Продолжу с этого места.
— Зачем? — спросила она. — После завтрака будешь спать сколько захочешь. Я сказала администрации, что ты нездоров, и они относятся к тебе очень сочувственно.
— Я не хочу провести весь медовый месяц в привокзальном отеле Центральной железной дороги, — взвыл я, от огорчения позабыв, что мы до сих пор не поженились. — Я думал, мы поедем за границу.
— Ура! — воскликнула она. — Обожаю заграницу. Куда сначала?
В Глазго (мне показалось, что с тех пор прошли годы) я предвкушал, как буду блаженствовать с ней в тихой маленькой гостинице в рыбацкой деревушке на побережье Бретани, но теперь я содрогнулся от самой мысли, что окажусь с Беллой в уединенном месте.
— В Амстердам, — пробормотал я и заснул.
Она разбудила меня в десять, успев побывать с моим бумажником в бюро путешествий Томаса Кука, купить билеты на вечерний пароход в Гаагу, заплатить по счету в отеле, собрать наши вещи и спустить их в вестибюль. В номере ост лись только мой дорожный несессер и необходимая одежда.
— Я хочу есть и спать! Пусть мне подадут завтрак в постель! — закричал.
— Не волнуйся, бедный ты мой, — сказала она успокаивающе. — Завтрак на подадут внизу через десять минут, а потом ты сможешь, сколько душа пожелает спать в кебе, в поезде, еще в одном поезде и еще в одном кебе.
Теперь вы понимаете, что была у меня за жизнь, когда мы мчались через во Европу и вокруг Средиземного моря. Ночью — часы лихорадочного бдения в постели с женщиной, не знающей, что такое сон; днем я либо дремал, либо меня вели за руку как оглушенного. Я предвидел все это еще до отъезда из Лондона и на пароходе направлявшемся в Гаагу, решил, что спасусь, ИЗНУРИВ Беллу! В моих ушах уже раздаются раскаты дьявольского хохота, который эта нелепая идея извергла и. Вашей отвратительной глотки. Благодаря железному напряжению воли и множеству чашек крепкого черного кофе я нашел в себе силы, пересаживаясь с поезда hi пароход, с парохода в кеб, носиться с ней по всем самым шумным и многолюдным отелям, театрам, музеям, ипподромам и — увы, увы! — игорным домам на континенте, покрыв в одну неделю четыре страны. Она наслаждалась каждой минутой путешествия и блеском глаз и маленькими знаками нежности ясно давала понять, что скоро в уединенный час любви отблагодарит меня за все. Моей единственной надеждой оставалось вот что: если публичные средства передвижения и бешеное коловращение дня не в состоянии к вечеру утомить ее и погрузить в сон, они, быть может, сделают это со мной. Тщетная надежда! Между Беллой и природным Паррингом — низменной частью Парринга — возникла прочная связь, которую мой несчастный измученный мозг не мог ни разорвать, ни ослабить. Вновь и вновь я падал в постель, точно в смертный сон, но когда я в скором времени пробуждался, оказывалось, что я ласкаю ее. Подобно жертве головокружения, которая кидается ВПЕРЕД, в пропасть, вместо того, чтобы отшатнуться от нее, я СОЗНАТЕЛЬНО бросался в любовный танец с его стонами восторга и отчаяния, не прерывая его до тех пор, пока луч света сквозь щель между ставнями не возвещал вступление в чистилище нового дня. В Венеции я упал в обморок, скатился по ступеням Сан-Джорджо Маджоре в лагуну, почувствовал, что тону, и возблагодарил за это Господа. Очнулся я, как всегда, в постели с Беллой. Меня мутило от морской болезни. Мы находились в каюте первого класса на пароходе, совершающем круиз по Средиземному морю.
— Бедный Парень, ты слишком резво начал!-сказала она. — Никаких больше казино и кабаре! Отныне я становлюсь твоим врачом и предписываю полный покой, кроме тех часов, когда мы вместе в уютном гнездышке, как сейчас.
С тех пор до самого дня моего спасения я был тряпичной куклой, безвольной игрушкой в ее руках. Но лежа в постели сколько возможно в течение дня, я в конце концов стал потихоньку восстанавливать силы.
И я продолжал считать ее добрым созданием! Ну, хохочите же! ХОХОЧИТЕ!! ХОХОЧИТЕ!!! Да, да, проклятый Бакстер, пусть от неудержимого хохота лопнут Ваши проклятые бока! Я по-прежнему верил в доброту моего ангела-изверга! Когда она своей рукой приподнимала мне голову, чтобы покормить меня с ложечки, слезы благодарности катились по моим щекам. Когда в портах, где мы швартовались, она вела меня в английские банки, говорила служащим, что ее бедняжка не совсем здоров, и водила моей рукой, подписывая чек или почтовый перевод, слезы благодарности катились по моим щекам. Как-то ясным, синим, сверкающим днем мы полулежали бок о бок и рука в руке на папу бе в шезлонгах и неслись через Босфор — по левому борту от нас расстилалась вся Азия, по правому вся Европа, или наоборот.
— Ты только в одном хорош, Парень, — сказала она глубокомысленно, — но в этом ты уж действительно хорош, настоящий гранд монарх вельможа император лорд-главный-канцлер превосходительство президент патрон провост босс и чемпион.
Слезы благодарности катились по моим щекам. Я был настолько слаб и принижен, что без всякой надежды продолжал умолять ее выйти за меня замуж:. Даже произошедшее в Гибралтаре не открыло мне глаза.
Мы сошли на берег, чтобы продать мои акции «Шотландских вдов и сирот"* — сделка, спешить с которой не следовало. Управляющий банком, помнится, спросил меня настоятельным тоном, от которого у меня заболела голова:
— Вы отдаете себе отчет в том, что делаете, мистер Парринг? Я посмотрел на Беллу, которая сказала только:
— Нам нужны деньги, Парень, и не нам одним.
Я подписал бумагу. Мы вышли из банка, и она повела меня через сады Аламеды к Южному бастиону, где была наша гостиница. Вдруг перед Беллой выросла дородная, представительная, хорошо одетая дама и сказала:
— Какая удивительная встреча, леди Коллингтон, давно ли вы здесь? Почему сразу нас не навестили? Вы меня помните? Мы познакомились четыре года назад в Коузе, на яхте принца Уэльского.
— Чудесно! — воскликнула Белла. — Но я привыкла, что меня зовут Белла Бакстер, если только я не с моим Паррингом.
— Однако… ведь вы, несомненно, супруга генерала Коллингтона, который был тогда в Коузе?
— Надеюсь, что так! Хотя Бог говорит, что четыре года назад я была в Южной Америке. Что же такое мой муж:? Он красивее, чем все эти унылые Парни? Выше ростом? Сильнее? Богаче?
— Это какая-то ошибка, — промолвит дама сухо, — хотя и наружность, и голос поразительно схожи.
Поклонившись, она удалилась.
— Вчера я видела, как эта женщина катит в открытом экипаже, — произнесла Белла с задумчивым видом, — и кто-то сказал, что это жена старого адмирала, который правит этой большой гигантской Скалой. Ни один из моих вопросов она не удостоила ответа. Может быть, мне ее остановить и задать их снова? Неплохо бы иметь где-нибудь запасного военного мужа и еще одну фамилию вдобавок к той, что уже есть, да еще кататься на королевских яхтах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Зачем? — спросила она. — После завтрака будешь спать сколько захочешь. Я сказала администрации, что ты нездоров, и они относятся к тебе очень сочувственно.
— Я не хочу провести весь медовый месяц в привокзальном отеле Центральной железной дороги, — взвыл я, от огорчения позабыв, что мы до сих пор не поженились. — Я думал, мы поедем за границу.
— Ура! — воскликнула она. — Обожаю заграницу. Куда сначала?
В Глазго (мне показалось, что с тех пор прошли годы) я предвкушал, как буду блаженствовать с ней в тихой маленькой гостинице в рыбацкой деревушке на побережье Бретани, но теперь я содрогнулся от самой мысли, что окажусь с Беллой в уединенном месте.
— В Амстердам, — пробормотал я и заснул.
Она разбудила меня в десять, успев побывать с моим бумажником в бюро путешествий Томаса Кука, купить билеты на вечерний пароход в Гаагу, заплатить по счету в отеле, собрать наши вещи и спустить их в вестибюль. В номере ост лись только мой дорожный несессер и необходимая одежда.
— Я хочу есть и спать! Пусть мне подадут завтрак в постель! — закричал.
— Не волнуйся, бедный ты мой, — сказала она успокаивающе. — Завтрак на подадут внизу через десять минут, а потом ты сможешь, сколько душа пожелает спать в кебе, в поезде, еще в одном поезде и еще в одном кебе.
Теперь вы понимаете, что была у меня за жизнь, когда мы мчались через во Европу и вокруг Средиземного моря. Ночью — часы лихорадочного бдения в постели с женщиной, не знающей, что такое сон; днем я либо дремал, либо меня вели за руку как оглушенного. Я предвидел все это еще до отъезда из Лондона и на пароходе направлявшемся в Гаагу, решил, что спасусь, ИЗНУРИВ Беллу! В моих ушах уже раздаются раскаты дьявольского хохота, который эта нелепая идея извергла и. Вашей отвратительной глотки. Благодаря железному напряжению воли и множеству чашек крепкого черного кофе я нашел в себе силы, пересаживаясь с поезда hi пароход, с парохода в кеб, носиться с ней по всем самым шумным и многолюдным отелям, театрам, музеям, ипподромам и — увы, увы! — игорным домам на континенте, покрыв в одну неделю четыре страны. Она наслаждалась каждой минутой путешествия и блеском глаз и маленькими знаками нежности ясно давала понять, что скоро в уединенный час любви отблагодарит меня за все. Моей единственной надеждой оставалось вот что: если публичные средства передвижения и бешеное коловращение дня не в состоянии к вечеру утомить ее и погрузить в сон, они, быть может, сделают это со мной. Тщетная надежда! Между Беллой и природным Паррингом — низменной частью Парринга — возникла прочная связь, которую мой несчастный измученный мозг не мог ни разорвать, ни ослабить. Вновь и вновь я падал в постель, точно в смертный сон, но когда я в скором времени пробуждался, оказывалось, что я ласкаю ее. Подобно жертве головокружения, которая кидается ВПЕРЕД, в пропасть, вместо того, чтобы отшатнуться от нее, я СОЗНАТЕЛЬНО бросался в любовный танец с его стонами восторга и отчаяния, не прерывая его до тех пор, пока луч света сквозь щель между ставнями не возвещал вступление в чистилище нового дня. В Венеции я упал в обморок, скатился по ступеням Сан-Джорджо Маджоре в лагуну, почувствовал, что тону, и возблагодарил за это Господа. Очнулся я, как всегда, в постели с Беллой. Меня мутило от морской болезни. Мы находились в каюте первого класса на пароходе, совершающем круиз по Средиземному морю.
— Бедный Парень, ты слишком резво начал!-сказала она. — Никаких больше казино и кабаре! Отныне я становлюсь твоим врачом и предписываю полный покой, кроме тех часов, когда мы вместе в уютном гнездышке, как сейчас.
С тех пор до самого дня моего спасения я был тряпичной куклой, безвольной игрушкой в ее руках. Но лежа в постели сколько возможно в течение дня, я в конце концов стал потихоньку восстанавливать силы.
И я продолжал считать ее добрым созданием! Ну, хохочите же! ХОХОЧИТЕ!! ХОХОЧИТЕ!!! Да, да, проклятый Бакстер, пусть от неудержимого хохота лопнут Ваши проклятые бока! Я по-прежнему верил в доброту моего ангела-изверга! Когда она своей рукой приподнимала мне голову, чтобы покормить меня с ложечки, слезы благодарности катились по моим щекам. Когда в портах, где мы швартовались, она вела меня в английские банки, говорила служащим, что ее бедняжка не совсем здоров, и водила моей рукой, подписывая чек или почтовый перевод, слезы благодарности катились по моим щекам. Как-то ясным, синим, сверкающим днем мы полулежали бок о бок и рука в руке на папу бе в шезлонгах и неслись через Босфор — по левому борту от нас расстилалась вся Азия, по правому вся Европа, или наоборот.
— Ты только в одном хорош, Парень, — сказала она глубокомысленно, — но в этом ты уж действительно хорош, настоящий гранд монарх вельможа император лорд-главный-канцлер превосходительство президент патрон провост босс и чемпион.
Слезы благодарности катились по моим щекам. Я был настолько слаб и принижен, что без всякой надежды продолжал умолять ее выйти за меня замуж:. Даже произошедшее в Гибралтаре не открыло мне глаза.
Мы сошли на берег, чтобы продать мои акции «Шотландских вдов и сирот"* — сделка, спешить с которой не следовало. Управляющий банком, помнится, спросил меня настоятельным тоном, от которого у меня заболела голова:
— Вы отдаете себе отчет в том, что делаете, мистер Парринг? Я посмотрел на Беллу, которая сказала только:
— Нам нужны деньги, Парень, и не нам одним.
Я подписал бумагу. Мы вышли из банка, и она повела меня через сады Аламеды к Южному бастиону, где была наша гостиница. Вдруг перед Беллой выросла дородная, представительная, хорошо одетая дама и сказала:
— Какая удивительная встреча, леди Коллингтон, давно ли вы здесь? Почему сразу нас не навестили? Вы меня помните? Мы познакомились четыре года назад в Коузе, на яхте принца Уэльского.
— Чудесно! — воскликнула Белла. — Но я привыкла, что меня зовут Белла Бакстер, если только я не с моим Паррингом.
— Однако… ведь вы, несомненно, супруга генерала Коллингтона, который был тогда в Коузе?
— Надеюсь, что так! Хотя Бог говорит, что четыре года назад я была в Южной Америке. Что же такое мой муж:? Он красивее, чем все эти унылые Парни? Выше ростом? Сильнее? Богаче?
— Это какая-то ошибка, — промолвит дама сухо, — хотя и наружность, и голос поразительно схожи.
Поклонившись, она удалилась.
— Вчера я видела, как эта женщина катит в открытом экипаже, — произнесла Белла с задумчивым видом, — и кто-то сказал, что это жена старого адмирала, который правит этой большой гигантской Скалой. Ни один из моих вопросов она не удостоила ответа. Может быть, мне ее остановить и задать их снова? Неплохо бы иметь где-нибудь запасного военного мужа и еще одну фамилию вдобавок к той, что уже есть, да еще кататься на королевских яхтах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74