Он посетовал на неудобства пребывания во дворце на вершине горы, вдали от людей и дел. Такое пристало разве монархам, которые, бывает, отгораживаются от подданных стенами замков. «Впрочем, сеньоры, – прибавил он с улыбкой, – если вам так понравилось там, то мои покои в Альгамбре к вашим услугам».
Обычный и неизбежный акт вежливости испанца: он сообщает вам, что его дом все равно что ваш. «Esta casa es siempre а la disposicion de Vm» («Дом сей к услугам вашей милости»). Если вам что-нибудь понравилось, вам это тут же предлагают. Вы, однако ж, должны быть столь же хорошо воспитаны и отклонить предложение, так что мы лишь поклонились коменданту, предложившему нам царские покои. И ошиблись. Комендант не шутил. «Комнаты там пустые, необставленные, – сказал он, – но следит за дворцом тетка Антония, может, она вас как-нибудь устроит. Если вы с нею договоритесь и удовольствуетесь скудным царским провиантом, то, пожалуйста, дворец царя Чико к вашим услугам».
Мы поверили коменданту на слово и поспешили вверх по Калье де лос Гомерес, сквозь великие Врата Правосудия – договариваться с мадам Антонией, в сомнении, не сон ли это, и опасаясь, что мудрую хранительницу крепости не так-то легко покорить. Правда, у нас был один друг в гарнизоне: ясноглазая малышка Долорес, чьею поддержкой мы заручились с самого начала; и когда мы вернулись во дворец, она озарила нас радостной улыбкой.
Все прошло как по маслу. У тетки Антонии нашлась кой-какая мебель – самая простая. Мы заверили ее, что можем спать и на полу. Она согласилась нам готовить – но без затей, а чего же лучше. Ее племянница Долорес будет нам прислуживать; тут уж мы подкинули шляпы и ударили по рукам.
На следующее утро мы переехали во дворец – и вряд ли когда государи делили трон в таком согласии. День за днем прошли как сон, и мой сотоварищ, вызванный в Мадрид по делам службы, вынужден был отречься от престола, оставив меня безраздельным владыкою царства теней. А я, привыкший наудачу шататься по свету и застревать в уютных уголках, перестал и следить, как мчались дни, словно привороженный к древней чародейной крепости. Читателю своему я всегда был другом и в знак сугубого доверия готов поделиться с ним мечтаниями и открытиями этих пленительных месяцев. И если мне удастся поразить его воображение волшебной прелестью замка, то он, верно, не пожалеет, что провел со мною лето в чудесных чертогах Альгамбры.
Прежде всего надо как-то описать свое жизнеустройство, для обитателя царского дворца более чем скромное, зато и не столь подверженное превратностям судьбы, как роскошь моих царственных предшественников.
Я квартируюсь в комендантской части дворца и занимаю несколько парадных комнат окнами на широкую эспланаду под названием la plaza de los algibes (Водоемная Площадь); здесь все обставлено по-нынешнему, но в дальнем от моей спальни конце – проход в комнатушки полумавританские, полуиспанские – владения ch?telaine Доньи Антонии и ее семейства. Содержать дворец в порядке – не шутка, и почтенной даме предоставлены все доходы от посетителей и все, что дает сад; разве что иногда приходится слать фрукты и цветы коменданту. Живут с нею племянник и племянница, дети двух ее братьев. Племянник Мануэль Молина – надежный, по-испански степенный парень. Он отслужил в армии, на родине и в Вест-Индии, а теперь учится врачевать в расчете на должность крепостного лекаря и заработок не меньше ста сорока долларов в год. О племяннице, пухленькой черноглазой Долорес, речь уже шла: говорят, что она наследует теткино достояние, несколько дворцовых комнатушек – они хоть вида не имеют, но, как по секрету сообщил мне Матео Хименес, приносят доходу едва ли не сто пятьдесят долларов, так что в глазах затрепанного сына Альгамбры она прямо-таки богатая наследница. Тот же наблюдатель удостоверил меня, что рассудительный Мануэль чинно ухаживает за своей ясноглазой кузиной и они вполне готовы соединить руки и судьбы; не хватает только его докторского диплома и папского разрешения на брак между чересчур близкими родственниками.
Любезная Донья Антония всеобязательно кормит меня и за мной ухаживает; я человек неприхотливый и полагаю, что устроился как нельзя лучше, а веселая малышка Долорес прибирает у меня и прислуживает за едой. Есть еще длинный заика, желтоволосый парень по имени Пепе: он помогает по саду и рад бы послужить камердинером, но тут его предвосхитил Матео Хименес, «дитя Альгамбры». Этот расторопный и услужливый малый так или иначе ухитрился остаться при мне с тех пор, как мы его повстречали у ворот крепости; ему удалось присоседиться ко всем моим замыслам, утвердившись в должности лакея, чичероне, проводника, телохранителя и историографа, а мне уж пришлось позаботиться о его гардеробе, чтоб он был на высоте своих назначений; так что он скинул прежнее бурое облачение, как змея старую кожу, и ныне, донельзя довольный, разгуливает по крепости в щегольской андалузской шляпе и куртке, на удивление приятелям. Главный порок честного Матео – излишняя услужливость. Он понимает, что чуть ли не силою нанялся ко мне, что обиход мой – простой и скромный и должность его – чистая синекура; вот и лезет из кожи вон, чтоб хоть как-то пригодиться. Назойливостью своей он прямо-таки допекает меня: выйдешь за порог дворца побродить по крепости, а он уж под боком со своими объяснениями; отправишься на прогулку в ближние горы, и он тут как тут, набивается в телохранители, хотя я сильно подозреваю, что в случае нападения он вряд ли будет дерзок на руку, а скорее легок на ногу. Временами, впрочем, он презабавный спутник: бесхитростный и добродушный до крайности, словоохотливый, что твой деревенский цирюльник, знает все местные и окрестные толки и особенно гордится тем, что о каждой башне, обо всех воротах и закоулках У него наготове самые удивительные истории, которым он дает полную веру.
Он говорит, что слышал их по большей части от своего деда, баснословного портняжки, прожившего чуть не до ста лет и за это время всего дважды покидавшего пределы крепости. И почти сто лет в мастерской у него собирались почтенные говоруны и далеко за полночь толковали о старых временах, о чудесах и кладах. Этот причастный истории портняжка ходил, думал и трудился в стенах Альгамбры: здесь он родился и прожил жизнь, здесь умер и похоронен. К счастью для потомства, здешние сказанья не канули вместе с ним в могилу. Верный Матео еще мальчишкой во все уши слушал рассказы деда и его собеседников за портняжным столом; так и стяжал сведения, которых в книгах нет и которые стоят внимания всякого любознательного путешественника.
Таковы мои приближенные, и спрашивается: кто из властителей до меня, христианских или мусульманских, был окружен такой заботой или царствовал столь же безмятежно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Обычный и неизбежный акт вежливости испанца: он сообщает вам, что его дом все равно что ваш. «Esta casa es siempre а la disposicion de Vm» («Дом сей к услугам вашей милости»). Если вам что-нибудь понравилось, вам это тут же предлагают. Вы, однако ж, должны быть столь же хорошо воспитаны и отклонить предложение, так что мы лишь поклонились коменданту, предложившему нам царские покои. И ошиблись. Комендант не шутил. «Комнаты там пустые, необставленные, – сказал он, – но следит за дворцом тетка Антония, может, она вас как-нибудь устроит. Если вы с нею договоритесь и удовольствуетесь скудным царским провиантом, то, пожалуйста, дворец царя Чико к вашим услугам».
Мы поверили коменданту на слово и поспешили вверх по Калье де лос Гомерес, сквозь великие Врата Правосудия – договариваться с мадам Антонией, в сомнении, не сон ли это, и опасаясь, что мудрую хранительницу крепости не так-то легко покорить. Правда, у нас был один друг в гарнизоне: ясноглазая малышка Долорес, чьею поддержкой мы заручились с самого начала; и когда мы вернулись во дворец, она озарила нас радостной улыбкой.
Все прошло как по маслу. У тетки Антонии нашлась кой-какая мебель – самая простая. Мы заверили ее, что можем спать и на полу. Она согласилась нам готовить – но без затей, а чего же лучше. Ее племянница Долорес будет нам прислуживать; тут уж мы подкинули шляпы и ударили по рукам.
На следующее утро мы переехали во дворец – и вряд ли когда государи делили трон в таком согласии. День за днем прошли как сон, и мой сотоварищ, вызванный в Мадрид по делам службы, вынужден был отречься от престола, оставив меня безраздельным владыкою царства теней. А я, привыкший наудачу шататься по свету и застревать в уютных уголках, перестал и следить, как мчались дни, словно привороженный к древней чародейной крепости. Читателю своему я всегда был другом и в знак сугубого доверия готов поделиться с ним мечтаниями и открытиями этих пленительных месяцев. И если мне удастся поразить его воображение волшебной прелестью замка, то он, верно, не пожалеет, что провел со мною лето в чудесных чертогах Альгамбры.
Прежде всего надо как-то описать свое жизнеустройство, для обитателя царского дворца более чем скромное, зато и не столь подверженное превратностям судьбы, как роскошь моих царственных предшественников.
Я квартируюсь в комендантской части дворца и занимаю несколько парадных комнат окнами на широкую эспланаду под названием la plaza de los algibes (Водоемная Площадь); здесь все обставлено по-нынешнему, но в дальнем от моей спальни конце – проход в комнатушки полумавританские, полуиспанские – владения ch?telaine Доньи Антонии и ее семейства. Содержать дворец в порядке – не шутка, и почтенной даме предоставлены все доходы от посетителей и все, что дает сад; разве что иногда приходится слать фрукты и цветы коменданту. Живут с нею племянник и племянница, дети двух ее братьев. Племянник Мануэль Молина – надежный, по-испански степенный парень. Он отслужил в армии, на родине и в Вест-Индии, а теперь учится врачевать в расчете на должность крепостного лекаря и заработок не меньше ста сорока долларов в год. О племяннице, пухленькой черноглазой Долорес, речь уже шла: говорят, что она наследует теткино достояние, несколько дворцовых комнатушек – они хоть вида не имеют, но, как по секрету сообщил мне Матео Хименес, приносят доходу едва ли не сто пятьдесят долларов, так что в глазах затрепанного сына Альгамбры она прямо-таки богатая наследница. Тот же наблюдатель удостоверил меня, что рассудительный Мануэль чинно ухаживает за своей ясноглазой кузиной и они вполне готовы соединить руки и судьбы; не хватает только его докторского диплома и папского разрешения на брак между чересчур близкими родственниками.
Любезная Донья Антония всеобязательно кормит меня и за мной ухаживает; я человек неприхотливый и полагаю, что устроился как нельзя лучше, а веселая малышка Долорес прибирает у меня и прислуживает за едой. Есть еще длинный заика, желтоволосый парень по имени Пепе: он помогает по саду и рад бы послужить камердинером, но тут его предвосхитил Матео Хименес, «дитя Альгамбры». Этот расторопный и услужливый малый так или иначе ухитрился остаться при мне с тех пор, как мы его повстречали у ворот крепости; ему удалось присоседиться ко всем моим замыслам, утвердившись в должности лакея, чичероне, проводника, телохранителя и историографа, а мне уж пришлось позаботиться о его гардеробе, чтоб он был на высоте своих назначений; так что он скинул прежнее бурое облачение, как змея старую кожу, и ныне, донельзя довольный, разгуливает по крепости в щегольской андалузской шляпе и куртке, на удивление приятелям. Главный порок честного Матео – излишняя услужливость. Он понимает, что чуть ли не силою нанялся ко мне, что обиход мой – простой и скромный и должность его – чистая синекура; вот и лезет из кожи вон, чтоб хоть как-то пригодиться. Назойливостью своей он прямо-таки допекает меня: выйдешь за порог дворца побродить по крепости, а он уж под боком со своими объяснениями; отправишься на прогулку в ближние горы, и он тут как тут, набивается в телохранители, хотя я сильно подозреваю, что в случае нападения он вряд ли будет дерзок на руку, а скорее легок на ногу. Временами, впрочем, он презабавный спутник: бесхитростный и добродушный до крайности, словоохотливый, что твой деревенский цирюльник, знает все местные и окрестные толки и особенно гордится тем, что о каждой башне, обо всех воротах и закоулках У него наготове самые удивительные истории, которым он дает полную веру.
Он говорит, что слышал их по большей части от своего деда, баснословного портняжки, прожившего чуть не до ста лет и за это время всего дважды покидавшего пределы крепости. И почти сто лет в мастерской у него собирались почтенные говоруны и далеко за полночь толковали о старых временах, о чудесах и кладах. Этот причастный истории портняжка ходил, думал и трудился в стенах Альгамбры: здесь он родился и прожил жизнь, здесь умер и похоронен. К счастью для потомства, здешние сказанья не канули вместе с ним в могилу. Верный Матео еще мальчишкой во все уши слушал рассказы деда и его собеседников за портняжным столом; так и стяжал сведения, которых в книгах нет и которые стоят внимания всякого любознательного путешественника.
Таковы мои приближенные, и спрашивается: кто из властителей до меня, христианских или мусульманских, был окружен такой заботой или царствовал столь же безмятежно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85