Золотой дождь
Поскольку нужны были деньги, Питерсон откликнулся на объявление, в котором говорилось: «Мы вам заплатим за выступление на телевидении, если ваши убеждения достаточно глубоки, а личный опыт отдает чем-то необычайным». Он набрал номер, и ему велели явиться в кабинет 1551 Грейбар-билдинга по Лексингтон-авеню. Так он и сделал и, проведя двадцать минут с мисс Древ, спросившей, подвергался ли он когда-нибудь анализу, был допущен до программы под названием «Кто я?».
– В чем вы располагаете глубокими убеждениями? – спросила мисс Древ.
– В искусстве, – ответил Питерсон, – в жизни, в деньгах.
– Например?
– Я убежден, – сказал Питерсон, – что обучаемость мышей можно снизить или повысить, регулируя количество серотонина у них в мозгу. Я убежден, что у шизофреников выше встречаемость необычных отпечатков пальцев, включая линии, образующие почти замкнутые круги. Я убежден, что сновидец смотрит во сне сон, двигая глазами.
– Как интересно! – воскликнула мисс Древ.
– Все это есть во «Всемирном альманахе», – ответил Питерсон.
– Я вижу, вы скульптор, – сказала мисс Древ. – Это чудесно.
– Какова природа программы? – спросил Питерсон. – Я никогда ее не смотрел.
– Позвольте мне ответить на ваш вопрос другим вопросом, – сказала мисс Древ. – Мистер Питерсон, вы абсурдны?
Ее гигантские губы были измазаны сияющим белым кремом.
– Прошу прощения?
– Я имею в виду, – убедительно продолжала мисс Древ, – расцениваете ли вы свое существование как дармовое? Ощущаете ли вы себя de trop? Присутствует ли тошнота?
– У меня увеличена печень, – предположил Питерсон.
– Это превосходно! – воскликнула мисс Древ. – Это очень хорошее начало! «Кто я?» пытается, мистер Питерсон, обнаружить, кто люди есть на самом деле. Люди сегодня, по нашим ощущениям, прячутся в себе, отчужденные, упавшие духом, они живут в муках, отчаянии и неверии. Зачем нас бросили сюда и покинули? Вот вопрос, на который мы стараемся ответить, мистер Питерсон. Человек стоит в одиночестве посреди стертого анонимного пейзажа, боясь и трепеща, его тошнит до смерти. Бог мертв. Повсюду сплошное ничто. Ужас. Разобщенность. Конечность. «Кто я?» подходит к этим проблемам коренным, радикальным образом.
– По телевидению?
– Нас интересуют основы, мистер Питерсон. Мы не шутки шутим.
– Понимаю, – сказал Питерсон, не забывая о сумме гонорара.
– А теперь я хочу знать вот что, мистер Питерсон: вас интересует абсурд?
– Мисс Древ, – сказал он, – сказать вам по правде, я не знаю. Я не уверен, что убежден в этом.
– О мистер Питерсон! – воскликнула шокированная мисс Древ. – Не говорите так! Вы будете…
– Наказан? – предположил Питерсон.
– Вас абсурд, может, и не интересует, – твердо сказала она, – зато вы очень интересуете абсурд.
– У меня много проблем, если это вам поможет, – сказал Питерсон.
– Для вас проблематично существование, – с облегчением произнесла мисс Древ. – Гонорар – двести долларов.
– Меня покажут по телевизору, – сказал Питерсон своему галеристу.
– Вот стыдоба, – отозвался Жан-Клод. – Избежать никак нельзя?
– Неизбежно, – сказал Питерсон, – если я хочу есть.
– Сколько? – спросил Жан-Клод, и Питерсон ответил:
– Двести.
Он оглядел галерею – не выставлены ли хоть какие-то его работы.
– Смехотворная компенсация, учитывая дурную славу. Ты будешь под своим именем?
– А ты случайно…
– Никто не покупает, – сказал Жан-Клод. – Дело, без сомнения, в погоде. Люди мыслят в категориях… как ты называешь эти штуки? – ХристоПосудин. В которых можно плавать. Ты не обдумаешь еще раз то, о чем я с тобой уже говорил?
– Нет, – ответил Питерсон. – Не обдумаю.
– Два маленьких пойдут гораздо, гораздо быстрее одного большого и огромного, – сказал Жан-Клод, отводя взгляд. – Распилить пополам – дело ведь нехитрое.
– Предполагается, что это произведение искусства, – сказал Питерсон как можно спокойнее. – Ты не забыл еще: произведения искусства пополам не распиливают?
– Там, где можно сделать распил, – сказал Жан-Клод, – там не очень трудно. Я могу двумя руками обхватить. – И он свел пальцы обеих рук в кольцо для наглядности. – Всякий раз, когда я смотрю на эту работу, я неизменно вижу две. Ты абсолютно уверен, что в самом начале твой замысел был верен?
– Абсолютно, – ответил Питерсон.
Ни одна из его работ выставлена не была, и печень его раздулась от гнева и ненависти.
– У тебя весьма романтичный импульс, – сказал Жан-Клод. – Позицией я смутно восхищаюсь. Ты слишком начитан в истории искусств. А она отчуждает тебя от возможностей достичь аутентичной самости, имманентной для нынешнего века.
– Я знаю, – сказал Питерсон. – Не ссудишь мне двадцатку до первого?
Питерсон сидел у себя в студии на нижнем Бродвее, пил «рейнгольд» и думал о Президенте. Он всегда ощущал близость к Президенту, однако теперь чувствовал, что, согласившись на появление в телепередаче, совершил нечто постыдное, и Президент вряд ли это одобрит. Но мне нужны деньги, твердил он себе, телефон отключен, а котенок плачет и просит молока. И у меня заканчивается пиво. Президент считает, что изящные искусства нужно поддерживать, размышлял Питерсон, и уж конечно он не хочет, чтобы я оставался без пива. Интересно, думал он, то, что я чувствую, – просто вина за то, что я продался на телевидение, или нечто поэлегантнее: тошнота? Печень его стонала в нем, а он взвешивал ситуацию, при которой объявят о его новых отношениях с Президентом. Он работал у себя в студии. Произведение в работе должно будет называться «Праздничные поздравления» – оно состояло из трех автомобильных радиаторов: один от «шевроле-тюдора», один от «фордовского» пикапа, а один от «эссекса» 1932 года, – плюс бывший телефонный коммутатор и другие предметы. Расположение их казалось правильным, и он приступил к сварке. Через некоторое время вся эта масса утвердилась на своих ногах. Прошла пара часов. Питерсон отложил горелку, снял щиток. Подошел к холодильнику и обнаружил в нем сэндвич, оставленный дружелюбным старьевщиком. Сделан сэндвич был торопливо и без вдохновения: тонкий ломтик ветчины между парой ломтиков хлеба. Тем не менее Питерсон слопал его с благодарностью. Постоял, посмотрел на свою работу, время от времени переходя с места на место, чтобы взглянуть под другим углом. Тут дверь в студию распахнулась, и вбежал Президент, волоча за собой шестнадцатифунтовую кувалду. Первый удар расколол основной шов «Праздничных поздравлений», две половинки расстались, точно влюбленные, – еще миг держались друг за дружку, а затем ринулись в разные стороны. Двенадцать агентов Тайной службы скрутили Питерсона парализующей комбинацией своих тайных захватов. А он хорошо выглядит, подумал Питерсон, очень хорошо, здоровый, зрелый, подтянутый, надежный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37