Нельзя сказать, чтобы дом по адресу Парк-авеню, 795, был одним из лучших в городе, но в нем жил сам Виктор Матрик, безумный глава «Сплатч Вернер», а там, где жил он, не мог не поселиться и Комсток. Пока Бренда показывала ему и Морган квартиру, он задавал нескончаемые вопросы про квартиру Виктора Матрика: где она расположена по отношению к номеру 9В, какая у нее площадь, кто разрабатывал внутренний дизайн? Все это так типично, так смешно, размышляла Бренда: богатые и могущественные люди, которые должны быть выше подобных мелочей, принимают решения, как правило, исходя из соображений мелкого тщеславия.
В двух кварталах к югу, на углу Пятой авеню и Семидесятой улицы, Мими Килрой вошла в маленький лифт, обслуживавший се с Джорджем квартиру, и поздоровалась с лифтером. Тот сам нажал кнопку, чтобы она не изволила себя утруждать. В холле прохлаждались два привратника. Она кивнула обоим, и один из них распахнул и удерживал тяжелую дверь, пока она не вышла.
— Кажется, машины нет, миссис Пакстон, — сказал он с величайшим огорчением, словно мысль о том, что Мими может пройти несколько шагов, причиняла ему физическую боль.
— Сегодня я обойдусь без машины, Хесус. Я поеду в этом! Правда, чудесно? И она указала на странный экипаж у тротуара — подобие велорикши. На водителе была бейсбольная кепка.
— Это выглядит опасно, миссис Пакстон, — сказал привратник. Мими засмеялась.
— Сами знаете, Хесус, со мной ничего не может случиться.
Настроение у нее было прекрасное, как и погода. Пятая авеню — одно из чудеснейших мест на свете, она всегда, год за годом, остается прежней. Мало на что в жизни можно рассчитывать с такой уверенностью! Мими задумалась над тем любопытным обстоятельством, что улица способна поднять ей настроение лучше, чем семья, чем друзья. Она давно убедилась, что в жизни важно принимать счастье из любого источника, ведь обещания счастья из людских уст часто не сбываются.
Мими уселась в экзотический экипаж, выкрашенный в ярко-желтый цвет для привлечения туристов, для которых и предназначался. Закинув ногу на ногу, расправила юбку из тонкого твида. Она обула бежевые замшевые туфельки, страшно непрактичные и безумно дорогие, что от них и требовалось. Водитель кивнул клиентке и влился в транспортный поток. Медленно плывя по Пятой авеню, Мими прислушивалась к своему душевному состоянию.
Заключение было отрадным: в этот день она чувствовала себя счастливой. В сорок два года она делила свое настроение на два противоположных типа: подавленное и легкомысленное головокружение. Когда бывало второе, Мими снова чувствовала себя восемнадцатилетней девчонкой, для которой жизнь только начинается, которая способна на все: начать выступать с девичьей рок-группой, научиться бренчать на электрогитаре и запеть перед тысячами людей! В подавленном состоянии она чувствовала себя старухой, ничего в жизни не добившейся, которая скоро перестанет быть желанной: никто уже не захочет заниматься с ней любовью! После менопаузы у нее высохнет влагалище; с увлажнением у нее уже случались проблемы, особенно когда партнером становился Джордж. Впрочем, он за последний год не очень часто проявлял к ней интерес. Она догадывалась, что он получает желаемое от других женщин, как большинство знакомых ей женатых мужчин, но не возражала против этого, лишь бы он помалкивал.
Несколько лет назад Мими не позволила бы себе таких мыслей. Ее отец был большим бабником (и оставался им, насколько ей было известно, до сих пор). Под внешней жизнерадостностью матери она угадывала горечь и несчастье и подростком не могла простить ей снисходительности к частым ночным отлучкам отца. Но мать ясно давала понять, что эту тему поднимать нельзя: «Я никогда не стану осуждать твоего отца!» Эти слова звучали у Мими в ушах долгие годы. Иногда она даже подозревала, что это из-за них она была такой бунтаркой от двадцати до тридцати лет и даже позже, не хотела остепениться, выйти замуж, «что-то сделать». Однако в принципе Мими восхищалась самопожертвованием матери. Она часто задумывалась, способна ли сама на такое, и вдруг со смехом поняла, что так же ведет себя с Джорджем. Ведь она тоже отбросила собственные предпочтения ради того, что вообразила большим благом.
Но большим для кого? Этот вопрос Мими задавала себе, проезжая сейчас мимо белого мраморного дворца, бывшего в двадцатые годы резиденцией миллионера, а теперь ставшего музеем Фрика. Конечно, Мими заботилась прежде всего о себе: ведь Джордж был очень богат. Всегда считалось, что она выйдет замуж за богача, хотя бы для преумножения состояния Килроев. Но при этом она знала, что будет Джорджу прекрасной женой и заметным дополнением его богатства. Понимание, что это должно стать целью ее жизни, как и смирение, пришло не сразу: много лет Мими отвергала эту мысль, как молодая необъезженная лошадка. В детстве она мечтала стать «кем-то»: звездой, наездницей-победительницей Олимпиад или хотя бы только жокеем, актрисой, журналисткой; однако ее попытки приобрести профессию встречались в семье с неодобрением — возражения не высказывались, но сковывали движения не хуже кандалов. Ей нельзя было слишком бросаться в глаза, чтобы не потерпеть неудачу и не стать посмешищем для критиков (однажды родные ее все-таки высмеяли: когда она выступила в театральной постановке, даже не на бродвейской сцене), чтобы не навредить семье, особенно отцу. Молчаливое требование всегда оставалось одним: зачем ей что-то делать, если в этом нет необходимости? Разве не достаточно просто изящества, очарования, красоты лица и одежды? А раз так, какого черта она связалась с Зизи?
Мими переживала кризис среднего возраста. Никто никогда не говорит женщинам, что произойдет в их эмоциональной сфере, когда им перевалит за сорок. Сначала приходит чудесное ощущение покоя. Вы понимаете, что не все поддается вашему контролю, что не все происходящее имеет отношение к вам, что очень многое из того, чему вы раньше придавали значение, оказывается мелочью. Тем не менее вы по-прежнему чувствуете себя молодой, все еще способны прочесть вечером в ресторане меню… А затем наступает эмоциональный спад: вы начинаете сомневаться в том, что в жизни есть смысл — по крайней мере в вашей жизни. Вам вдруг подавай цели, связи, любви, но вы видите, что все это поблекло. Саму себя вы воспринимаете автоматом, производящим привычные движения, делающим знакомые дела, но уже не получающим от этого удовольствия, осознавшим их бесцельность… Мими случалось, ложась спать, желать, чтобы утро уже не наступало. Но оно всегда сменяло ночь.
Разумеется, о ее чувствах не знал никто, включая Джорджа. Она не собиралась никому о них рассказывать. Мать учила ее, чего нет ничего более отталкивающего, чем богачка, жалующаяся на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
В двух кварталах к югу, на углу Пятой авеню и Семидесятой улицы, Мими Килрой вошла в маленький лифт, обслуживавший се с Джорджем квартиру, и поздоровалась с лифтером. Тот сам нажал кнопку, чтобы она не изволила себя утруждать. В холле прохлаждались два привратника. Она кивнула обоим, и один из них распахнул и удерживал тяжелую дверь, пока она не вышла.
— Кажется, машины нет, миссис Пакстон, — сказал он с величайшим огорчением, словно мысль о том, что Мими может пройти несколько шагов, причиняла ему физическую боль.
— Сегодня я обойдусь без машины, Хесус. Я поеду в этом! Правда, чудесно? И она указала на странный экипаж у тротуара — подобие велорикши. На водителе была бейсбольная кепка.
— Это выглядит опасно, миссис Пакстон, — сказал привратник. Мими засмеялась.
— Сами знаете, Хесус, со мной ничего не может случиться.
Настроение у нее было прекрасное, как и погода. Пятая авеню — одно из чудеснейших мест на свете, она всегда, год за годом, остается прежней. Мало на что в жизни можно рассчитывать с такой уверенностью! Мими задумалась над тем любопытным обстоятельством, что улица способна поднять ей настроение лучше, чем семья, чем друзья. Она давно убедилась, что в жизни важно принимать счастье из любого источника, ведь обещания счастья из людских уст часто не сбываются.
Мими уселась в экзотический экипаж, выкрашенный в ярко-желтый цвет для привлечения туристов, для которых и предназначался. Закинув ногу на ногу, расправила юбку из тонкого твида. Она обула бежевые замшевые туфельки, страшно непрактичные и безумно дорогие, что от них и требовалось. Водитель кивнул клиентке и влился в транспортный поток. Медленно плывя по Пятой авеню, Мими прислушивалась к своему душевному состоянию.
Заключение было отрадным: в этот день она чувствовала себя счастливой. В сорок два года она делила свое настроение на два противоположных типа: подавленное и легкомысленное головокружение. Когда бывало второе, Мими снова чувствовала себя восемнадцатилетней девчонкой, для которой жизнь только начинается, которая способна на все: начать выступать с девичьей рок-группой, научиться бренчать на электрогитаре и запеть перед тысячами людей! В подавленном состоянии она чувствовала себя старухой, ничего в жизни не добившейся, которая скоро перестанет быть желанной: никто уже не захочет заниматься с ней любовью! После менопаузы у нее высохнет влагалище; с увлажнением у нее уже случались проблемы, особенно когда партнером становился Джордж. Впрочем, он за последний год не очень часто проявлял к ней интерес. Она догадывалась, что он получает желаемое от других женщин, как большинство знакомых ей женатых мужчин, но не возражала против этого, лишь бы он помалкивал.
Несколько лет назад Мими не позволила бы себе таких мыслей. Ее отец был большим бабником (и оставался им, насколько ей было известно, до сих пор). Под внешней жизнерадостностью матери она угадывала горечь и несчастье и подростком не могла простить ей снисходительности к частым ночным отлучкам отца. Но мать ясно давала понять, что эту тему поднимать нельзя: «Я никогда не стану осуждать твоего отца!» Эти слова звучали у Мими в ушах долгие годы. Иногда она даже подозревала, что это из-за них она была такой бунтаркой от двадцати до тридцати лет и даже позже, не хотела остепениться, выйти замуж, «что-то сделать». Однако в принципе Мими восхищалась самопожертвованием матери. Она часто задумывалась, способна ли сама на такое, и вдруг со смехом поняла, что так же ведет себя с Джорджем. Ведь она тоже отбросила собственные предпочтения ради того, что вообразила большим благом.
Но большим для кого? Этот вопрос Мими задавала себе, проезжая сейчас мимо белого мраморного дворца, бывшего в двадцатые годы резиденцией миллионера, а теперь ставшего музеем Фрика. Конечно, Мими заботилась прежде всего о себе: ведь Джордж был очень богат. Всегда считалось, что она выйдет замуж за богача, хотя бы для преумножения состояния Килроев. Но при этом она знала, что будет Джорджу прекрасной женой и заметным дополнением его богатства. Понимание, что это должно стать целью ее жизни, как и смирение, пришло не сразу: много лет Мими отвергала эту мысль, как молодая необъезженная лошадка. В детстве она мечтала стать «кем-то»: звездой, наездницей-победительницей Олимпиад или хотя бы только жокеем, актрисой, журналисткой; однако ее попытки приобрести профессию встречались в семье с неодобрением — возражения не высказывались, но сковывали движения не хуже кандалов. Ей нельзя было слишком бросаться в глаза, чтобы не потерпеть неудачу и не стать посмешищем для критиков (однажды родные ее все-таки высмеяли: когда она выступила в театральной постановке, даже не на бродвейской сцене), чтобы не навредить семье, особенно отцу. Молчаливое требование всегда оставалось одним: зачем ей что-то делать, если в этом нет необходимости? Разве не достаточно просто изящества, очарования, красоты лица и одежды? А раз так, какого черта она связалась с Зизи?
Мими переживала кризис среднего возраста. Никто никогда не говорит женщинам, что произойдет в их эмоциональной сфере, когда им перевалит за сорок. Сначала приходит чудесное ощущение покоя. Вы понимаете, что не все поддается вашему контролю, что не все происходящее имеет отношение к вам, что очень многое из того, чему вы раньше придавали значение, оказывается мелочью. Тем не менее вы по-прежнему чувствуете себя молодой, все еще способны прочесть вечером в ресторане меню… А затем наступает эмоциональный спад: вы начинаете сомневаться в том, что в жизни есть смысл — по крайней мере в вашей жизни. Вам вдруг подавай цели, связи, любви, но вы видите, что все это поблекло. Саму себя вы воспринимаете автоматом, производящим привычные движения, делающим знакомые дела, но уже не получающим от этого удовольствия, осознавшим их бесцельность… Мими случалось, ложась спать, желать, чтобы утро уже не наступало. Но оно всегда сменяло ночь.
Разумеется, о ее чувствах не знал никто, включая Джорджа. Она не собиралась никому о них рассказывать. Мать учила ее, чего нет ничего более отталкивающего, чем богачка, жалующаяся на жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139