На моряков оглядывались прохожие, узнавая в них русских по форме и по спокойной естественной выправке, менее присущей другим иностранцам. Круглые позолочен­ные эполеты и высокий стоячий воротник с рисунком яко­ря на нем привлекали внимание. Моряки слышали, как о них говорили: «Наверное, они будут гостями на празд­нике при королевском дворе».
Лондон был многим морякам не в новинку. Некогда Головнин, служа на английском флоте, подолгу остана­вливался в Лондоне. Бывало на Портсмутском рейде при­ходилось ему даже участвовать в корабельных спектаклях, играть роль Короля Лира… Теперь об этом Василий Ми­хайлович не мог вспоминать без смеха:
– Хорош же я был актером. По молодости согласил­ся. Но должен сказать: Англию знаю!
И спросил Михаила Петровича:
– Кому-нибудь говорили здесь, что идете… проверять Кука?
– Разве только нашему посланнику. Говорят же: «Не хвались на рать идучи». Англичане позже узнают, Васи­лий Михайлович, о нашем пути. А впрочем, в секрете не держим!
– А если бы знали, куда идете, как думаете, помогли бы или оскорбились? – рассуждал вслух Головнин. – Будь не мы, а французы, – от преждевременной славы некуда было бы деться. На берегу толпились бы монахи и купцы, провожая их. Ну, а русские собственной доблести не при­выкли удивляться.
– А почему вы монахов и купцов помянули, Василий Михайлович?
– Монахи, видите ли, Михаил Петрович, в случае не­удачи экспедиции, скажут, что церковь своего благосло­вения не давала и этим попытаются укрепить веру в божественное провидение. Ну, а купцы, те из ко­рысти…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Англия – страна почт и экипажей. Это мнение о ней путешественников нельзя не разделить. Беллинсгаузена веселил вид фуры, запряженной четырнадцатью лошадь­ми. Казалось, передвигали дом и улица расширялась по мере того, как уходила фура. Безотчетно веселил важно­стью своей и почтальон в цилиндре, колокольчиком изве­щавший о своем появлении. К нему несли письма, и он, це­ремонно раскланиваясь, опускал их в громадную, висев­шую у него на боку сумку.
Моряки хотели побывать в Гринвичском инвалидном доме, в Британском музее и в «Водяном театре», единст­венном в своем роде, где подмостки и сцену заменял боль­шой бассейн и где разыгрывали трафальгарское сражение, войны с пиратами и открытия новых земель. Действие та­ких пьес тянулось по четыре часа, корабль попадал в штормы, терпел крушения и вновь оказывался на нежно-голубой, одного цвета с небом, бирюзовой глади. Несколь­ко пловцов, «артистов бурь», ныряя создавали подобие смерча, дергали вниз легкий, из тонких досок сооружен­ный корабль, они же попеременно представляли лоцманов и горделиво-спокойного капитана на мостике. И здесь «искали шестой материк», поминали Кука и утешались выловленным где-то за мысом Горн, у южной оконечно­сти Америки, таинственным сундуком, в котором хранились дневники неизвестного погибшего капитана. Головнин утверждал, что в «Водяном театре», или, как называли его здесь, в театре «Садлены колодцы», всегда полно зрите­лей, среди которых много бывших моряков и сам король нищих, лицо в городе именитое и властное в своей среде не менее, чем полиция.
Однако в этот день театр был закрыт, и Головнин при­вел своих спутников в Дрюриленский театр, где играл зна­менитый артист Гаррик. Он недавно умер. Сейчас здесь ставили русскую оперу «Наренский», или «Дорога в Яро­славль». Они увидели на сцене влюбленную чету из про­стонародья, осчастливленную неким молодым рекрутом, который пошел в солдаты вместо своего брата, увидели предсказательницу – хмурую цыганку с трубкой во рту, разгульного ямщика, нелепо орущего песни, деревенского старосту в парике, одетого под бургомистра, и возле по­шатнувшейся избенки сосну рядом с пальмой. Именно эта пальма довершала несуразность всей постановки и сви­детельствовала о дурном знании российского климата.
Михаил Петрович, потупясь, будто стыдясь, глядел на эту пальму и уже не слушал, о чем говорили на сцене. Не досмотрев пьесу, русские моряки вышли и, наняв фи­акр, отправились в Британский музей. Они попали туда к закрытию. Голубоглазый седенький старичок в мундире, этакий сказочный хранитель кладов, провел их в залы, отведенные Куку. Здесь было все: от тростей и башмаков Кука, от его морских коллекций до страусовых яиц, яко­бы собранных им на землях дикарей, и отлично наби­тых чучел зверей и птиц. Были и рисунки, изображавшие плаванье Кука в поисках южного материка, но ни одного слова о Форстере, как и вообще о его спутниках.
– А ведь еще живы те, кто ходил с Куком! – нереши­тельно сказал Беллинсгаузен. – Их, кажется, трое: почи­таемый в Англии знатный моряк Джозеф Бенкс и рядо­вые матросы, из них один в Гринвичском инвалидном доме…
– К нему бы съездить! – предложил Лазарев.
– К кому? – не понял Фаддей Фаддеевич.
– К матросу.
– Но для чего, собственно? Из уважения к тому пла­ванью? Или оставить подарок матросу? Может быть, хо­тите пригласить с собой? – заинтересовался Беллинсгау­зен. – Что и говорить, было бы замечательно иметь на корабле такого моряка. Если он, впрочем, действительно моряк. А то ведь к странностям в Англии принадлежал, если помните, обычай – приводить впервые на корабль в кандалах тех, кто взят на морскую службу. Чаще всего так поступали с рабами. Может быть, и этот матрос, слу­живший с Куком, не любит море? Впрочем, мы ведь хоте­ли побывать в инвалидном доме, – поедемте. Помнится мне, Петр Великий бывал там, приезжая сюда из Денефорда, и любил говорить с ветеранами… В инвалидном доме не меньше истории, чем здесь, в музее.
Тот же фиакр отвез их к берегу Темзы, к большому с колоннами замку коринфского ордена. Здесь помещался инвалидный дом. Дорическая колоннада, площадь со ста­туей Георгия Второго открылась перед ними. И пока они шли по площади к корпусу, где жили инвалиды-матросы, Головнин, не раз бывавший здесь, рассказывал о куполе здания, расписанном живописцем Теоргелем. Там висит «самый верный в Англии компас», окруженный лепными аллегорическими фигурами, изображающими гостеприим­ство, великодушие, храбрость. Там же стоит катафалк, на котором везли тело Нельсона в Лондон для погребения в церкви Святого Павла.
В помещении, где жили матросы, названного Беллинс­гаузеном человека не оказалось.
– Он умер год назад! – сказала прислужница вся в белом. Здесь прислуживали только вдовы матросов, не моложе сорока лет. И добавила обстоятельно: – Вдовы его тоже нет в живых, она умерла в этом году. Обоим бы­ло под восемьдесят. Кто, кроме них, интересует вас, гос­пода? И почему, простите, к простому матросу приехало столько русских офицеров? Я должна сообщить духов­нику!..
– Он был матросом у Кука!.. – коротко сказал Голов­нин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54