И радиомаяк на
орбите.
И еще кто-то.
Кто-то, очень желавший, чтобы я успел на этот корабль...
...Когда мой флаер вдруг потерял управление, я не успел даже
понять, что именно произошло. Руки действовали автоматически и
действовали безошибочно - программа контроля не допустила бы
ошибки - но аппарат как будто наткнулся в воздухе на невидимую
упругую преграду, прорвал ее и стал, беспорядочно кувыркаясь,
падать вниз. И отказал механизм катапультирования, который в такой
ситуации должен был сработать автоматически. И отказал механизм
выброса аварийных парашютов, рассчитанный именно на такие нелепые
аварии. И последним, что я увидел в жизни, было кочковатое
болото, стремительно падавшее на меня сверху...
Потери - вещь привычная. Редкий год обходится без потерь, без
табличек из черного мрамора с золотыми буквами в Галактическом
Центре. Это даже хорошо, если человек гибнет у всех на глазах.
Честно и окончательно, так, что не остается никаких сомнений.
Таркон летел в нескольких километрах сзади, падая я слышал его
голос, и потому знал наверняка, что все видят и смогут не раз еще
увидеть запись того, как я погиб. Это лучше, чем пропасть без
вести, лучше, чем тихо исчезнуть и оставить какую-то надежду,
какое-то сомнение в том, что же в действительности с тобой
приключилось. Это честнее.
И тебя будут вспоминать. Твои друзья и знакомые. Те, кто любил
тебя, и те, кто был к тебе равнодушен. Многим будет больно,
многие - к чему теперь излишняя скромность - будут тосковать по
тебе. Ведь ты всегда был хорошим парнем. Ты был честен и перед
собой, и перед другими, ты ни разу никого не предал, ты не шел
вперед по головам других и всегда - почти всегда, если уж быть
честным до конца - был готов помочь. А недостатки - у кого же их
нет? Тебя будут вспоминать, и у многих на душе станет пусто и
горько, когда они узнают, что тебя больше нет.
Но все это неизбежно, так и должно быть. Потому что ты не
имеешь права сделать теперь даже один-единственный шаг вперед.
Потому что этот шаг был бы жестоким и подлым, и он перечеркнул бы
все хорошее, что можно сказать о тебе.
Ты не пойдешь дальше. Ты останешься здесь, в этом проклятом
зловоном болоте, останешься навечно, и сегодня вечером, когда
твой последний корабль поднимется над этой плоской равниной и,
проткнув это вечно серое, унылое небо, растворится в нем без
следа, ты вожмешься в трясину, чтобы не дай бог не засекли тебя
недремлющие мониторы внешнего обзора, чтобы ни у кого и никогда
не возникло и тени подозрения в том, что они оставили, бросили
тебя одного в этом проклятом болоте этого проклятого мира Тэсхо-¤иии.
Потому что ты уже умер. И ты прекрасно знаешь это. Тебя нет.
Тебя давно уже не существует на свете. А то существо, что ползло
все эти несчетные дни к кораблю - это не ты.
У него твои руки, у него твое тело, оно смотрит на мир твоими
глазами и слышит звуки твоими ушами. Даже мысли этого существа -
твои собственные мысли. Будто и не было той непонятной
катастрофы, наверняка оставившей на болоте взрывной кратер
диаметром в добрую сотню метров, заполненный мутной, ржавой
водой. Будто бы совершенно неожиданно ты сумел уцелеть и
выбраться абсолютно невредимым - если не считать нескольких
царапин - из пекла после взрыва реактора твоего флаера, вынырнул
из бездонной топи и отправился - куда бы вы думали?- прямиком в
сторону корабля, в ту единственную на планете точку, где ждет
тебя человеческий приют.
Но это существо - не ты. Ты мертв.
Я мертв...
Я понял это не сразу. Наверное, лишь через несколько дней
своего нового существования. Осознание происшедшего по частям
выплывало из окутавшего мой мозг тумана и складывалось в единую
картину. Наверное, если верить доставшейся нам от прошлого
литературе, так чувствовали себя люди, выздоравливающие после
тяжелой болезни.
Но я вовсе болен. Тело мое, как и всегда прежде, здорово и
послушно, я полон сил и энергии, и только в мыслях поначалу царил
какой-то туман. Я полз по болоту, но полз вовсе не потому, что не
было сил идти - нет, просто здесь это единственно удобный способ
передвижения. Идти здесь совершенно невозможно, ноги не находят
опоры, и тело сразу же проваливается по пояс в трясину, ползти же
оказалось легко и даже удобно, и, несмотря на всю необычность для
человека такого способа передвижения, мне он поначалу казался
вполне естественным, как будто с самого детства был я приучен
ползать на четвереньках через топи.
Ночами я спал, лежа на спине, спал спокойно и без сновидений.
А днем неспешно двигался в сторону корабля - я откуда-то знал
наверняка, в какой именно стороне находится мой корабль, хотя все
стороны на этой серой равнине под вечно серым небом совершенно
равноправны. Я не ощущал ни холода, ни неудобства, и довольно
долго до меня не доходила вся нелепость моего положения.
Наверное, потому, что поначалу я ни о чем не вспоминал и ни о чем
не думал.
Иногда я чувствовал голод и утолял его, находя съедобные
коренья и листья, совершенно при этом не задумываясь о том,
почему я их считаю съедобными. Иногда чувствовал жажду и пил
дождевую воду из широких трубчатых листьев какого-то растения.
Никаких особенных неудобств или мучений я не испытывал, и
одинаковые дни без мыслей сменялись одинаковыми ночами без
сновидений, и я не помню, сколько все это продолжалось, пока
однажды вдруг не пришло озарение.
И в свете этого озарения я внезапно увидел себя со стороны -
жалким актером, начисто забывшим свою роль, который ползет по
нелепой сцене среди нелепых декораций, руководствуясь лишь
подсказками невидимого суфлера, начисто забыв обо всем, что было
прежде, и не думая о том, что случится в будущем. Я вдруг
вспомнил свое падение, вспомнил и снова ощутил тот миг, когда мой
флаер врезался в чавкающую болотную грязь, которая оказалась для
него тверже гранита. Я вспомнил, что я мертв, мертв окончательно
и бесповоротно.
И тогда пришел страх.
Я спросил себя: что же это за существо, которое ползет по
болоту в сторону корабля? Существо, у которого и тело мое, и
мысли мои, и даже сомнения и страдания - тоже мои. Что нужно там,
на корабле, этому существу? Зачем оно стремится туда?
Пустынный и унылый мир - Тэсхо-¤иии. Болота и чахлые
заболоченные леса почти по всей планете. Ни морей, ни рек, ни
гор. Пустые недра. Нищая жизнь. Ничего интересного. Ничего
примечательного. Ничего опасного. И вдруг "ТРА-19" - самая
безопасная, самая надежная модель флаера - натыкается в воздухе
на невидимую и необнаружимую преграду и начинает, куваркаясь,
лететь к земле. И вдруг отказывает механизм катапультирования,
механизм, который никогда прежде и ни при каких условиях не
отказывал.
1 2 3 4
орбите.
И еще кто-то.
Кто-то, очень желавший, чтобы я успел на этот корабль...
...Когда мой флаер вдруг потерял управление, я не успел даже
понять, что именно произошло. Руки действовали автоматически и
действовали безошибочно - программа контроля не допустила бы
ошибки - но аппарат как будто наткнулся в воздухе на невидимую
упругую преграду, прорвал ее и стал, беспорядочно кувыркаясь,
падать вниз. И отказал механизм катапультирования, который в такой
ситуации должен был сработать автоматически. И отказал механизм
выброса аварийных парашютов, рассчитанный именно на такие нелепые
аварии. И последним, что я увидел в жизни, было кочковатое
болото, стремительно падавшее на меня сверху...
Потери - вещь привычная. Редкий год обходится без потерь, без
табличек из черного мрамора с золотыми буквами в Галактическом
Центре. Это даже хорошо, если человек гибнет у всех на глазах.
Честно и окончательно, так, что не остается никаких сомнений.
Таркон летел в нескольких километрах сзади, падая я слышал его
голос, и потому знал наверняка, что все видят и смогут не раз еще
увидеть запись того, как я погиб. Это лучше, чем пропасть без
вести, лучше, чем тихо исчезнуть и оставить какую-то надежду,
какое-то сомнение в том, что же в действительности с тобой
приключилось. Это честнее.
И тебя будут вспоминать. Твои друзья и знакомые. Те, кто любил
тебя, и те, кто был к тебе равнодушен. Многим будет больно,
многие - к чему теперь излишняя скромность - будут тосковать по
тебе. Ведь ты всегда был хорошим парнем. Ты был честен и перед
собой, и перед другими, ты ни разу никого не предал, ты не шел
вперед по головам других и всегда - почти всегда, если уж быть
честным до конца - был готов помочь. А недостатки - у кого же их
нет? Тебя будут вспоминать, и у многих на душе станет пусто и
горько, когда они узнают, что тебя больше нет.
Но все это неизбежно, так и должно быть. Потому что ты не
имеешь права сделать теперь даже один-единственный шаг вперед.
Потому что этот шаг был бы жестоким и подлым, и он перечеркнул бы
все хорошее, что можно сказать о тебе.
Ты не пойдешь дальше. Ты останешься здесь, в этом проклятом
зловоном болоте, останешься навечно, и сегодня вечером, когда
твой последний корабль поднимется над этой плоской равниной и,
проткнув это вечно серое, унылое небо, растворится в нем без
следа, ты вожмешься в трясину, чтобы не дай бог не засекли тебя
недремлющие мониторы внешнего обзора, чтобы ни у кого и никогда
не возникло и тени подозрения в том, что они оставили, бросили
тебя одного в этом проклятом болоте этого проклятого мира Тэсхо-¤иии.
Потому что ты уже умер. И ты прекрасно знаешь это. Тебя нет.
Тебя давно уже не существует на свете. А то существо, что ползло
все эти несчетные дни к кораблю - это не ты.
У него твои руки, у него твое тело, оно смотрит на мир твоими
глазами и слышит звуки твоими ушами. Даже мысли этого существа -
твои собственные мысли. Будто и не было той непонятной
катастрофы, наверняка оставившей на болоте взрывной кратер
диаметром в добрую сотню метров, заполненный мутной, ржавой
водой. Будто бы совершенно неожиданно ты сумел уцелеть и
выбраться абсолютно невредимым - если не считать нескольких
царапин - из пекла после взрыва реактора твоего флаера, вынырнул
из бездонной топи и отправился - куда бы вы думали?- прямиком в
сторону корабля, в ту единственную на планете точку, где ждет
тебя человеческий приют.
Но это существо - не ты. Ты мертв.
Я мертв...
Я понял это не сразу. Наверное, лишь через несколько дней
своего нового существования. Осознание происшедшего по частям
выплывало из окутавшего мой мозг тумана и складывалось в единую
картину. Наверное, если верить доставшейся нам от прошлого
литературе, так чувствовали себя люди, выздоравливающие после
тяжелой болезни.
Но я вовсе болен. Тело мое, как и всегда прежде, здорово и
послушно, я полон сил и энергии, и только в мыслях поначалу царил
какой-то туман. Я полз по болоту, но полз вовсе не потому, что не
было сил идти - нет, просто здесь это единственно удобный способ
передвижения. Идти здесь совершенно невозможно, ноги не находят
опоры, и тело сразу же проваливается по пояс в трясину, ползти же
оказалось легко и даже удобно, и, несмотря на всю необычность для
человека такого способа передвижения, мне он поначалу казался
вполне естественным, как будто с самого детства был я приучен
ползать на четвереньках через топи.
Ночами я спал, лежа на спине, спал спокойно и без сновидений.
А днем неспешно двигался в сторону корабля - я откуда-то знал
наверняка, в какой именно стороне находится мой корабль, хотя все
стороны на этой серой равнине под вечно серым небом совершенно
равноправны. Я не ощущал ни холода, ни неудобства, и довольно
долго до меня не доходила вся нелепость моего положения.
Наверное, потому, что поначалу я ни о чем не вспоминал и ни о чем
не думал.
Иногда я чувствовал голод и утолял его, находя съедобные
коренья и листья, совершенно при этом не задумываясь о том,
почему я их считаю съедобными. Иногда чувствовал жажду и пил
дождевую воду из широких трубчатых листьев какого-то растения.
Никаких особенных неудобств или мучений я не испытывал, и
одинаковые дни без мыслей сменялись одинаковыми ночами без
сновидений, и я не помню, сколько все это продолжалось, пока
однажды вдруг не пришло озарение.
И в свете этого озарения я внезапно увидел себя со стороны -
жалким актером, начисто забывшим свою роль, который ползет по
нелепой сцене среди нелепых декораций, руководствуясь лишь
подсказками невидимого суфлера, начисто забыв обо всем, что было
прежде, и не думая о том, что случится в будущем. Я вдруг
вспомнил свое падение, вспомнил и снова ощутил тот миг, когда мой
флаер врезался в чавкающую болотную грязь, которая оказалась для
него тверже гранита. Я вспомнил, что я мертв, мертв окончательно
и бесповоротно.
И тогда пришел страх.
Я спросил себя: что же это за существо, которое ползет по
болоту в сторону корабля? Существо, у которого и тело мое, и
мысли мои, и даже сомнения и страдания - тоже мои. Что нужно там,
на корабле, этому существу? Зачем оно стремится туда?
Пустынный и унылый мир - Тэсхо-¤иии. Болота и чахлые
заболоченные леса почти по всей планете. Ни морей, ни рек, ни
гор. Пустые недра. Нищая жизнь. Ничего интересного. Ничего
примечательного. Ничего опасного. И вдруг "ТРА-19" - самая
безопасная, самая надежная модель флаера - натыкается в воздухе
на невидимую и необнаружимую преграду и начинает, куваркаясь,
лететь к земле. И вдруг отказывает механизм катапультирования,
механизм, который никогда прежде и ни при каких условиях не
отказывал.
1 2 3 4