Тем временем прислужник расстелил на столах холщовые скатерти, которые давно не стирали, и оттого по ним можно было угадать все меню по крайней мере за прошлую неделю: пятна высохшего супа, волоконца мяса и еще что-то, похожее на рыбу; краями скатерти едоки прикрывали колени, а кое-кто даже запихивал скатерть за пояс — уж лучше ее запачкать, чем собственные штаны. Эйцен осмотрел деревянную миску, деревянную ложку и помятую оловянную кружку, потом огляделся по сторонам, не болен ли кто французской хворью или испанской чесоткой; изо рта воняло почти у каждого, и почти каждый чесал либо под мышкой, либо коленку, либо голову, впрочем, может, делалось это просто от скуки, ибо ни супа, ни вина пока не несли; с кухни слышалось, как хозяин бранится с кухарками, а ведь «Лебедь» слыл приличным постоялым двором, которым все гости, дескать, остаются довольны. За столом начинали перебрасываться похабными шуточками про пастора и его кухарку, что опять-таки вызывало у Эйцена немалое возмущение, ибо сам он относится к вере строго и знает, что с тех пор, как доктор Мартинус Лютер прибил к воротам церкви свои знаменитые тезисы, пасторы сочетаются с кухарками вполне законным браком.
Наконец принесли суп в большом котле, где плавал жир и даже виднелись куски мяса. Тотчас началась шумная возня с разливанием супа, после чего все быстро принялись за еду; однорукий проявлял большую сноровку в орудовании ложкой; теперь слышались лишь чавканье, сопение да тихий смешок горбатого соседа, который сказал Эйцену: «А ведь человек не слишком отличается от скотины, не правда ли? Вот и подумаешь порой: что же на самом деле хотел Господь, когда создавал великое творение якобы по образу и подобию Своему?»
Однорукий, чавкая, вставил: «Злой этот бог, неправедный; бедных он наказывает, а сильных мира сего награждает. Видно, и впрямь над этим неправедным богом есть другой Господь, поглавнее. Сейчас Он далеко, но когда-нибудь придет сюда и принесет всем нам свет».
Этого Эйцен снести уже не мог; вскочив с места и потянув за собой край скатерти, так что из мисок кругом повыплескивался суп, он крикнул: «Да как вы смеете богохульствовать и кощунствовать! Разве вы не видите, что справедливость и порядок вновь утвердились на небе, как и на земле!» Тут все примолкли, выжидая, но в голове юноши внезапно разверзлась ужасная пустота, он не знал, что сказать дальше, и, поперхнувшись собственной слюной, закашлялся; там и сям послышались смешки, они перешли во всеобщий хохот, пока не появился хозяин и не принес мясо, тут уж все схватились за миски, чтобы не упустить свой кусок, а поперед всех — Эйцен.
Мясо запивалось кислым вином из долины реки Зале, питье и кушанье горячили и веселили; что же касается горбатого соседа справа, то юношу удивляло, сколь грациозно он ест, действуя всего лишь тремя пальцами, аккуратно отламывая хлеб и разрезая мясо своим красивым ножичком; собравшись с духом, Эйцен полюбопытствовал: «Вот вы много знаете про меня, и то, что я студиозус и путь держу в Виттенберг, а сами вы, позвольте спросить, кто будете и что привело вас в Лейпциг?»
«Он-то? — проворчал безрукий. — Знаю я его, ездит повсюду, только нигде не задерживается, а с картами такие штуки вытворяет, что лишь диву даешься. Люди даже говорят, будто он слово такое ведает, чтобы козьи катыши в золото превращать, но если потом этим золотом расплатиться захочешь, они у тебя в руке опять козьими катышами становятся».
Горбун рассмеялся своим невеселым смехом и сказал: «Ну, насчет золота — это преувеличение, а на картах я гадаю, могу предсказать будущее; тут никаких чудес нет, туз идет к валету, семерка к тройке, главное — система; еду же я сейчас по делам, разыскиваю одного еврея, которого здесь недавно видели, надо мне с ним кое о чем словечком перемолвиться».
«Еврея, значит...» — повторил Эйцен, полагая, что нашел подходящую тему для разговора, ибо аугсбургская тетка растолковала ему, как на место знатного рода Фуггеров, которые вели банковские дела и финансировали своими деньгами целые княжества и даже самого императора, заступили теперь евреи; только с ними иметь дело куда дороже, хотя богатства своего они напоказ не выставляют.
«Не забудьте, что вы говорите о народе, из которого произошел Господь наш, Иисус Христос», — заметил сосед.
«И который распял Его... — не замедлил козырнуть Эйцен, он-то знал эти разговоры, слышал, как отец в Гамбурге спорил с евреями, у которых брал деньги под большие проценты. — О чем же вы хотите перемолвиться со своим евреем?»
«Да вот хочу выяснить, есть ли он тот, кто есть».
Эти слова поразили Эйцена до глубины души, который в Библии был тверд и поэтому знал, что Иисус Христос на соответствующий вопрос сказал: Я тот, кто Я есть. Тем не менее, чтобы заглушить в себе странное чувство, Эйцен, громко расхохотавшись, проговорил: «Должно быть, вас тот еврей обобрал, они ведь на это горазды».
Однако, похоже, собеседнику препирательства на темы духовные уже надоели. Тем временем пришел прислужник с грифельной доской, на которой крестами и кружочками отмечалось, кто и сколько съел или выпил; он собрал в скатерть миски и ложки, завернул ее узлом, оставил только кружки для вина, а скатерть унес, после чего горбун вытащил из кармана аккуратную колоду карт, какие сейчас изготовляют в печатнях и в народе зовут «сатанинской Библией», положил перед собою на голый стол десять карт и предложил Эйцену выбрать одну из них, запомнить ее хорошенько и сказать, когда будет готов. Внимательно рассмотрев лежавшие вниз рубашкой и странно манившие к себе карты, Эйцен подумал, что все это, конечно же, фокусы, но выбрал червонный туз в память о девице Барбаре Штедер, которая осталась дома в Гамбурге и тайно покорила его сердце, после чего сказал, что готов. Новый знакомый собрал десять открытых карт, присовокупил их к колоде, которую перетасовал так быстро и ловко, что у всех, кто с бокалами или кружками в руках обступил горбуна, Эйцена и безрукого, аж глаза на лоб полезли. Затем он разложил перед Эйценом карты веером, рубашками кверху, и проговорил: «Смотрите внимательно, господин студиозус, даю вам три попытки, тяните карту».
Эйцен вытянул карту.
«Нет, это не та. Отложите ее в сторону».
Эйцен вытянул вторую карту.
«И это не та. Неужели вы хотите нас разочаровать, молодой человек?»
Эйцену стало жарко. Фокусы, подумал он опять, но тут же ему почудилось, будто от правильного выбора третьей карты зависит, получит ли он девицу Штедер вместе с ее богатым приданым; рука у него задрожала, он почувствовал на себе горячее дыхание тесно обступивших его людей и вслепую схватил карту.
«А теперь верно, — сказал горбун. — Червонный туз. Я угадал, господин студиозус?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68