Посреди подъёма связался с базовым лагерем. Из Второго связь с базой плохая. Из палатки вообще – глухо, нужно выбираться наружу и идти на северо-западный склон. Поговорил с Надией, и она сообщила мне странную вещь. Будто бы моя жена звонила в Валиевский офис в Алматы и узнавала у Юли, всё ли у меня в порядке. Это было довольно странно, поскольку перед выходом из Базового мне удалось позвонить домой через спутниковый телефон Скотта, и Таня знает, что я только пару дней, как ушел на гору. Я спросил Надию, не говорила ли жена, что у неё что-то случилось, но Надия меня успокоила и сказала, что Таня просто обо мне беспокоилась. Всё же у меня осталось ощущение какой-то недоговорённости: Танька-то моя понимает что к чему, и рано ей обо мне беспокоиться.
Я нащёлкал полплёнки и спустился в лагерь. Под скальным поясом, на высоте примерно 5800м я чувствовал, что высота давит на голову, а к палаткам пришёл выжатый и с головной болью. Наверное, правильно, что не полез сегодня на седловину. Хотя кто его знает, что тут правильно, а что нет. Это только потом, задним числом мы все умные.
Погода скачет, как настроение барышни в критические дни. Утром ветер с ног сбивал, после обеда – тишина, солнышко и лёгкие облачка, а к вечеру – всё затянуло, и пошёл снег. Но и это ещё не конец! Прямо перед заходом солнца вдруг распогодилось, и мы стали свидетелями феерического заката. После ужина я долго гуляю по лагерю – смотрю на закат и выгуливаю себя на ночь. Прямо, как собаку... Очень уж не хочется снова выползать посреди ночи.
На вечерней связи нам сообщили печальные новости: на южной стороне произошел гигантский ледовый обвал, под которым погибло от 11 до 14 человек (как потом оказалось – 11). Обвалился карниз с пика Чапаева – точное повторение трагедии 1993 года, когда погиб Валерий Хрищатый.
Теперь до меня дошло, почему Таня звонила в Алматы. Из первых новостей наверно сложно понять, где именно произошёл обвал. Я представил себе, какой переполох подняло это сообщение у меня дома, и мне стало по настоящему плохо. Особенно из-за родителей. Таня-то хорошо понимает, где я нахожусь и чем занимаюсь, примерно представляет географию горы и расположение маршрутов, а для них всё это – китайская грамота. Из российских новостей они наверняка поняли лишь то, что на той самой горе, на которую я лезу, погибла куча людей. Возможно, Таня и звонила для того, чтобы их успокоить (так потом и оказалось). В лагере царит уныние, но мы здесь, в общем-то, отрезаны от мира, и каждый продолжает заниматься своими делами. Холод, гипоксия и собственные проблемы не способствуют продолжительным сочувственным размышлениям.
Сегодня я уменьшил дозу антибиотика до одной таблетки в день – только вечером. И осталось у меня их всего 4 штуки. Что бы завтра не произошло, и какая бы погода не была, я просто обязан перебраться на седловину.
***
Ночью погода разыгралась не на шутку. Порывы ветра налетают с таким рёвом, словно проходит электричка. Посреди ночи вставил в уши затычки и лишь после этого сумел заснуть. Утром встал со слегка опухшей головой, но, в общем, состояние хорошее. Самое время идти наверх. Однако когда я выглянул наружу, моя вчерашняя решимость растаяла «как с белых яблонь дым». Погода – дрянь. Всё в тумане и метёт снег. После завтрака я перебрался в соседнюю гидовскую палатку, в которой обосновался Женя, и мы с ним убиваем пару часов в душевных беседах «за жизнь». В 10 утра погода улучшается, и мы с москвичами начинаем собираться на гору. В 11, когда мой рюкзак был полностью уложен, к моему восторгу с горы спустился Эяль. Он был заметно измотан, и, пока он сбивчиво рассказывал о своих приключениях, я приготовил ему кастрюльку чая. Надо сказать, что с тех пор, как он ушел на седловину, он ни разу не выходил на связь, и до меня доходили лишь противоречивые слухи через тех, кто спускался вниз из третьего лагеря. Оказалось, что он, по какой-то не совсем понятной причине, не пошёл к пещере нашего лагеря, а спустился на южную сторону, к киргизским пещерам. То есть к тем, которыми пользовались те, кто поднимается с юга. Естественно, от этих пещер невозможно связаться с лагерями, находящимися на северной стороне горы. Итогом его мытарств стали три ночи, проведенные в третьем лагере, и две попытки восхождения, которые он совершил в компании канадцев, с которыми подружился ещё в Базовом Лагере. На первом выходе они не ушли далеко, остановленные сильным ветром. Из четверых, только «длиноволосый» канадец продолжил восхождение и сумел подняться на вершину, несмотря на жуткую погоду. Во второй попытке оставшейся троице удалось добраться почти до четвёртого лагеря на 6400м, но сильный ветер и мороз заставили Эяля и Марка повернуть назад. Эяль продемонстрировал мне чёрную обмороженную каёмку своего уха и сказал, что один особенно сильный порыв ветра сбил его с ног и чуть не сбросил с гребня. В последний момент он сумел ухватиться за перильную верёвку. Не знаю, правда, почему он не был пристрахован. Человек столько натерпелся, что я не стал докучать ему лишними вопросами. В общем, они с Марком вернулись в пещеры, а Анатолий сумел дойти до вершины.
Пока Эяль рассказывал мне все эти занимательные истории и наливался чаем, погода испортилась окончательно. Поднялась натуральная пурга, и нам с москвичами осталось только вновь распаковать рюкзаки. Эяль пожелал мне успеха, вернул «переходящий бело-голубой вымпел» и выразил железную уверенность в том, что такой опытный альпинист, как я, обязательно водрузит его на вершине Хан Тенгри... Оптимизм этого патлатого израильтянина абсолютно несокрушим!
Затем он допаковывает в свой рюкзак кое-какие вещи и исчезает в вихрях снега в направлении первого лагеря. Мы договорились, что он снимет там Володину палатку и унесёт её вниз, а верхний лагерь сниму я. Итак, я остался один на горе. Вся моя команда, с которой я ввязался в это бессмысленное и прекрасное мероприятие, уже «отстрелялась», и только я всё ещё нахожусь на пути к цели.
Чуть позже, из первого лагеря пришёл Скотт со своим клиентом. Молодец всё-же: отлежался, отблевался и вылез таки во второй лагерь, несмотря на непогоду. Затем, спустился Анатолий и устроил моим москвичам громкий скандал из-за какой-то растащенной по недоразумению заброски. Неприятная вышла история. Кроме Эяля и Анатолия с седла спустился Вася. «Ну его в ж...у, этот высотный альпинизм!» – говорил Вася хмуро, и на фоне похмельного неба и колючих вихрей снега слова его показались мне убедительными, как никогда. «Хватит с меня,» – говорил он, – «накушался я этой радости – во как...» и он сделал режущее движение ладонью у своего горла. «Я – технарь. Скалы, лёд, работа со снарягой – это моё, а месить снег, надрывать пупок и загибаться на шести тысячах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37