Пока я «давил на газ», пытаясь её настичь, в голове у меня прокручивались различные вступительные фразы, и все они казались мне идиотскими. Я никогда не умел лихо подкатить к незнакомому человеку, тем более к женщине. Когда я поравнялся с ней, она обернулась.
«Вы спускаетесь в Медео?» – спросил я, прекрасно сознавая, что по этой дороге больше спускаться некуда. Она настороженно кивнула. Я выглядел большим заросшим мужиком не первой свежести, и это ясно отразилось в её глазах. «Я тоже спускаюсь в Медео» – сказал я – «я могу составить вам компанию?» Я говорил спокойным, доброжелательным тоном, не оставляющим человеку ни малейшего повода отказаться от моей компании, и она согласилась.
К своему удивлению, я обнаружил, что она говорит по-русски медленно и с сильным акцентом. Мы разговорились, и я узнал, что она – чешка и учится на политологическом факультете института международных отношений. Как я и предполагал, она оказалась интересным человеком, эта чешка. В свободное от учёбы время она путешествует по миру, отдавая предпочтение «горячим точкам» и тем странам, которые находятся в переломных точках своей истории. Сытые и спокойные страны её не интересуют – сообщила она мне с пренебрежительной гримаской. Это была сильная и целеустремлённая личность, по самую макушку набитая либеральными университетскими идеями.
Я с интересом выслушал её рассказ о поездке в Закавказье – по Грузии, Армении и Нагорному Карабаху. Похоже, девушка мало чего боялась в этой жизни. Я даже подумал, что, быть может, её подчёркнуто мужеподобный облик – лишь хорошо продуманная мимикрия, совсем не лишняя в подобного рода путешествиях. Политические взгляды её не отличались оригинальностью и вполне подходили европейскому «отличнику политологической учёбы»: все бедные – хорошие, все слабые – правы, а богатые и сильные – кругом виноваты. Иронические реплики, которые я себе изредка позволял, она встречала со спокойной снисходительностью человека, которого научили истине в последней инстанции.
Пожалуй, интереснее всего было услышать из первых уст историю отделения Словакии от Чехии. Само собой, она не отрицала право словаков на самоопределение, но всё же высказалась в том духе, что зря они всё это затеяли. По её мнению, словакам неплохо жилось в компании со «старшим чешским братом» и они многим ему обязаны. Если учесть, что сама она была чешкой, я не нашёл в её мнении ничего неожиданного... Даже самым пламенным либералам не чуждо ничто человеческое, и это с лёгкостью обнаруживается, когда речь заходит о вещах, затрагивающих их самих непосредственным образом.
«Всё это прекрасно, но какое это имеет отношение к Хан Тенгри?» – раздраженно может спросить читатель. Всё, абсолютно всё, что происходило со мной в это лето имело отношение к Хан Тенгри. Эта девушка сообщила мне, что её друзья, тоже чехи, штурмовали Хан Тенгри из южного базового лагеря. Я знал, что среди погибших в лавине было 5 чехов, но не стал говорить ей об этом.
Кто знает, может быть, это были не её чехи.
***
По дороге в гостиницу я зашёл в «Юбилейный» за шубатом. Трижды я обшарил весь молочный отдел – шубат, как верблюдица языком слизнула. Я ещё мог смириться с потерей длинных полосатых дынь – дыня, она дыня и есть – но уехать, не попробовав верблюжьего молока, я никак не мог! На мой запрос работница молочного отдела извинилась и сказала, чтобы я не беспокоился – шубат завтра подвезут.
«Завтра будет поздно...» – мрачно сказал я – «завтра я улетаю». «А вы купите его в лотке на улице» – посоветовала жалостливая работница – «там продаются точно такие же бутылочки». Я не очень люблю покупать молочные продукты на улице, особенно, когда назавтра мне предстоит многочасовый перелёт. Я прекрасно понимал, что молоку верблюдицы не пошёл на пользу весь этот длинный жаркий день, проведенный им в сомнительного вида уличном холодильнике, но выбора не было.
В одном из ларьков напротив кафе Тянь-Шань я обнаружил этот экзотический напиток, добавил к нему пакет пухлых масляных круасонов и приволок всё это богатство к себе в номер. Кроме того, что мне хотелось экзотики, я чисто по-человечески хотел жрать. Широким веером я метнул на стол пышные круасаны и свернул крышечку с бутылки. И тут случилось неожиданное: шубат рванулся из бутылки мощной пенной струёй. Никакое шампанское рядом не стоит с этим напитком! Он бил наружу, как из пожарного брандспойта. Я попытался зажать его рукой и стравить давление... Куда там! С тем же успехом я мог бы попытаться оседлать дикую верблюдицу! С трудом сдерживая пенный напор, я метнулся в туалет и направил струю в ванную. Я почувствовал облегчение, сродни тому, что испытывает любитель пива в сходной ситуации. Ванна постепенно наполнялась пушистыми облаками пены, а поток всё не ослабевал. Когда, наконец, он прекратился, в бутылке оставалось не более трети неистового зелья, а в ванной можно было бы выкупать небольшого верблюжонка. Я, со вздохом, посмотрел на остаток и вернулся к столу.
Всё, абсолютно всё дышало предательством: шубат подло сбежал, а прекрасные на лицо круасаны оказались злыми внутри. Я запиваю их острым, как подбродивший кефир, напитком, которого осталось меньше одного стакана. После такого ужина – хоть два пальца в рот. Я устало опускаюсь на кровать, и тут меня разбирает дикий смех. Что за странный это был день?! Он начался с «Турайского Фуфлового» и закончился верблюжьим шампанским, но это был длинный и насыщенный день, который вместил в себя и бесшумное парение над фиолетовым цветочным ковром, и цветные остроконечные горы с оплывшими подушками ледников у подножия, и случайное знакомство с интересным человеком. Это был полноценный день свободного человека.
Я люблю тебя, Хан Тенгри! С тобою каждый день был равен жизни.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37