Так, например, у Пушкина не перенесены «биографии» звездочета и принцессы. В отличие от других простонародных сказок Пушкина, в «Сказке о Золотом Петушке» отсутствует традиционный сказочный герой, отсутствуют чудеса и превращения.
Очевидно, что в легенде Ирвинга Пушкина привлек не «Гарун-аль-Рашидовский стиль». Все мотивировки изменены в сторону приближения к «натуралистичности». Так, например, если у Ирвинга Абен-Габуз засыпает под звуки волшебной лиры, у Пушкина Дадон спит от лени. Междоусобие в горах в легенде мотивируется действием талисмана, в «Сказке о Золотом Петушке» причиной естественного характера – ревностью и т. д. У Пушкина все персонажи снижены… В сказке Ирвинга главные персонажи, король и звездочет, – пародийны. Пушкин же иронизирует толька над царем, образ которого совершенно гротескный».
Для Ирвинга эпоха старого Нью-Йорка – это романтический мир «прекрасных обманов», каким предстает перед писателем-романтиком патриархальная старина. Ирвинг, коренной житель Нью-Йорка, обыгрывает в «Истории» многие старые голландские выражения и словечки, распространенные в Нью-Йорке его времени. Этот языковый местный колорит, который бывает особенно сложно передать в переводе, придает книге Ирвинга оттенок голландской старины.
Романтизация истории заставляет Ирвинга обращаться к фольклору как к одному из элементов далекого прошлого, столь дорогого сердцу писателя. Фольклорное начало в книге живо ощущается в образах людей из народа. За десятилетие до «Рип Ван Винкля» Ирвинг создал такого характерного героя как Дирк Скуйлер, который, несмотря на свою леность и пристрастие к пьянству, – черты, запечатленные позднее в Рипе, – оказывается единственным человеком, проделавшим дальний путь сквозь дикие места от Форт-Кашемира до Нового Амстердама, чтобы сообщить о захвате форта шведами.
Не менее колоритен и другой народный персонаж «Истории» – хвастливый трубач и оруженосец Антони Ван-Корлеар, сопровождавший Питера Твердоголового во всех его воинственных похождениях. Со смертью этого героя, утонувшего вместе со своей медной трубой накануне взятия Нового Амстердама англичанами, кончается власть последнего голландского губернатора Нового Амстердама.
Романтизация «доброго старого голландского времени» с его нравами и обычаями противостоит «вырождающемуся веку», как именует Никербокер свое время. Символом противопоставления «века нынешнего» «веку минувшему» вошел Никербокер в классическую американскую литературу, став, наряду с героями Купера, одним из первых национальных литературных типов.
История Нью-Йорка привлекала к себе внимание не одного Ирвинга. Незадолго до смерти Купер написал книгу о Манхаттане. Типография, где печаталось это произведение, сгорела и рукопись погибла. Сохранилась только вводная часть этой публицистической книги, которая дает представление о социально-критическом замысле писателя.
В 40-е годы, когда «История Нью-Йорка» сама уже стала историей, а в Соединенных Штатах развернулись капиталистические преобразования, в патриархального Никербокера превратился сам Ирвинг, иногда появляющийся на улицах своего родного города. Страна меняла свой облик буквально на глазах. Известный американский литературовед Ван Вик Брукс рисует контрасты той поры, когда капитализм вышел на авансцену американской жизни:
«Нью-Йорк, еще вчера такой добрый и простой, превратился в столицу, город с десятками общественных группировок, которые ничему не удивлялись более. Не удивлялись они и колоритной фигуре Вашингтона Ирвинга, легко и быстро прогуливающейся средь бела дня по Бродвею и как будто вышедшей из столь же далеких времен, как те, когда жил Риге Ван Винкль. Ирвинг часто наезжал в город из своей усадьбы Саннисайд. На нем были старомодные туфли, тогда как все носили сапоги; чисто выбритый, старчески краснощекий, закутанный в тальму, оживленно щебечущий и еще с огоньком в глазах, – такой странный со своими стародавними манерами, – он вызывал чувство невольного уважения со стороны всех, встречавших его. Умное и доброе лицо его, полное и жизнерадостное, напоминало о временах добрых матрон в старых голландских поселениях, привольной жизни в лесах и прериях, воскрешало в памяти ставшее нарицательным имя его героя Никербокера, компании, омнибусы, гостиницы. То был всемирно известный житель Нью-Йорка».
Прошло более полутора столетий со времени появления веселой книги о жизни Нью-Йорка эпохи голландских губернаторов, а ее по-прежнему читают и перечитывают.
Наиболее значительными произведениями, написанными Ирвингом после «Истории Нью-Йорка», были его рассказы («Рип Ван Винкль», «Сонная Лощина» и некоторые другие), а также «История жизни и путешествий Христофора Колумба» (1828).
В период 1820–1832 гг. Ирвинг выпустил четыре сборника рассказов. Из большего количества произведений, вошедших в эти циклы, нас прежде всего интересуют те, в которых получила отображение американская жизнь, как она представлялась писателю из его «европейского далека».
В первом выпуске «Книги эскизов», опубликованном в Нью-Йорке в мае 1819 г. под псевдонимом Джеффри Крейон, был помещен рассказ «Рип Ван Винкль». Это сказка об Америке прошлого, романтическая поэтизация народа и истории США.
Американские биографы Ирвинга с давних пор повторяют, что сюжет «Рип Ван Винкля» Ирвинг «бесстыдно украл из немецкой литературы». Однако, даже воспользовавшись иноземным сюжетом, писатель создал совершенно оригинальное произведение, новый жанр национальной литературы США. Это был первый рассказ, положивший начало американской новеллистике с ее острой сюжетностью, сочетанием комического и серьезного, лаконичностью художественных средств.
Позднее Ирвинг написал до двухсот очерков и рассказов, но из-под его пера не вышло более национального сочинения, чем «Рип Ван Винкль», В этом небольшом рассказе много общего с «Историей Нью-Йорка». Та же никербокеровская традиция романтизации истории в незатейливом анекдоте о простом и добродушном человеке, принадлежавшем к числу потомков тех Ван Винклей, которые с великою славою подвизались в рыцарственные времена Питера Стайвесанта и находились вместе с ним при осаде форта Кристина. Впрочем, как сообщает далее рассказчик, воинственного характера своих предков он не унаследовал.
Автор пускается в обстоятельное описание характера и нрава Рипа, доброго соседа и покорного, забитого мужа. Рип принадлежал к разряду тех счастливых смертных, обладателей легкомысленного и беспечного нрава, которые живут не задумываясь, едят белый или черный хлеб, в зависимости от того, какой легче добыть без труда и забот, и скорее готовы сидеть сложа руки и голодать, чем работать и жить в довольстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Очевидно, что в легенде Ирвинга Пушкина привлек не «Гарун-аль-Рашидовский стиль». Все мотивировки изменены в сторону приближения к «натуралистичности». Так, например, если у Ирвинга Абен-Габуз засыпает под звуки волшебной лиры, у Пушкина Дадон спит от лени. Междоусобие в горах в легенде мотивируется действием талисмана, в «Сказке о Золотом Петушке» причиной естественного характера – ревностью и т. д. У Пушкина все персонажи снижены… В сказке Ирвинга главные персонажи, король и звездочет, – пародийны. Пушкин же иронизирует толька над царем, образ которого совершенно гротескный».
Для Ирвинга эпоха старого Нью-Йорка – это романтический мир «прекрасных обманов», каким предстает перед писателем-романтиком патриархальная старина. Ирвинг, коренной житель Нью-Йорка, обыгрывает в «Истории» многие старые голландские выражения и словечки, распространенные в Нью-Йорке его времени. Этот языковый местный колорит, который бывает особенно сложно передать в переводе, придает книге Ирвинга оттенок голландской старины.
Романтизация истории заставляет Ирвинга обращаться к фольклору как к одному из элементов далекого прошлого, столь дорогого сердцу писателя. Фольклорное начало в книге живо ощущается в образах людей из народа. За десятилетие до «Рип Ван Винкля» Ирвинг создал такого характерного героя как Дирк Скуйлер, который, несмотря на свою леность и пристрастие к пьянству, – черты, запечатленные позднее в Рипе, – оказывается единственным человеком, проделавшим дальний путь сквозь дикие места от Форт-Кашемира до Нового Амстердама, чтобы сообщить о захвате форта шведами.
Не менее колоритен и другой народный персонаж «Истории» – хвастливый трубач и оруженосец Антони Ван-Корлеар, сопровождавший Питера Твердоголового во всех его воинственных похождениях. Со смертью этого героя, утонувшего вместе со своей медной трубой накануне взятия Нового Амстердама англичанами, кончается власть последнего голландского губернатора Нового Амстердама.
Романтизация «доброго старого голландского времени» с его нравами и обычаями противостоит «вырождающемуся веку», как именует Никербокер свое время. Символом противопоставления «века нынешнего» «веку минувшему» вошел Никербокер в классическую американскую литературу, став, наряду с героями Купера, одним из первых национальных литературных типов.
История Нью-Йорка привлекала к себе внимание не одного Ирвинга. Незадолго до смерти Купер написал книгу о Манхаттане. Типография, где печаталось это произведение, сгорела и рукопись погибла. Сохранилась только вводная часть этой публицистической книги, которая дает представление о социально-критическом замысле писателя.
В 40-е годы, когда «История Нью-Йорка» сама уже стала историей, а в Соединенных Штатах развернулись капиталистические преобразования, в патриархального Никербокера превратился сам Ирвинг, иногда появляющийся на улицах своего родного города. Страна меняла свой облик буквально на глазах. Известный американский литературовед Ван Вик Брукс рисует контрасты той поры, когда капитализм вышел на авансцену американской жизни:
«Нью-Йорк, еще вчера такой добрый и простой, превратился в столицу, город с десятками общественных группировок, которые ничему не удивлялись более. Не удивлялись они и колоритной фигуре Вашингтона Ирвинга, легко и быстро прогуливающейся средь бела дня по Бродвею и как будто вышедшей из столь же далеких времен, как те, когда жил Риге Ван Винкль. Ирвинг часто наезжал в город из своей усадьбы Саннисайд. На нем были старомодные туфли, тогда как все носили сапоги; чисто выбритый, старчески краснощекий, закутанный в тальму, оживленно щебечущий и еще с огоньком в глазах, – такой странный со своими стародавними манерами, – он вызывал чувство невольного уважения со стороны всех, встречавших его. Умное и доброе лицо его, полное и жизнерадостное, напоминало о временах добрых матрон в старых голландских поселениях, привольной жизни в лесах и прериях, воскрешало в памяти ставшее нарицательным имя его героя Никербокера, компании, омнибусы, гостиницы. То был всемирно известный житель Нью-Йорка».
Прошло более полутора столетий со времени появления веселой книги о жизни Нью-Йорка эпохи голландских губернаторов, а ее по-прежнему читают и перечитывают.
Наиболее значительными произведениями, написанными Ирвингом после «Истории Нью-Йорка», были его рассказы («Рип Ван Винкль», «Сонная Лощина» и некоторые другие), а также «История жизни и путешествий Христофора Колумба» (1828).
В период 1820–1832 гг. Ирвинг выпустил четыре сборника рассказов. Из большего количества произведений, вошедших в эти циклы, нас прежде всего интересуют те, в которых получила отображение американская жизнь, как она представлялась писателю из его «европейского далека».
В первом выпуске «Книги эскизов», опубликованном в Нью-Йорке в мае 1819 г. под псевдонимом Джеффри Крейон, был помещен рассказ «Рип Ван Винкль». Это сказка об Америке прошлого, романтическая поэтизация народа и истории США.
Американские биографы Ирвинга с давних пор повторяют, что сюжет «Рип Ван Винкля» Ирвинг «бесстыдно украл из немецкой литературы». Однако, даже воспользовавшись иноземным сюжетом, писатель создал совершенно оригинальное произведение, новый жанр национальной литературы США. Это был первый рассказ, положивший начало американской новеллистике с ее острой сюжетностью, сочетанием комического и серьезного, лаконичностью художественных средств.
Позднее Ирвинг написал до двухсот очерков и рассказов, но из-под его пера не вышло более национального сочинения, чем «Рип Ван Винкль», В этом небольшом рассказе много общего с «Историей Нью-Йорка». Та же никербокеровская традиция романтизации истории в незатейливом анекдоте о простом и добродушном человеке, принадлежавшем к числу потомков тех Ван Винклей, которые с великою славою подвизались в рыцарственные времена Питера Стайвесанта и находились вместе с ним при осаде форта Кристина. Впрочем, как сообщает далее рассказчик, воинственного характера своих предков он не унаследовал.
Автор пускается в обстоятельное описание характера и нрава Рипа, доброго соседа и покорного, забитого мужа. Рип принадлежал к разряду тех счастливых смертных, обладателей легкомысленного и беспечного нрава, которые живут не задумываясь, едят белый или черный хлеб, в зависимости от того, какой легче добыть без труда и забот, и скорее готовы сидеть сложа руки и голодать, чем работать и жить в довольстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122