И руки мои вместе с автоматами пытаются выправить полет,
но сила, ставящая на пути флаера преграды, оказывается быстрее и
ловче. А со стороны, наверное, кажется, что я уже просто не
способен в эти мгновения управлять флаером, и в итоге все свалят
на автоматику, которая все-таки иногда отказывает, и выпустят
новую модель флаера, еще более надежную и безопасную. А
видеозапись того, как мой флаер, кувыркаясь, летел к земле, будут
еще не одно столетие демонстрировать будущим конструкторам и
пилотам как свидетельство того, что никакая автоматика не
гарантирует от аварий. Все увидят, как мой флаер врезался в топь
и взорвался. И все будут уверены, что я в одно мгновение сгорел в
огне взрыва. После таких взрывов обычно не остается ничего.
И вот я, живой и невредимый, ползу к кораблю.
Так кто же я после этого?!
Я пытался остановиться. Я ложился на спину и смотрел в серое,
совсем близкое небо, и думал. И старался на заснуть, изо всех сил
старался не заснуть. Но конечно засыпал, очень скоро проваливался
в бездну без сновидений. А проснувшись, опять принимался ползти
вперед, и только через длительное время спохватывался и
осознавал, что снова проигрываю в схватке с самим собой.
Я пытался изменить направление своего движения. Я поворачивал
назад и полз по своим собственным следам. Но следы на болоте
живут недолго, скоро я снова полз по целине, и через какое-то
время вдруг понимал, что опять ползу к кораблю. Это ощущение
движения в сторону корабля было единственным моим ориентиром, но
оно приходило не как осознание направления в пространстве, а как
ощущение постепенного приближения к цели.
Я пытался обмануть то, что толкало меня к кораблю. Не раз
пытался двигаться по кругу, по такому малому кругу, что следы мои
не успевали затеряться и рассосаться в болоте. Но и движение по
кругу было обречено на неудачу - очень скоро монотонность этого
движения заставляла забыться, я начинал ощущать подавляющую волю
усталость, ложился на спину и засыпал. И тогда все начиналось
сначала...
Я оказался не властен даже над жизнью этого своего тела. У
меня не было ничего, чем я мог бы его убить, и мне не удавалось
ни утопиться в болоте, ни заставить себя умереть от истощения и
жажды, потому что в тот момент, когда измученная воля отключалась
от гибнущего тела, оно начинало жить, повинуясь лишь своим
инстинктам и тому, кто гнал меня к кораблю. Я снова начинал
осознавать свое положение лишь тогда, когда уже длительное время
полз в нужном направлении. В конечном счете, все эти попытки лишь
ускоряли мое приближение к кораблю, так как увеличивали время
неосознанного движения.
И вот я достиг цели...
Вот и пришло время для главной схватки.
Все, что было раньше, не имеет значения. Все эти бессчетные
дни я неизменно проигрывал в схватке с тем неведомым, что дало
мне вторую жизнь, предварительно отобрав первую, но это еще
ничего не означает. Остается ведь еще последний шаг, которого я
никогда не сделаю. Я буду лежать так до вечера, до того страшного
момента, когда корабль мой скроется в облаках, а потом - будь что
будет.
С того самого момента, как я впервые осознал, что уже умер,
я знал, что никогда не вправе буду вернуться на свой корабль, не
вправе буду даже намекнуть тем, кто там остался, на свое второе
существование.
Кто бы ни был тот, кто дал мне вторую жизнь.
Какими бы мотивами он ни руководствовался.
Я - тот, кем я стал - не имею права покидать эту планету. Я
должен остаться здесь навечно, ведь я - порождение этого мира. И
самое страшное - я не имею права даже намекнуть людям на свое
существование. Потому что можно оставлять позади погибших. Можно
улететь, сохраняя навеки память о них, и их души продолжат свою
жизнь в душах их друзей, они не погибнут навеки и безвозвратно
вместе с их телами. Но никогда нельзя оставлять пропавших без
вести. И тем более нельзя оставлять живых.
Хотя такого еще никогда не случалось, хотя никогда еще и нигде
не оставляли, улетая, живых людей в чужих и враждебных мирах, я
знал, что это - еще страшнее, чем оставлять пропавших без вести.
И если я буду слаб, если не выдержу здесь, сегодня, сейчас, если
я позволю им узнать, что я жив, что я рядом, такой финал будет
неизбежен. Нет у меня права вернуться на корабль. Потому что я
уже умер.
Они тоже поймут это. Разумом поймут. Но душой - никогда. Они
оставят меня здесь, потому что я не позволю забрать себя с этой
планеты, и улетят, сохраняя в душах своих до самой смерти
сознание совершенного предательства.
Можно оставлять за собой погибших. Брошенных - никогда.
Пусть они улетят, не ведая обо мне. Пусть то, что вдохнуло
жизнь в мое новое тело, так и останется неузнанным и непознанным.
Есть вещи, о которых человечеству лучше не знать. Есть на пути
познания двери, которые возможно дольше следует держать
закрытыми. Слишком часто в прошлом человечество как неразумный
ребенок стремилось открывать все двери подряд, освобождая в
результате силы, совладеть с которыми было еще не способно.
Деление ядра - и ядерное оружие, генная инженерия - и чудовищные
болезни... Да мало ли примеров! Мы стали взрослее и умнее, мы
сумели-таки пережить все это, но никто и никогда не сможет
сказать заранее, какие силы таятся за очередной дверью.
Люди еще вернутся сюда. Через сто лет. Через двести лет.
Обязательно вернутся. И снова окажутся перед этой закрытой
дверью. Но они непременно будут лучше подготовлены к встрече с
тем, что за ней таится. А сейчас... Случай сделал меня
единственной жертвой этой неведомой силы. И единственным ее
судьей. И, пока это в моих силах, я не позволю людям вступить с
ней в контакт.
Как же медленно тянется время!..
Я считаю до тысячи. Потом до пяти тысяч. Потом до десяти
тысяч. Медленно-медленно я произношу цифры, стараясь не сбиться и
не пропустить ни одной: "...восемь тысяч триста девяносто шесть,
восемь тысяч триста девяносто семь, восемь тысяч триста девяносто
восемь..." Я стараюсь не смотреть на корабль, стараюсь
сосредоточиться на разглядывании сучьев этого осточертевшего
бревна, что лежит передо мной, но мне это плохо удается. То и
дело бросаю я взгляды вперед в надежде увидеть, наконец, взлет
корабля. Но он все не улетает, и я вдруг осознаю, что люто
ненавижу его за это. "...восемь тысяч девятьсот девятнадцать,
восемь тысяч девятьсот двадцать, восемь тысяч девятьсот двадцать
один..."
И вот, наконец, я слышу грохот и поднимаю голову. Я вижу, как
медленно отрывается громада корабля от унылой равнины, как едва
заметно начинает он подниматься вверх. Скорость постепенно
нарастает, и вот уже корабль мчится к облакам, к невидимым отсюда
звездам.
1 2 3 4
но сила, ставящая на пути флаера преграды, оказывается быстрее и
ловче. А со стороны, наверное, кажется, что я уже просто не
способен в эти мгновения управлять флаером, и в итоге все свалят
на автоматику, которая все-таки иногда отказывает, и выпустят
новую модель флаера, еще более надежную и безопасную. А
видеозапись того, как мой флаер, кувыркаясь, летел к земле, будут
еще не одно столетие демонстрировать будущим конструкторам и
пилотам как свидетельство того, что никакая автоматика не
гарантирует от аварий. Все увидят, как мой флаер врезался в топь
и взорвался. И все будут уверены, что я в одно мгновение сгорел в
огне взрыва. После таких взрывов обычно не остается ничего.
И вот я, живой и невредимый, ползу к кораблю.
Так кто же я после этого?!
Я пытался остановиться. Я ложился на спину и смотрел в серое,
совсем близкое небо, и думал. И старался на заснуть, изо всех сил
старался не заснуть. Но конечно засыпал, очень скоро проваливался
в бездну без сновидений. А проснувшись, опять принимался ползти
вперед, и только через длительное время спохватывался и
осознавал, что снова проигрываю в схватке с самим собой.
Я пытался изменить направление своего движения. Я поворачивал
назад и полз по своим собственным следам. Но следы на болоте
живут недолго, скоро я снова полз по целине, и через какое-то
время вдруг понимал, что опять ползу к кораблю. Это ощущение
движения в сторону корабля было единственным моим ориентиром, но
оно приходило не как осознание направления в пространстве, а как
ощущение постепенного приближения к цели.
Я пытался обмануть то, что толкало меня к кораблю. Не раз
пытался двигаться по кругу, по такому малому кругу, что следы мои
не успевали затеряться и рассосаться в болоте. Но и движение по
кругу было обречено на неудачу - очень скоро монотонность этого
движения заставляла забыться, я начинал ощущать подавляющую волю
усталость, ложился на спину и засыпал. И тогда все начиналось
сначала...
Я оказался не властен даже над жизнью этого своего тела. У
меня не было ничего, чем я мог бы его убить, и мне не удавалось
ни утопиться в болоте, ни заставить себя умереть от истощения и
жажды, потому что в тот момент, когда измученная воля отключалась
от гибнущего тела, оно начинало жить, повинуясь лишь своим
инстинктам и тому, кто гнал меня к кораблю. Я снова начинал
осознавать свое положение лишь тогда, когда уже длительное время
полз в нужном направлении. В конечном счете, все эти попытки лишь
ускоряли мое приближение к кораблю, так как увеличивали время
неосознанного движения.
И вот я достиг цели...
Вот и пришло время для главной схватки.
Все, что было раньше, не имеет значения. Все эти бессчетные
дни я неизменно проигрывал в схватке с тем неведомым, что дало
мне вторую жизнь, предварительно отобрав первую, но это еще
ничего не означает. Остается ведь еще последний шаг, которого я
никогда не сделаю. Я буду лежать так до вечера, до того страшного
момента, когда корабль мой скроется в облаках, а потом - будь что
будет.
С того самого момента, как я впервые осознал, что уже умер,
я знал, что никогда не вправе буду вернуться на свой корабль, не
вправе буду даже намекнуть тем, кто там остался, на свое второе
существование.
Кто бы ни был тот, кто дал мне вторую жизнь.
Какими бы мотивами он ни руководствовался.
Я - тот, кем я стал - не имею права покидать эту планету. Я
должен остаться здесь навечно, ведь я - порождение этого мира. И
самое страшное - я не имею права даже намекнуть людям на свое
существование. Потому что можно оставлять позади погибших. Можно
улететь, сохраняя навеки память о них, и их души продолжат свою
жизнь в душах их друзей, они не погибнут навеки и безвозвратно
вместе с их телами. Но никогда нельзя оставлять пропавших без
вести. И тем более нельзя оставлять живых.
Хотя такого еще никогда не случалось, хотя никогда еще и нигде
не оставляли, улетая, живых людей в чужих и враждебных мирах, я
знал, что это - еще страшнее, чем оставлять пропавших без вести.
И если я буду слаб, если не выдержу здесь, сегодня, сейчас, если
я позволю им узнать, что я жив, что я рядом, такой финал будет
неизбежен. Нет у меня права вернуться на корабль. Потому что я
уже умер.
Они тоже поймут это. Разумом поймут. Но душой - никогда. Они
оставят меня здесь, потому что я не позволю забрать себя с этой
планеты, и улетят, сохраняя в душах своих до самой смерти
сознание совершенного предательства.
Можно оставлять за собой погибших. Брошенных - никогда.
Пусть они улетят, не ведая обо мне. Пусть то, что вдохнуло
жизнь в мое новое тело, так и останется неузнанным и непознанным.
Есть вещи, о которых человечеству лучше не знать. Есть на пути
познания двери, которые возможно дольше следует держать
закрытыми. Слишком часто в прошлом человечество как неразумный
ребенок стремилось открывать все двери подряд, освобождая в
результате силы, совладеть с которыми было еще не способно.
Деление ядра - и ядерное оружие, генная инженерия - и чудовищные
болезни... Да мало ли примеров! Мы стали взрослее и умнее, мы
сумели-таки пережить все это, но никто и никогда не сможет
сказать заранее, какие силы таятся за очередной дверью.
Люди еще вернутся сюда. Через сто лет. Через двести лет.
Обязательно вернутся. И снова окажутся перед этой закрытой
дверью. Но они непременно будут лучше подготовлены к встрече с
тем, что за ней таится. А сейчас... Случай сделал меня
единственной жертвой этой неведомой силы. И единственным ее
судьей. И, пока это в моих силах, я не позволю людям вступить с
ней в контакт.
Как же медленно тянется время!..
Я считаю до тысячи. Потом до пяти тысяч. Потом до десяти
тысяч. Медленно-медленно я произношу цифры, стараясь не сбиться и
не пропустить ни одной: "...восемь тысяч триста девяносто шесть,
восемь тысяч триста девяносто семь, восемь тысяч триста девяносто
восемь..." Я стараюсь не смотреть на корабль, стараюсь
сосредоточиться на разглядывании сучьев этого осточертевшего
бревна, что лежит передо мной, но мне это плохо удается. То и
дело бросаю я взгляды вперед в надежде увидеть, наконец, взлет
корабля. Но он все не улетает, и я вдруг осознаю, что люто
ненавижу его за это. "...восемь тысяч девятьсот девятнадцать,
восемь тысяч девятьсот двадцать, восемь тысяч девятьсот двадцать
один..."
И вот, наконец, я слышу грохот и поднимаю голову. Я вижу, как
медленно отрывается громада корабля от унылой равнины, как едва
заметно начинает он подниматься вверх. Скорость постепенно
нарастает, и вот уже корабль мчится к облакам, к невидимым отсюда
звездам.
1 2 3 4