночи! — сказала она, целуя ее. — Пока, Ги! Тебе также пора идти к себе — наверно, еще много уроков осталось.
Габриелю явно понравился этот невысказанный укор, он тоже кивнул детям и, когда они удалились, продолжил разговор.
— А ты думаешь о расходах? Кто будет их оплачивать? Да все ты же, косвенным путем, через пособия. Тебе действительно хочется ожесточать Алину? В ком засядет вирус сутяжничества, того уж он не скоро отпустит. Апелляция, кассация, одно за другим — ты не перестанешь вытаскивать чековую книжку. А зачем, я тебя спрашиваю, — ведь Алина согласна на переговоры, но ей хочется немного себя обелить.
— То есть? — спросила Одиль.
Луи неприязненно посмотрел на нее. Ей-то какое дело?
— Ты заберешь жалобу, — сказал Габриель. — Алина откажется от апелляции, и весь процесс будет сведен на нет. Затем вы предоставите свободу старшим, не будете их вынуждать к встречам, а следовательно, постоянно считать их виноватыми.
— А Розу, значит, можно будет винить, — сказал Луи.
— Подпишите соглашение, предусматривающее, что ваши дети по достижении восемнадцати лет от этого обязательства освобождаются и что в ожидании этого времени Алина уже сейчас освобождает Розу от посещений. Но на Ги это не распространяется, так как он действительно слишком юн, чтобы решить этот вопрос без воли родителей. У тебя, Луи, есть возможность ликвидировать главные пункты вашего спора — сделай это. Я не говорю, что отныне вы будете избегать даже булавочных уколов. Но хотя бы спрячьте ножи.
— Я бы хотел сначала выяснить мнения адвокатов, — сказал Луи.
Одиль подошла к Габриелю, и было заметно, что она слушает его с явной симпатией.
— Сначала реши сам! — сказал Габриель. — Знаешь, есть врачи, высказывающиеся против аборта, чтобы не потерять гонорар за роды. Есть и адвокаты, намеренно подстрекающие своих клиентов. Может быть, это не относится ни к Гранса, ни к мадам Гренд. Один из них соглашается, считая, что будет разумно, другая дает согласие, так как иного выхода нет. Что касается привлеченного мэтра Флокосте, то я его немного охладил сообщением, что у Алины больше нет ни сантима.
— Ты с ним общался? — спросит Луи. — Даже не предупредив меня об этом?
— Да, я взял это на свою ответственность, рискуя вызвать твое неодобрение. Бывают случаи, когда надо оказывать услуги друзьям, даже учитывая их возможное недовольство.
Тишина. Луи раздраженно посмотрел на Габриеля. А Одиль прошептала:
— Извините, что я раньше о вас плохо думала, Габриель. — И тут же повернулась к нахмуренному супругу. — Ты извини, что я вмешиваюсь в то, что ты привык считать своим делом, раз оно касается твоей старой семьи. Самое неприятное, что твое прошлое отравляет настоящее, и после долгого молчания я хочу со всей откровенностью сказать: я потеряла терпение. Было время, когда я полностью оправдывала тебя. Ты оставил жену, ты пытался пощадить ее, чтобы хоть как-то смягчить удар. Но Алина без конца тебе досаждала, ей удалось вовлечь тебя в судебные тяжбы, началась атака за атакой, и все превратилось в состязание, кто кого превзойдет в подлости. Без конца ты бросал и деньги на ветер, но не это самое страшное. В таком удушливом воздухе задыхаются твои дети, будет задыхаться и мой мальчик, когда начнет что-то соображать, и я этого не хочу. Остановись, Сиуль, остановись.
Тишина. Одиль протянула руку, чтобы взять сковородку.
— Так!.. — произнес оторопевший Луи.
— Я хочу повторить вам то, что вы только что мне сказали, Одиль! — шепнул Габриель.
Но Одиль уже разбивала яйца, чтобы накормить запоздавшего Луи, и молча стояла у плиты. Луи заметил, что она украдкой вытерла глаза.
— Моя жена решила вопрос, — сказал он сдавленным волнения голосом.
17 мая 1969
Если вы слишком много внимания уделяете одному из детей, то другие от вас ускользают — но не бросайтесь за ними, иначе те, от кого вы отвернетесь, этим воспользуются. Наверно, удел матерей — ничего не замечать, ни в чем не разобраться вовремя. В эту субботу, завернув за угол, Алина неожиданно сделала открытие. Перед мебельным магазином в вечернем сумраке, ярко освещенная оранжевым светом неоновых ламп, стояла Агата и указывала пальцем на полированный диван-кровать со всякими искусно вмонтированными выдвижными приспособлениями. И показывала она на него какому-то господину. На этот раз — что существенно — мужчине, а не мальчишке. После Марка, который у них давно уже не появлялся, а если как следует вспомнить, то и вовсе перестал бывать, Алина встречала у себя в гостиной немало других юнцов, пожалуй, не меньше десятка. Такое количество не давало оснований для беспокойства, и особенно успокаивала их непринужденность, свойственная молодым веселым зверятам, которые потрутся ласково, а потом куда-то сбегут, совершив неизбежное, то, с чем ныне мирится заботливая мать, чтобы не допустить своих детей до слишком опасной связи.
Но тут стоит высокий мужчина ростом не меньше ста восьмидесяти сантиметров, с могучим торсом, на нем хорошо пригнанный пиджак с плотно прилегающим к воротнику галстуком, аккуратные брюки со складкой, падающие на отлично вычищенные туфли; у него квадратный подбородок, от тщательного бритья щеки отливают синевой, его волосатая рука охватила плечи девушки — все это такое уверенное, такое мужское.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Одиль склонилась над кроваткой Феликса, вдохнула запах кислого молока, одеколона, детского крема, мягко поднялась со стула и исчезла в тени коридора. С лестницы она услышала два мужских голоса. Оказывается, Луи вернулся — она этого не знала — и что-то там обсуждал в присутствии весьма внимательно слушавших его Розы и Ги, который наверняка еще не закончил школьное сочинение. Никто не имеет права так привыкнуть к плохому, чтобы даже не замечать, что все эти разговоры для чьих-то ушей неприемлемы. Когда Одиль, тихо скользя в своих мягких «нянечкиных» туфлях, появилась в дверях, Луи ставил на стол кружку с пенящимся пивом.
— Конечно, — небрежно сказал он, слово речь шла о партии в бильярд, — Алина сдается.
Он чуствовал себя по-домашнему в просторном свитере, казалось, был доволен всем на свете. Нечего и сомневаться, что Алина, уступив противнику, все равно истерзает его своими притязаниями!
— На этот раз вам помогли Агата и Леон, — сказал Габриель. — Им уже опротивела одна домашняя лапша из-за всех этих судебных издержек и гонораров. Они заставили мать пойти на попятный. Конечно, при некоторых условиях…
— Что за условия? — спросила Одиль. — Мне думается, мадам Ребюсто не в таком положении, чтобы ставить какие-то условия.
— И я так думаю, — сказал Луи. — Алина понимает, что в иске ей бы отказали. Она из тех, кому нужен крепкий удар, чтобы научиться держать себя в узде.
Одиль, все еще продолжавшая стоять, наклонилась к Розе.
— Доброй ночи! — сказала она, целуя ее. — Пока, Ги! Тебе также пора идти к себе — наверно, еще много уроков осталось.
Габриелю явно понравился этот невысказанный укор, он тоже кивнул детям и, когда они удалились, продолжил разговор.
— А ты думаешь о расходах? Кто будет их оплачивать? Да все ты же, косвенным путем, через пособия. Тебе действительно хочется ожесточать Алину? В ком засядет вирус сутяжничества, того уж он не скоро отпустит. Апелляция, кассация, одно за другим — ты не перестанешь вытаскивать чековую книжку. А зачем, я тебя спрашиваю, — ведь Алина согласна на переговоры, но ей хочется немного себя обелить.
— То есть? — спросила Одиль.
Луи неприязненно посмотрел на нее. Ей-то какое дело?
— Ты заберешь жалобу, — сказал Габриель. — Алина откажется от апелляции, и весь процесс будет сведен на нет. Затем вы предоставите свободу старшим, не будете их вынуждать к встречам, а следовательно, постоянно считать их виноватыми.
— А Розу, значит, можно будет винить, — сказал Луи.
— Подпишите соглашение, предусматривающее, что ваши дети по достижении восемнадцати лет от этого обязательства освобождаются и что в ожидании этого времени Алина уже сейчас освобождает Розу от посещений. Но на Ги это не распространяется, так как он действительно слишком юн, чтобы решить этот вопрос без воли родителей. У тебя, Луи, есть возможность ликвидировать главные пункты вашего спора — сделай это. Я не говорю, что отныне вы будете избегать даже булавочных уколов. Но хотя бы спрячьте ножи.
— Я бы хотел сначала выяснить мнения адвокатов, — сказал Луи.
Одиль подошла к Габриелю, и было заметно, что она слушает его с явной симпатией.
— Сначала реши сам! — сказал Габриель. — Знаешь, есть врачи, высказывающиеся против аборта, чтобы не потерять гонорар за роды. Есть и адвокаты, намеренно подстрекающие своих клиентов. Может быть, это не относится ни к Гранса, ни к мадам Гренд. Один из них соглашается, считая, что будет разумно, другая дает согласие, так как иного выхода нет. Что касается привлеченного мэтра Флокосте, то я его немного охладил сообщением, что у Алины больше нет ни сантима.
— Ты с ним общался? — спросит Луи. — Даже не предупредив меня об этом?
— Да, я взял это на свою ответственность, рискуя вызвать твое неодобрение. Бывают случаи, когда надо оказывать услуги друзьям, даже учитывая их возможное недовольство.
Тишина. Луи раздраженно посмотрел на Габриеля. А Одиль прошептала:
— Извините, что я раньше о вас плохо думала, Габриель. — И тут же повернулась к нахмуренному супругу. — Ты извини, что я вмешиваюсь в то, что ты привык считать своим делом, раз оно касается твоей старой семьи. Самое неприятное, что твое прошлое отравляет настоящее, и после долгого молчания я хочу со всей откровенностью сказать: я потеряла терпение. Было время, когда я полностью оправдывала тебя. Ты оставил жену, ты пытался пощадить ее, чтобы хоть как-то смягчить удар. Но Алина без конца тебе досаждала, ей удалось вовлечь тебя в судебные тяжбы, началась атака за атакой, и все превратилось в состязание, кто кого превзойдет в подлости. Без конца ты бросал и деньги на ветер, но не это самое страшное. В таком удушливом воздухе задыхаются твои дети, будет задыхаться и мой мальчик, когда начнет что-то соображать, и я этого не хочу. Остановись, Сиуль, остановись.
Тишина. Одиль протянула руку, чтобы взять сковородку.
— Так!.. — произнес оторопевший Луи.
— Я хочу повторить вам то, что вы только что мне сказали, Одиль! — шепнул Габриель.
Но Одиль уже разбивала яйца, чтобы накормить запоздавшего Луи, и молча стояла у плиты. Луи заметил, что она украдкой вытерла глаза.
— Моя жена решила вопрос, — сказал он сдавленным волнения голосом.
17 мая 1969
Если вы слишком много внимания уделяете одному из детей, то другие от вас ускользают — но не бросайтесь за ними, иначе те, от кого вы отвернетесь, этим воспользуются. Наверно, удел матерей — ничего не замечать, ни в чем не разобраться вовремя. В эту субботу, завернув за угол, Алина неожиданно сделала открытие. Перед мебельным магазином в вечернем сумраке, ярко освещенная оранжевым светом неоновых ламп, стояла Агата и указывала пальцем на полированный диван-кровать со всякими искусно вмонтированными выдвижными приспособлениями. И показывала она на него какому-то господину. На этот раз — что существенно — мужчине, а не мальчишке. После Марка, который у них давно уже не появлялся, а если как следует вспомнить, то и вовсе перестал бывать, Алина встречала у себя в гостиной немало других юнцов, пожалуй, не меньше десятка. Такое количество не давало оснований для беспокойства, и особенно успокаивала их непринужденность, свойственная молодым веселым зверятам, которые потрутся ласково, а потом куда-то сбегут, совершив неизбежное, то, с чем ныне мирится заботливая мать, чтобы не допустить своих детей до слишком опасной связи.
Но тут стоит высокий мужчина ростом не меньше ста восьмидесяти сантиметров, с могучим торсом, на нем хорошо пригнанный пиджак с плотно прилегающим к воротнику галстуком, аккуратные брюки со складкой, падающие на отлично вычищенные туфли; у него квадратный подбородок, от тщательного бритья щеки отливают синевой, его волосатая рука охватила плечи девушки — все это такое уверенное, такое мужское.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75