А министр, дружески обняв его за плечи, повел в комнаты.
Как прекрасно они были обставлены. Ноги утопали в пушистых дорогих коврах, на стенах висели редкие картины древних раджпутских художников, тяжелые, шитые золотом занавеси и драпировки.
– Я рассмотрел ваше прошение о повышении в должности, доктор-сахиб, – любезно говорил министр. – Завтра вы получите официальное подтверждение.
Доктор поклоном выразил свою благодарность: «Поистине, министр Фироз Чанд необыкновенный человек! Сколько в нем благородства и внимательности. Он не забывает даже о ничтожных мелочах».
Министр, смеясь и шутя, провел доктора через мужскую половину дома, через помещение для слуг и подвел его к женской половине. Здесь он остановился и подал знак служанке, стоящей у дверей. Та, униженно кланяясь, распахнула дверь и жестом пригласила их войти. Министр взял доктора под руку и повел его в комнату. Несколько служанок бросились бежать в разные стороны, зажимая руками рот, чтобы не рассмеяться. Доктор увидел только, как мелькнули их разноцветные одежды.
Теперь они стояли в комнате с золоченым потолком, с которого свисала огромная хрустальная люстра. На резной кровати из черного дерева, под легким прозрачным пологом, шитым золотом и жемчугом, спала женщина. Сердце доктора бешено заколотилось. Это была Назан!
Он увидел ее лицо. Тонкая изогнутая бровь, длинные густые ресницы, бросающие на щеки тень, уголок нежных пунцовых губ, маленькое розовое ухо и локон, упавший на щеку, нежный изгиб шеи, словно выточенной из слоновой кости. И вдруг перед глазами доктора появилась ветка эвкалипта. Потом в глазах его потемнело, и он уже ничего не видел перед собой.
– Я побеспокоил вас ради нее, – сказал Фироз Чанд. Доктор молчал.
– Вот уже три дня, как она ничего не может есть. Стоит ей съесть хоть маленький кусочек, как ее сразу же начинает тошнить. Все ночи она не спит, а сейчас только что уснула. Стоит ли нам ее будить?
Последнюю фразу министр произнес просительно, и было ясно, что он надеялся на то, что доктор сжалится над ним.
– Разбудить придется, – сухо сказал доктор. – Иначе как же я стану ее осматривать?
Несколько минут министр умоляюще смотрел на доктора, но, поняв, что тот непреклонен, потихоньку направился к кровати. Он осторожно раздвинул полог и потрогал локон спящей, потом тихонечко похлопал ее по щеке и потряс за плечо.
Назан потянулась, зевнула и открыла глаза. Заметив стоящего перед ней министра, она протянула к нему руки, но в ту же минуту увидела доктора. Вскрикнув, она отпрянула назад.
– Не бойся, дорогая, – засмеялся Фироз Чанд. – Это же не чужой, это наш доктор. Он пришел лечить тебя.
– Оставьте нас ненадолго одних! – резко сказал доктор.
– Конечно, конечно! – заторопился Фироз Чанд и, смеясь, вышел из комнаты.
Доктор присел на край постели. Он повернул голову, избегая смотреть на Назан, которая, потупив глаза, нервно перебирала пальцами конец простыни.
– Что с вами? – спросил доктор.
После долгого молчания Назан сказала едва слышно:
– Живот.
– Что еще?
Но снова наступило молчание. И волны чувств, разбушевавшись, захлестнули их обоих. А потом в сердце доктора пришла ночь и он почувствовал, как тьма разливается по его крови.
– Министр сахиб хочет, чтобы я сделала аборт, – чуть слышно проговорила Назан.
– А вы?
Снова воцарилось молчание. И доктору показалось, что за эту минуту перед его глазами прошла вся его жизнь. Когда капля становится морем, сколько слез можно увидеть в одной улыбке! Сколько веков помещается в одном мгновенье! Что же это за минута?
– Я тоже этого хочу, – сказала Назан и, повернув лицо, стала смотреть в окно.
– Почему?
– Да потому, что я его любовница! Девка!
Все встало на свое место. Стены и потолок перестали кружиться, люстра перестала раскачиваться. Ковры больше не улыбались. Теперь доктор видел лишь одну комнату, одну постель и одну женщину.
– Где твой отец? – спросил доктор.
– Он умер во время той эпидемии.
Доктор открыл чемоданчик, но тут же снова закрыл его и взял руку Назан. Потом он отпустил ее, и она бессильно упала на одеяло. Назан так посмотрела на доктора, что ему показалось, будто в ее глазах скрывается потайная лестница, по которой она приглашает доктора взойти. «Смотри, доктор, – казалось, говорили ее глаза, – он ведь только прикасался ко мне, но моя душа никогда не принадлежала ему. Моя душа осталась прежней. Посмотри, я все та же простая, застенчивая Назан, какой была всегда. Доктор, неужели ты не видишь, что я осталась прежней Назан, дочерью пламенного солнца!»
И вдруг она разрыдалась, закрыв лицо руками.
– Почему вы не пришли тогда в мою деревню, доктор? – говорила она сквозь слезы. – О, почему вы не пришли тогда ко мне?! Доктор! Доктор!
Молча вышел он из комнаты.
Вечером, еще раз перечитав письмо своего отца, он разорвал его и бросил. Потом сел и написал прошение об отставке на имя министра.
Прошло много лет. Доктор состарился, обрюзг и потолстел. Волосы его стали совсем седыми, но он не оставлял своей практики, хотя был уже богат.
Он так и не женился. Взяв к себе сына своего младшего брата, он воспитал его, дал ему образование, и племянник, недавно успешно защитив диплом врача, получил назначение и уехал на работу в деревню.
Сейчас письмо племянника лежало перед старым доктором. Он развернул его дрожащими руками и стал читать. Мусавуд благодарил дядю за его доброту и настойчиво звал приехать к нему в деревню. Присутствие Мусавуда стало для старого доктора необходимым. Он не мог далее выносить разлуки с ним. На глазах старика показались слезы. Он снял очки и вытер их. Потом позвал слугу и приказал ему подготовить все для отъезда.
По мере того как доктор подъезжал к деревне, сердце его билось все сильней и сильней. Да, это была та самая деревня, в которую он еще молодым человеком уехал на работу. Та же река, те же рисовые поля, те же горные склоны, поросшие кедрами и каштанами, те же горные вершины, покрытые нетающими снегами. С каждым шагом своего пони он приближался к прошедшей молодости.
Подъехав к больнице, он слез с пони и, передав поводья слуге, пошел пешком. Вот аптека, вот бунгало врача. Да, то же самое бунгало. И то же грушевое дерево, но каким большим и раскидистым оно стало! Доктор прошел в сад. Вот и эвкалипт, но как он окреп, каким он стал могучим!
И вдруг сердце его остановилось. Под деревом он увидел девушку. Она стояла, держась рукой за ветку, и раскачивала ее. Девушка, как две капли воды, походила на Назан. Те же голубые волосы, то же белое лицо, та же точеная фигурка. На ее голубой кофточке горели серебряные пуговицы, на шее переливалось серебряное ожерелье. Назан! Нет, не Назан! А может быть, и Назан!
В это время из дверей больницы выбежал Мусавуд и заключил дядю в объятия.
1 2 3 4
Как прекрасно они были обставлены. Ноги утопали в пушистых дорогих коврах, на стенах висели редкие картины древних раджпутских художников, тяжелые, шитые золотом занавеси и драпировки.
– Я рассмотрел ваше прошение о повышении в должности, доктор-сахиб, – любезно говорил министр. – Завтра вы получите официальное подтверждение.
Доктор поклоном выразил свою благодарность: «Поистине, министр Фироз Чанд необыкновенный человек! Сколько в нем благородства и внимательности. Он не забывает даже о ничтожных мелочах».
Министр, смеясь и шутя, провел доктора через мужскую половину дома, через помещение для слуг и подвел его к женской половине. Здесь он остановился и подал знак служанке, стоящей у дверей. Та, униженно кланяясь, распахнула дверь и жестом пригласила их войти. Министр взял доктора под руку и повел его в комнату. Несколько служанок бросились бежать в разные стороны, зажимая руками рот, чтобы не рассмеяться. Доктор увидел только, как мелькнули их разноцветные одежды.
Теперь они стояли в комнате с золоченым потолком, с которого свисала огромная хрустальная люстра. На резной кровати из черного дерева, под легким прозрачным пологом, шитым золотом и жемчугом, спала женщина. Сердце доктора бешено заколотилось. Это была Назан!
Он увидел ее лицо. Тонкая изогнутая бровь, длинные густые ресницы, бросающие на щеки тень, уголок нежных пунцовых губ, маленькое розовое ухо и локон, упавший на щеку, нежный изгиб шеи, словно выточенной из слоновой кости. И вдруг перед глазами доктора появилась ветка эвкалипта. Потом в глазах его потемнело, и он уже ничего не видел перед собой.
– Я побеспокоил вас ради нее, – сказал Фироз Чанд. Доктор молчал.
– Вот уже три дня, как она ничего не может есть. Стоит ей съесть хоть маленький кусочек, как ее сразу же начинает тошнить. Все ночи она не спит, а сейчас только что уснула. Стоит ли нам ее будить?
Последнюю фразу министр произнес просительно, и было ясно, что он надеялся на то, что доктор сжалится над ним.
– Разбудить придется, – сухо сказал доктор. – Иначе как же я стану ее осматривать?
Несколько минут министр умоляюще смотрел на доктора, но, поняв, что тот непреклонен, потихоньку направился к кровати. Он осторожно раздвинул полог и потрогал локон спящей, потом тихонечко похлопал ее по щеке и потряс за плечо.
Назан потянулась, зевнула и открыла глаза. Заметив стоящего перед ней министра, она протянула к нему руки, но в ту же минуту увидела доктора. Вскрикнув, она отпрянула назад.
– Не бойся, дорогая, – засмеялся Фироз Чанд. – Это же не чужой, это наш доктор. Он пришел лечить тебя.
– Оставьте нас ненадолго одних! – резко сказал доктор.
– Конечно, конечно! – заторопился Фироз Чанд и, смеясь, вышел из комнаты.
Доктор присел на край постели. Он повернул голову, избегая смотреть на Назан, которая, потупив глаза, нервно перебирала пальцами конец простыни.
– Что с вами? – спросил доктор.
После долгого молчания Назан сказала едва слышно:
– Живот.
– Что еще?
Но снова наступило молчание. И волны чувств, разбушевавшись, захлестнули их обоих. А потом в сердце доктора пришла ночь и он почувствовал, как тьма разливается по его крови.
– Министр сахиб хочет, чтобы я сделала аборт, – чуть слышно проговорила Назан.
– А вы?
Снова воцарилось молчание. И доктору показалось, что за эту минуту перед его глазами прошла вся его жизнь. Когда капля становится морем, сколько слез можно увидеть в одной улыбке! Сколько веков помещается в одном мгновенье! Что же это за минута?
– Я тоже этого хочу, – сказала Назан и, повернув лицо, стала смотреть в окно.
– Почему?
– Да потому, что я его любовница! Девка!
Все встало на свое место. Стены и потолок перестали кружиться, люстра перестала раскачиваться. Ковры больше не улыбались. Теперь доктор видел лишь одну комнату, одну постель и одну женщину.
– Где твой отец? – спросил доктор.
– Он умер во время той эпидемии.
Доктор открыл чемоданчик, но тут же снова закрыл его и взял руку Назан. Потом он отпустил ее, и она бессильно упала на одеяло. Назан так посмотрела на доктора, что ему показалось, будто в ее глазах скрывается потайная лестница, по которой она приглашает доктора взойти. «Смотри, доктор, – казалось, говорили ее глаза, – он ведь только прикасался ко мне, но моя душа никогда не принадлежала ему. Моя душа осталась прежней. Посмотри, я все та же простая, застенчивая Назан, какой была всегда. Доктор, неужели ты не видишь, что я осталась прежней Назан, дочерью пламенного солнца!»
И вдруг она разрыдалась, закрыв лицо руками.
– Почему вы не пришли тогда в мою деревню, доктор? – говорила она сквозь слезы. – О, почему вы не пришли тогда ко мне?! Доктор! Доктор!
Молча вышел он из комнаты.
Вечером, еще раз перечитав письмо своего отца, он разорвал его и бросил. Потом сел и написал прошение об отставке на имя министра.
Прошло много лет. Доктор состарился, обрюзг и потолстел. Волосы его стали совсем седыми, но он не оставлял своей практики, хотя был уже богат.
Он так и не женился. Взяв к себе сына своего младшего брата, он воспитал его, дал ему образование, и племянник, недавно успешно защитив диплом врача, получил назначение и уехал на работу в деревню.
Сейчас письмо племянника лежало перед старым доктором. Он развернул его дрожащими руками и стал читать. Мусавуд благодарил дядю за его доброту и настойчиво звал приехать к нему в деревню. Присутствие Мусавуда стало для старого доктора необходимым. Он не мог далее выносить разлуки с ним. На глазах старика показались слезы. Он снял очки и вытер их. Потом позвал слугу и приказал ему подготовить все для отъезда.
По мере того как доктор подъезжал к деревне, сердце его билось все сильней и сильней. Да, это была та самая деревня, в которую он еще молодым человеком уехал на работу. Та же река, те же рисовые поля, те же горные склоны, поросшие кедрами и каштанами, те же горные вершины, покрытые нетающими снегами. С каждым шагом своего пони он приближался к прошедшей молодости.
Подъехав к больнице, он слез с пони и, передав поводья слуге, пошел пешком. Вот аптека, вот бунгало врача. Да, то же самое бунгало. И то же грушевое дерево, но каким большим и раскидистым оно стало! Доктор прошел в сад. Вот и эвкалипт, но как он окреп, каким он стал могучим!
И вдруг сердце его остановилось. Под деревом он увидел девушку. Она стояла, держась рукой за ветку, и раскачивала ее. Девушка, как две капли воды, походила на Назан. Те же голубые волосы, то же белое лицо, та же точеная фигурка. На ее голубой кофточке горели серебряные пуговицы, на шее переливалось серебряное ожерелье. Назан! Нет, не Назан! А может быть, и Назан!
В это время из дверей больницы выбежал Мусавуд и заключил дядю в объятия.
1 2 3 4